Ли Майерс - BRONZA
А Оуэн, в бешенстве настолько сильном, что оно лишило его способности двигаться, смотрел на корчившееся у его ног жалкое существо, посмевшее отнять у него самое дорогое. И разрывая горло запертым внутри безумным криком, в нем клокотала, нарастая, слепая ярость.
Герхард поднял на него горевшие сухим лихорадочным блеском глаза.
– Я не хотел убивать, правда! Но он сказал: ты никогда не будешь моим, пока он живет… – его пальцы нащупали рукоять пистолета, – и я не смог больше смотреть, как ты счастлив… оттого, что он есть в твоей жизни…
Грань, за которой даже отчаяние уже не имело значения, стерла капризную жеманность с лица Герхарда, сделав его в этот момент по-настоящему красивым. Он засунул дуло «вальтера» себе в рот.
«Не слишком ли простой способ избежать наказания?» Ярость Оуэна, наконец-то, вырвалась наружу. С безумным ревом схватила Герхарда за горло и оторвала от пола.
– Я буду жрать тебя медленно! – пообещал демон, в отвратительном оскале обнажив белые, быстро растущие клыки.
Беспощадные, страшные глаза Иблиса уставились в помертвевшее лицо обезумевшего от ужаса барона Эгерна. Острые когти впились в язык, вырывая его. Тело Герхарда судорожно выгнулось. Рот растянуло беззвучным криком невыносимой боли. На пол закапала кровь.Увидев хозяина, медленно спускавшегося по ступенькам крыльца, дворецкий со вздохом облегчения кинулся открывать перед ним дверцу автомобиля. Набросил на плечи плащ.
– Поехали, Оли… Нам незачем больше здесь оставаться… – спокойно сказал Оуэн, усаживаясь на заднее сиденье. Запахнул плащ. На белой манжете рукава краснело несколько маленьких пятнышек.
– Но, как же… особняк? – спросил Оливер. В нем чувствовалось растерянное: «Мы, что, все так и оставим?»
– Поехали! – нахмурился Оуэн.
Автомобиль, с медлительностью похоронного катафалка, проехал в распахнутые настежь ворота, которые так и остались стоять открытыми. Заклинание Стражи больше не охраняло это место. Позади, за окнами второго этажа, окрасив стекла в тревожно красный цвет, разгорался пожар. И скоро там все выгорит дотла. Обрушатся даже стены, похоронив под собой несбывшиеся мечты своего владельца.
«Никто не уснет этой ночью! Никто уже никогда не уснет в этом доме…» – саркастично усмехнувшись своим мыслям, Оуэн достал портсигар из кармана галифе, закурил. И тут его бесцельно блуждающий взгляд наткнулся на юного шляхтича.
Губы снова скривились в усмешке. Тело, которое он хотел подарить брату. Он уже забыл про мальчишку и теперь смотрел на него со смесью досады и недоумения. «Ты мне больше не нужен… Почему бы и тебе не умереть…» – его рука сжала тонкую шею, отбирая жизнь.
Но неожиданное сопротивление вызвало у Оуэна некоторое любопытство. Пытаясь оторвать ледяные пальцы смерти от своего горла, шляхтич вырывался, царапаясь с отчаянием дикого зверька. Потому что хотел жить. Потому что ему было ради чего жить. У него было то, ради чего он должен был жить.
«Так вот, в чем дело…» – заглянув в расширенные страхом зрачки, Оуэн помедлил, прежде чем разжать пальцы.
– Что ж, тебе придется постараться… – произнес он с усталостью в голосе и оттолкнул мальчишку от себя, позволяя жить.
Закашлявшись, тот забился в самый угол машины. Растирая саднящее горло, смотрел исподлобья, но постепенно страх уступил место вспыхнувшей вновь надежде. Он тоже успел заглянуть в глаза этому красивому, словно древние боги, мужчине, и сердцу стало больно от бесконечной печали в их страшной багровой глубине.
Всю дорогу до Берлина, удерживая за плотно стиснутыми зубами мольбу о помощи, юный шляхтич повторял про себя: «Только он один… Только он…»Белый особняк в стиле барокко – родовое гнездо ван Вайтефелей – встретил хозяина светом и теплом, будто он и отлучился-то всего на минуту.
– Входи, побудешь гостем!
Оуэн слегка подтолкнул застрявшего в дверях юношу, тот стоял у него на дороге и мешал пройти. А благовоспитанный польский мальчик разинул рот, как попавший впервые на столичную ярмарку провинциал. Он и предположить не мог, что в уныло-сером по-военному Берлине возможно что-нибудь подобное феерическому убранству этого дома.
Здесь было все – от роскоши Дворца Дожей до изысканной элегантности венецианского палаццо. Беспечность праздника и восхитительное буйство красок вечного маскарада, где каждый мог спрятать отвратительное лицо своих пороков за изяществом красивых масок. И ничего мрачного или пугающего.
Оуэн прошел в просторную гостиную, упал на изогнутый полумесяцем диван. Дворецкий тут же захлопотал вокруг своего господина. Подложил под спину подушки. Пододвинул поближе столик. Поставил пепельницу, наполнил коньяком рюмку, остановил строгим взглядом юношу, порывавшегося что-то спросить, и замер по стойке смирно за спинкой дивана, неуверенный, имеет ли право задавать какие-либо вопросы. Хозяин пока не отпускал его.
Чувствуя в душе пустоту и легкость, словно был воздушным шариком, Оуэн все больше уходил в себя. Потеря брата утратила уже свою остроту. Да о нем и не стоило беспокоиться. Наверное, в эту самую минуту, вокруг него уже радостно вьется белоснежно-полосатое «ну, прямо добрейшей души» существо. Марк, мой мальчик! И затем громкий хохот. Монсеньор, сколько лет, сколько зим! И дальше глупое хихиканье. Мысленно передразнив обоих, он усмехнулся, представив себе «долгожданную встречу» двух родственников, но тут заметил испачканную кровью манжету. С отвращением поморщившись, капризным тоном попросил Оливера принести ему чистую рубашку.
Неожиданно юный шляхтич, про которого опять все забыли, чуть не сбив дворецкого с ног, бросился к Оуэну. Схватил за руку, прижался к ней щекой, удивив не только его своей просьбой:
– Спасите мою семью! Они до сих пор там! У моего бывшего хозяина! Теперь, когда вы забрали меня, они ему больше не нужны! Он убьет их! Убьет!
Уверенный, что ослышался, Оуэн переспросил:
– Спасать твою семью? Мне? У тебя, должно быть, жар, раз ты бредишь…
– Но вы можете! Я знаю! Вы всемогущий и такой же всесильный! – воскликнул юноша, от волнения повысив голос.
У Оуэна возник легкий интерес к происходящему.
– Ну и кто же я, по-твоему? – полюбопытствовал он.
– Мефистофель! – ответил юноша.
Кажется, он свято верил в то, о чем говорит.
– Так ты знаком с «Фаустом»?! Похвально, – иронично заметил Оуэн, отнимая у него свою руку. – И что… Теперь ты предложишь мне свою бессмертную душу в обмен на их жизни?
Юный шляхтич с готовностью кивнул.
Пальцем Оуэн поманил юношу к себе. Взглядом разрешил присесть рядом. В глазах заплясали лукавые бесенята, выдавая перемену в его настроении.
– Позволь, разочарую… Я не тот, о ком верещат ваши попы на каждом углу, и мне не нужна твоя душа… – он снисходительно потрепал юного просителя по щеке. – Не скажу, что сочувствую, но тебе нечего предложить мне, дружок!
