Яцек Пекара - Молот ведьм
Мы сели у стола, и я легко коснулся руки хозяйки.
— Расскажите обо всём, — сказал я.
Потом я уже только слушал, и знаете, любезные мои, какое странное впечатление сложилось у вашего смиренного и покорного слуги? А вот такое, что Хельга Возниц говорит слишком складно, слишком плавно и слишком логично. Так, будто кто-то её научил тому, что должна говорить. Конечно, я понимал, что впечатление это может быть вызвано моей инквизиторской, достойной сожаления недоверчивостью, но с течением времени я научился дуть на воду и верить собственному инстинкту. Я выслушал её спокойно до конца, но не узнал ничего сверх того, что прочитал в документах Инквизиции. Я заметил, что Витус тоже внимательно слушает, а иногда даже едва заметно кивает, как будто слова, произносимые вдовой, совпадают с его пожеланиями.
— Хотел бы поговорить с ребёнком, — сказал я, а Хельга закусила губы.
— Конечно, ваша милость, — ответила она. — Но позвольте наверх, так как ребёнок хворает.
— Опять то же самое? Эта странная болезнь кожи? — В моём голосе не было даже грамма иронии.
— Нет, господин, — она опустила голову. — Плавал в реке, а было холодно…
— Растирайте его водкой, поите горячим бульоном и пусть лежит в тепле, — посоветовал я.
Я встал, и инквизиторы поднялись вместе со мной.
— Не буду вас беспокоить, — сказал я вежливо. — Несомненно, вы столько раз слышали одно и то же, — улыбнулся я.
Витус ответил улыбкой, но у меня было впечатление, что он скорее лишь искривил губы, с целью сымитировать улыбку.
— Конечно, Мордимер, — произнёс он. — Мы подождём тебя.
Вдова Возниц первой вошла на лестницу, но сложно было не заметить, что стала ещё более неспокойной. На втором этаже находился узкий коридор, в котором были две пары дверей. Хозяйка нажала ручку, и мы вошли в маленькую комнатку, уместившую только небольшую кровать, столик на одной ноге и коня-качалку с облезшей гривой, сделанной из настоящего волоса. Лежащий на кровати мальчик спал, а его щёки были красными от румянца. Я подошёл и дотронулся пальцами до его лба. За спиной услышал тихий вздох.
— Вы должны проветривать комнату, — сказал я вполголоса. — Лихорадка вызывает плохие флюиды.
— Карл. — Вдова Возниц легко потормошила ребёнка за плечо. — Сынок, проснись.
Мальчик повернулся на бок и открыл глаза. Увидел меня и отпрянул на другую сторону кровати.
— Не бойся, — сказала Хельга Возниц. — Его вельможность прибыл, чтобы расспросить тебя…
Я поднял ладонь, и она прервала на полуслове.
— Оставьте нас одних, пожалуйста, — сказал я мягко, но категорически.
Мне показалось, что она хотела запротестовать, но в конце концов снова вздохнула и вышла. Я подождал, пока закроет за собой дверь. Услышал удаляющиеся шаги по коридору, а потом скрип ступенек.
— Я инквизитор, мой мальчик, — мягко сказал я. — Ты знаешь, чем занимаются инквизиторы.
Он без слов кивнул.
— Скажешь мне?
— Ловят людей и сжигают на кострах, — ответил он тихо.
Я вздохнул. Почему в нашей тяжёлой работе даже дети замечают только эту часть? Что ж, признаю, наиболее эффектную, но ведь всего лишь одну из частей, и то, поверьте мне, любезные мои, не самую существенную.
— Нет, Карл, — возразил я и осторожно присел на край кровати. — Инквизитор есть пастырь, мой мальчик, который должен заботиться о беззащитной пастве. Охранять от хищников, от всех тех, кто желает принести вред невинным агнцам. Только, видишь ли, дитя, задача пастуха проста. Он видит приближающегося волка и отгоняет его огнём, криком или шумом, временами травит собаками. Но что делать, если волк не выглядит как волк?
— Как это, господин?
— Что должен сделать пастырь, который знает, что волк может принять вид агнца? Или дерева? Или камня? Или ещё хуже: устроить так, чтобы пастырю показалось, будто один из его агнцев является волком, и чтобы напал на невинное создание в неразумном гневе? — я старался говорить медленно, поскольку хотел, чтобы он меня понял.
— Волки так умеют? — спросил он после некоторых раздумий.
— Обычные волки нет, — ответил я. — Но на свете есть много плохих людей, находящих радость в том, чтобы мучить других. Я нужен для того, чтобы защищать тех, что сам себя защитить не может. Я прибыл сюда, поскольку мне сказали, что возможно именно ты, Карл, нуждаешься в защите.
— Ага, — лишь это произнёс он и приподнялся на локте.
— Я принёс тебе кое-что, — я залез в карман мантии и вытащил деревянную лошадку, так искусно вырезанную, что двигала головой, когда её стукали по морде. Была выкрашена в чёрный цвет, с белыми пятнышками на бабках.
Я подал ему игрушку, и он взял её в руки после некоторых колебаний.
— Спасибо, — сказал, но я видел, что он всё ещё напуган.
— Мало кто любит рассказывать о своих болезнях, мальчик, — произнёс я. — Конечно, ты не знаешь, что епископ, который меня сюда направил, страдает от подагры, и у него каждый день болят кости. Но он рассказывает об этой болезни и находит облегчение, когда видит, что все ему сочувствуют. Сочувствуют и стараются помочь. Ибо знаешь ли, временами даже самым сильным и могущественным людям приходится искать помощи у других. И поэтому я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о том, где у тебя болит, и чего ты боишься. А я постараюсь тебе помочь в меру своих сил. Так, чтобы уже никогда у тебя ничего не болело, и чтобы ты ничего не боялся.
— У меня уже ничего не болит, — быстро сказал он. — Кровь у меня не идёт.
— А болело?
Он закусил губы.
— У тебя появлялись раны, так ведь? — Я взял его за руку. — Здесь. — Я дотронулся до его запястья. — И похожие на ногах. Разве не так?
Он едва заметно кивнул.
— У тебя шла кровь со лба?
Он снова подтвердил.
— Священник говорил, что возможно я святой ребёнок, — сказал он тихонько.
Я возмутился в душе. Городской пробощ видимо на самом деле ощущал огромную нехватку средств в своей парафии, раз ввязался в такую опасную игру. Поймите меня правильно: я верю в чудеса, поскольку не раз был им свидетелем. Я также верю, что Бог в силах сотворить, что только возжелает. Но каждое откровение, каждое пророчество, каждое чудо необходимо тщательно проверять. Поскольку в ином случае они могут стать оружием в руках врага.
— И он показывал твои раны на мессах, правда?
— Я этого не хотел. — Я увидел, что его глаза заблестели от слёз, а голос начинает срываться. — У меня всё болело, а священник велел…
— Тебя никто не обвиняет, дитя, — прервал я его. — Помни, я здесь не для того, чтобы тебя наказывать или журить. Сам епископ послал меня, чтобы увидеть, не нужна ли тебе помощь.
