Яцек Пекара - Молот ведьм
— Тебя никто не обвиняет, дитя, — прервал я его. — Помни, я здесь не для того, чтобы тебя наказывать или журить. Сам епископ послал меня, чтобы увидеть, не нужна ли тебе помощь.
— Сам епископ, — повторил он.
Я заметил, что у него спёкшиеся губы, поэтому подал ему кружку воды и смотрел, как он пьёт. Когда закончил, я поставил посуду обратно на столик. Я увидел, что мальчик уже не отодвигается к стене. Сел несколько свободнее, а в ладони сжимал игрушечную лошадку.
— Где у тебя больше всего болело? — спросил я.
— В боку, — ответил он, и я вдруг увидел, как его глаза расширяются от страха. — Они сказали, чтобы я об этом никому не говорил, — закончил он с плачем.
Я положил ему на плечо руку.
— Тш-шшш, — шепнул я. — Уже нечего бояться. Чтобы я тебе помог, ты должен мне обо всём рассказать. Значит, у тебя также была рана на боку?
Он покивал, а я омрачился. Я правильно чуял во всём этом мерзость, но не мог понять, как пробощ и инквизиторы могли оказаться такими глупыми, чтобы попытаться скрыть дело? Или мать их умолила? Подкупила? Просто не хотели проблем, следствия и расследования? Ибо дело несомненно должно стать объектом расследования. Почему? Но ведь это очевидно, любезные мои! Нашему Господу возложили Терновый Венец — это первая стигма. Ему пробили гвоздями запястья рук — это вторая стигма. Ему пробили ноги — это третья стигма. Но когда спустя часы мучений солдат замахнулся копьём, чтобы оборвать Его жизнь, именно тогда наш Господь сошёл с Креста и в славе понёс врагам веры железо и огонь. Значит ни у кого не может быть четвёртоё стигмы, поскольку бок Иисуса никогда не пробивало остриё копья!
Да, я раньше слышал о таких делах, об этих богохульных, демонических стигматах. Я слышал о еретиках, утверждающих, что Иисус Христос умер на Кресте. Что ж, людское безумие и злая воля не имеют себе равных. Разве мало у нас исторических свидетельств? Записей самих Апостолов? Разве кто-нибудь в здравом уме сомневался в могуществе Иисуса? Только люди, одержимые дьяволом, могли поверить, что наш Бог униженный и отчаявшийся умер на Кресте, приговорённый никчемными негодяями! В конце концов, не без причины, любезные мои, самым святым символом нашей веры является сломанный крест, означающий триумф духа над материей и триумф добродетели над низостью. Конечно, мы чтим также знак обычного креста, дабы выказать преклонение перед нашим Господом, который добровольно выдал себя на муки.
И сейчас было уже не важно, были у ребёнка истинные или еретические стигматы, либо же всего лишь болезнь кожи или крови. Ключевым был один единственный факт: инквизитор Витус Майо не потрудился составить рапорт обо всём произошедшем, возбудить следствие и сообщить епископу. Почему поступил именно так? Что ж, у него будет много времени, чтобы объяснить это нам.
— Не тревожься, Карл, — сказал я. — Всё уже хорошо. Ты и твоя мама поедете с нами в Хез-хезрон, и о тебе позаботятся лекари епископа. Увидишь большой город и дворцы… — улыбнулся я.
Я задумался, какой будет судьба мальчика и матери. Что ж, ими займутся теологи, экзорцисты и лекари. В худшем случае, придёт время инквизиторов. Возможно Хельге и Карлу удастся пережить гостеприимство епископа, но я не питал насчёт этого особых надежд. Если на теле мальчика действительно появлялись богохульные стигматы (это означало, что в него вселился демон), то в лучшем случае его до конца жизни запрут в монастыре. Я на минуту задумался о мощи Зла, которое осмеливается проникать даже в тела невинных детей. Я также задумался над превратностями судьбы, что заставили Верму Риксдорф заплатить за то, чтобы принести несчастье в дом своей сестры и племянника. Я задумался над этим очень крепко.
— А теперь поспи, — сказал я и погладил мальчика по голове.
***Когда я спустился, у кухонного стола сидели только Витус и Ноэль, а вдова Возниц кружила беспокойно у окна. Увидела меня и замерла.
— Всё хорошо, — сказал я успокаивающе. — Идите к ребёнку.
Она почти вбежала по лестнице, а я подошёл и опёр ладони о поверхность стола.
— Витус Майо и Ноэль Помгард, задерживаю вас в распоряжение Святой Службы, — произнёс я. — Вы обвиняетесь в сокрытии доказательств и фальсификации служебных протоколов. Отправитесь со мной к Его Преосвященству епископу Хез-хезрона, дабы там представить соответствующие объяснения перед полномочной комиссией Инквизиции.
Ноэль даже не дрогнул, и я лишь видел, как у него начинают дрожать губы. Но Майо отскочил к стене и положил руку на рукоять меча.
— Не ухудшай своей ситуации, Витус, — спокойно сказал я. — Отсюда уже не сбежишь.
Меч высунулся на дюйм из ножен.
— Убьёшь меня? — спросил я. — Сильно сомневаюсь. А если даже, то неужели ты допускаешь, что сможешь от нас сбежать? Что где-нибудь на свете найдёшь место, в котором мы тебя не отыщем?
Я слышал, как он громко глотает слюну, а потом отпустил рукоять меча.
— Это всё ерунда, — сказал он. — Я могу всё объяснить.
— О, да, — ответил я. — И ручаюсь, тебе представится такая возможность. Ноэль, — я обратился к младшему инквизитору, — забери у него меч и сдай также свой.
Помгард вскочил по стойке смирно, быстро и с готовностью. В очередной раз меня удивило, с какой наивной верой большинство людей хватается за первую возможность получить надежду на исполнение роли надсмотрщика в котле, полном грешников.
— Потом позови ко мне городских стражников, — приказал я. — Скажи, что принимаю власть в этом, — я посмотрел на Витуса, — гнезде богохульной ереси.
— Конечно, ваша вельможность. — Ноэль едва не захлебнулся своими словами. — Я ничего не знал, прошу мне поверить. Я не являюсь кем-то важным, я даже не был на допро…
— Ноэль, — сказал я мягко и успокаивающе улыбнулся. — Поверь мне, никто тебя ни в чём не обвиняет. Ибо уже вскоре, сын мой, ты обвинишь себя во всём сам, — добавил я мысленно.
***Я знал, что настоящие допросы состоятся в Хезе. Вдова Возниц вместе с сыном, пробощ и инквизиторы — все получили безотлагательный приказ о поездке в Хез-хезрон, а мне надо было проследить, чтобы поездка прошла безопасно и чтобы, не дай Бог, ни одна из овечек не пропала по дороге. Однако я не мог себе отказать в последнем разговоре с Витусом Майо. Вытекал этот разговор, впрочем, не только из греховного любопытства, но и из чувства долга, который обязывал меня собрать как можно больше сведений перед началом надлежащих допросов в Хезе.
— Можешь объяснить, почему ты не написал рапорта? — спросил я.
Витус сидел на табурете со связанными за спиной руками. Он был старше меня и изнежен бездельем и достатком, но я не собирался подвергать себя риску стычки. Не то, чтобы он мог мне чем-то угрожать. Это я не хотел навредить ему, ибо ведь намного легче путешествовать со здоровым человеком.
