Клайв Баркер - Проклятая игра
Там он нашел комнату Брира. В ней воняло: нездоровая смесь духов и сырого мяса В углу работал черно-белый телевизор, звук убран до шепота; показывали какую-то викторину. Ведущий беззвучно выл, презрительно насмехаясь над поражением игрока. Дрожащий металлический свет падал на скудную мебель: кровать с голым матрацем и испачканными подушками; зеркало, стоящее на стуле, разбросанные перед ним косметические принадлежности и бутылки с туалетной водой. На стене — фотографии, вырванные из книги про жестокости войны. Марти бросил на них беглый взгляд, но подробности пугали даже при тусклом освещении. Он прикрыл дверь этой грязной комнаты и открыл следующую. Там был туалет. За ним ванная. К четвертой — и последней — двери на этаже вел узкий коридорчик; она оказалась закрыта. Марти повернул ручку раз, еще раз, туда и обратно, а затем прижал ухо к дереву в надежде что-нибудь услышать.
— Кэрис?
Ответа не последовало: ничто не указывало на присутствие человека.
— Кэрис? Это Марти. Ты меня слышишь? — Он снова подергал ручку, с большей силой. — Это Марти.
Нетерпение переполнило его. Она там, за дверью, он был абсолютно уверен. Он толкнул дверь ногой, скорее от досады, затем изо всех сил ударил по ней. Дерево крошилось под его натиском. Еще с полдюжины крепких ударов — и замок затрещал. Марти окончательно выбил дверь ударом плеча.
Комната пахла ароматом Кэрис, была полна ее теплом. Но кроме ее самой и ее тепла там не было ничего. Ведро в углу, куча пустых блюдец, разбросанные книги, одеяло, маленький стол, где валялись иглы, шприц, тарелки, спички. Кэрис свернулась калачиком в углу. Маленькая лампа стояла в другом конце комнаты, накрытая тряпкой, чтобы приглушить свет; материя отбрасывала четкую тень. Девушка лежала в футболке и трусах, остальные ее вещи — джинсы, свитера, рубашки — были разбросаны вокруг. Когда она подняла голову и взглянула на Марти, тот увидел, что ее волосы слиплись от пота.
— Кэрис!
Кажется, сначала она его не узнала.
— Это я, Марти.
Ее блестящий лоб сморщился.
— Марти? — отозвалась она чуть слышно.
Морщины углубились; Марти сомневался, что она вообще его видит. Глаза ее закатились.
— Марти, — повторила она так, словно теперь его имя что-то для нее означало.
— Да, это я.
Он пересек комнату. Кэрис казалась потрясенной сто неожиданным приближением. Глаза широко раскрылись, в них мелькнуло узнавание вперемешку со страхом. Она приподнялась, футболка прилипла к ее потному телу. Изгиб руки был весь в кровяных точках и синяках.
— Не подходи ко мне близко.
— Что случилось?
— Не приближайся!
Он отступил перед ее угрожающим тоном. Что они с ней сделали, черт возьми?
Она села, ладонями подперев голову.
— Подожди, — все еще шепотом проговорила она.
Ее дыхание стало очень ровным. Марти только сейчас осознал, что комната как будто загудела. Или не комната; может быть, этот вой — словно в доме гудит генератор — возник в воздухе, как только он вошел. Если так, Марти не заметил его. Теперь он ждал, пока Кэрис закончит свой непонятный ритуал, и вой раздражал его. Тихий, но пронзительный, так что невозможно понять, не раздается ли он где-то внутри тебя. Марти с трудом сглотнул: внутри щелкнуло, монотонный гул продолжался. Наконец Кэрис подняла взгляд.
— Все в порядке, — сказала она. — Его здесь нет.
— Я мог сказать тебе это. Он уехал из дома два часа назад. Я видел.
— Ему совсем не обязательно быть здесь физически, — отозвалась она, потирая затылок.
— Ты в порядке?
— Я чувствую себя прекрасно.
Она говорила таким тоном, словно они расстались только вчера. Марти почувствовал себя дураком. Его облегчение, его желание забрать ее отсюда казались теперь неуместными, лишними.
— Нам надо идти, — произнес он. — Они скоро вернутся.
Кэрис покачала головой.
— Нет смысла, — безнадежно ответила она.
— Что значит «нет смысла»?
— Если бы ты знал, что он может сделать…
— Поверь мне, я видел.
Он подумал о Белле, о бедной мертвой Белле и ее щенках, сосущих тлен. Он видел более чем достаточно.
— Бессмысленно пытаться бежать, — настаивала она — Он может входить в мою голову. Я для него — открытая книга.
Это было преувеличением. Мамолиан терял способность контролировать ее. Но она устала от борьбы — почти так же, как и сам Европеец. Она думала иногда: уж не заразил ли он ее своей вселенской усталостью, не оставил ли след на коре ее мозга, не испачкал ли любую возможность жизни сознанием разложения? Теперь и в Марти, о чьем лице она мечтала, чье тело она желала, она замечала то же самое. Видела, что он состарится, согнется и умрет, как все гнутся и умирают. «Зачем вставать, — спросила болезнь внутри нее, — если новое падение — только вопрос времени?»
— Ты не можешь отгородиться от него? — спросил Марти.
— Я слишком слаба, чтобы сопротивляться. С тобой я стану еще слабее.
— Почему? — Это замечание его испугало.
— Как только я расслаблюсь, он проникнет в меня. Ты понимаешь? В тот момент, когда я подчинюсь чему-то или кому-то, он взломает меня.
Марти вспомнил лицо Кэрис на подушке и как в одно страшное мгновение другое лицо проглядывало сквозь ее пальцы. Последний Европеец наблюдал, набирался опыта. Любовь втроем: мужчина, женщина и вторгнувшийся дух. Эта непристойность пробудила гнев в душе Марти. Он испытал не поверхностное раздражение праведника, а глубокое отвержение растления и распада Европейца. Что бы ни случилось впоследствии, он не отдаст Кэрис для затей Мамолиана. Если потребуется, уведет ее насильно. Когда она покинет гудящий дом, где отчаяние пропитало стены, то вспомнит, как хороша жизнь. Он заставит ее вспомнить. Марти снова шагнул к ней и сел на корточки, чтобы коснуться ее. Кэрис вздрогнула.
— Он сейчас занят, — заверил ее Марти. — Он в казино.
— Он убьет тебя, — сказала она просто, — если обнаружит, что ты был здесь.
— Он убьет меня в любом случае. Я вторгся. Я видел его берлогу, и я намерен разорить ее, прежде чем мы уйдем, чтобы оставить о себе память.
— Поступай как хочешь. — Она пожала плечами. — Но меня оставь.
— Итак, Папа был прав, — промолвил Марти с горечью.
— Папа? Что он тебе сказал?
— Что ты хочешь остаться с Мамолианом.
— Нет!
— Ты хочешь быть такой же, как он!
— Нет, Марти, нет!
— Наверное, у него отличный героин? У меня такого нет, так?
Она не отрицала этого, просто мрачно глядела.
— Какого черта я здесь делаю? — воскликнул он. — Ты счастлива, не так ли? Боже, ты счастлива!
