Яцек Пекара - Молот ведьм
— Что ж, иногда поворот дела удивляет нас всех, — констатировал я.
— Точно, — засмеялся он. — Тем более что мы проведём ритуал крови с тобой в главной роли!
— Господин Хаустоффер, — сказал я и глубоко вздохнул, поскольку готовился к длинной речи. — Поверьте мне, ритуал крови это всего лишь пустой вымысел. Я прекрасно знаю, в чём он заключается, поскольку его описал безумный еретик и колдун Максенций из Пелазии. Но — прошу мне поверить — кроме как опившись кровью и вымазавшись ею с головы до ног, вы ничего более не достигнете…
— Ты читал Максенция? — он внимательно посмотрел на меня.
— Инквизиторы должны знать еретические книги, они также должны в достаточной мере познать мрачное искусство, дабы понимать, с кем имеют дело, — объяснил я.
— Тёмное искусство. — Он облизал губы бледным языком, будто само произнесение этих слов доставляло ему удовольствие. — Как же вы это называете… А ведь это врата настоящего рая на земле, солнце, сияющее среди глубочайшей темноты Христосова мира. Надежда на вечную жизнь, на забвение тревоги покаяния, страха перед совестью, огня чистилища и ада. Не понимаешь этого, инквизитор? — Он посмотрел на меня почти с жалостью.
— Со всем уважением, ваша милость, — сказал я. — Но этот ритуал просто не работает. Максенций всё придумал, и да поверит мне ваша милость: у него было богатое воображение.
— Но я тебе не верю, — рявкнул он, в бешенстве моргая водянистыми глазками.
— Мне ведома правда, — сказал я тихо. — Трактат Максцения был намеренно подделан, но некоторые инквизиторы узнали подлинный ход ритуала и научились правильно произносить заклятия.
— Ч-что такое? — Он подскочил ко мне и впился пальцами в моё плечо. — Ты говоришь правду? Правду? Лицо барона оказалось прямо перед моим. Из его рта несло зловонием сгнившей крови. Я с трудом выдержал, впрочем, и так не имея возможности отвернуть голову.
— Да, уважаемый господин, — ответил я. — Хочу купить себе жизнь. Он отпустил моё плечо и отступил на шаг.
— А может мне не надо ничего покупать? — Он гнусно улыбнулся. — Может я сам себе возьму, что захочу? Ибо как, скажем, к примеру, инквизиторы переносят прижигание огнём? Или вырывание зубов и ногтей? Или протыкание яичек раскалённым прутом? А?
— Неблестяще, — рассмеялся я, и мой смех явно его удивил. Неужто он думал, что я начну голосить, плакать и молить о пощаде? — Но хотел бы заметить, уважаемый господин, что одурманенный болью и уверенный в неизбежной смерти инквизитор может совершить необратимую ошибку. Ошибку, которая даже может повлечь за собой смерть во время проведения ритуала.
— А если… — Он снова приблизился, и я снова почувствовал это зловоние сгнившей крови. — Если я сначала прикажу провести обряд над кем-нибудь из моих придворных и только потом, когда удастся, соглашусь повторить это на себе?
— Это хорошо иметь к кому-то такое глубокое доверие, чтобы верить, что получив силу и бессмертие вампира, он не пойдёт против тебя, — сказал я с задумчивостью в голосе. Он прикусил губу и, минуту помолчав, отступил на шаг.
— Я доверяю своим людям, — объявил он. — Но именно я должен рискнуть.
— Не будет никакого риска, — уверил я. — А если ритуал не получится, то мы его просто повторим. Однако, да простит ваша милость, но чтобы провести всё как полагается, я не могу быть связанным как колода…
— Я слышал, что инквизиторы это грозные люди, — угрюмо произнёс он. — И опасно иметь их врагами. Разве что они связаны и обезоружены.
— Именно так о нас говорят, — я позволил себе улыбку. — Не думает же ваша милость, что я обладаю какими-то сверхчеловеческими способностями? Если бы так было, то в конце концов я не дал бы себя оглушить, связать и мне не пришлось бы вести переговоры о жизни.
— И не влез бы в наше укрытие с самой сложной стороны, — улыбнулся он. — А просто поискал бы более удобный вход на той стороне скал.
Он долго смотрел на меня, а у меня было время задуматься над собственной глупостью, а скорее над доверием молитвенному видению, которое и привело меня к укрытию баронета кратчайшим путём, что не означало самым верным.
— Что ж… — Хаустоффер явно продолжал обдумывать и перебирал пальцами, будто безустанно пересчитывая, точно ли у него их десять?
— Эрнест, — рявкнул он в результате назад, и я понял, что он принял решение. — Поставь людей полукругом, пусть зарядят арбалеты и следят за инквизитором.
— Так точно! — Головорез в кожаных, поношенных доспехах начал расставлять оружных. Заодно разожгли больше факелов, и в пещере стало действительно светло.
— Развяжите его, — приказал баронет, глядя на меня, и отступил на несколько шагов. Кто-то сзади перерезал мои узы. Я медленно поднял руки и начал растирать запястья.
— Девицы понадобятся? — спросил с явным интересом в голосе молодой Хаустоффер.
— А у господина барона есть кого предложить? — учтиво спросил я.
— А есть! — Он хлопнул себя по бёдрам явно довольный. — Деревенские девахи, но молодые и нетронутые.
— Пожалуйста, велите их привести.
Он распорядился, и вскоре его люди приволокли к этому алтарю-неалтарю двух потрёпанных и очень молодых девушек. Были настолько одуревшими и напуганными, что ни вырывались, ни кричали. Только у одной из них слёзы ручьём бежали по измазанному грязью лицу. Мне эти девушки были совсем не нужны, и я надеялся, что мне не придётся их убивать. Но чем больше в этой пещере будет пребывать людей, тем лучше для меня. Особенно, когда начнётся переполох. Ибо я всё время рассчитывал, что мне не придётся прибегать к крайностям и решаться на исход, который был опасным и для меня самого. Я надеялся, что мне удастся выбраться из передряги с помощью смекалки и мышечной силы, а не обращаясь к сверхъестественному.
— Серебряным серпом господин барон, как полагаю, запасся?
— Правильно полагаешь, — ответил он, а один из его оружных подал ему предмет, завёрнутый в промасленную тряпку. Хаустоффер осторожно развернул тряпку, и я увидел серебряный серп с деревянной, правильной формы и отполированной рукоятью. Так на глаз, он был просто нечеловечески тупым, и перерезание им горла могло оказаться не особенно приятным как для того, кто резал, так и для того, кого резали (хотя, несомненно, по разным причинам).
— Но пока мне нужна ваша кровь, барон, — сказал я мягким тоном и увидел, что Хаустоффер бледнеет.
— Моя-я? — произнёс, заикаясь, он.
— Дабы начертить защитную пентаграмму, в центре которой ваша вельможность встанет, — объяснил я. — Я не могу в этих целях использовать кровь кого-то другого.
