Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья

Дальше показали кухню, горящие конфорки на грязной плите, катающуюся по полу картошку, струю ржавой воды, внезапно хлынувшую из крана. Крики ведущего вырезали, но оставили грохот, с которым упал помощник оператора.

— Мы так и не нашли однозначного объяснения тому, что происходит в этом доме, — развел руками ведущий. — Возможно, тут нет ничего паранормального. Но…

На экране появилась заколоченная дверь маленькой комнаты.

— Эту комнату не открывали уже три десятка лет, — сообщил ведущий и рассказал, что в заколоченной комнате жила молодая и красивая артистка московского Мюзик-холла со своим необычайно ревнивым мужем. И однажды в припадке ревности он зарезал ее, потом нарядил тело в самое лучшее концертное платье, накрасил и причесал покойницу — и повесился. С тех пор комната и стоит заколоченная.

— Возможно, происходящее сейчас — напоминание о той трагической истории? — ведущий опять развел руками. — Решать вам. А мы будем следить за развитием событий…

— Я т-те послежу! — рявкнула Кузина и выключила телевизор.

Все сидели молча, не глядя друг на друга. Потом Владлена Яковлевна закрыла лицо руками:

— Стыд-то какой, Господи…

— Так ведь он прав! — вскочил вдруг Рем Наумович. — Насчет комнаты-то!

Остальные жильцы посмотрели на него с недоумением, не понимая, в чем ведущий мог быть прав насчет заколоченной комнаты, в истории про которую не было ни слова правды. Никогда не резали там артистку Мюзик-холла, и не вешался никто, телевизионщики все выдумали…

А Рем Наумович тем временем отправился в коридор, откуда вскоре послышался характерный деревянный треск.

Вскоре к нему присоединились братья Кузины и Сырко-муж, и совместными усилиями они сорвали доски с двери маленькой комнаты. Оказалось, что она вдобавок заперта на замок. Хотели было выломать, но Максим Кузин принес какую-то длинную тонкую железку и, поковырявшись под неодобрительным взглядом отца в замочной скважине, вскрыл дверь безо всяких повреждений.

Рем Наумович первым заглянул в комнату и посветил туда-сюда фонариком — окно тоже было заколочено наглухо. Из темноты пахнуло плесенью и землей. Торчали гнилыми занозами доски провалившегося пола.

В комнате было пусто и тихо. Братья Кузины позвали пару раз барабашку, постучали, развеселившись, по стенам, Артем оглушительно свистнул — ответа не было.

— Заколачивать обратно будем? — спросил Кузин, закрывая дверь.

— Да успеется, не горит, — махнул рукой огорченный Рем Наумович, а Сырко-муж суеверно сплюнул через левое плечо и шепнул:

— Вы ему не подсказывайте…

А на следующий день в барак нагрянула комиссия из ЖЭКа. Очень серьезные деловитые люди обошли несколько квартир, включая, разумеется, квартиру на первом этаже, заглядывали в комнаты и на кухню, что-то записывали в блокноты. Жильцов представители комиссии старались игнорировать, как досадную помеху, загораживающую обзор. Объяснили, что, мол, организована подготовка к проверке с целью оценки бытовых условий проживания. Жильцы ничего не поняли, но занервничали.

— Снесут… — дружно охнули супруги Сырко, когда комиссия ушла.

— В пятнадцатом доме так же начиналось, — сказала Лариса.

Пятнадцатый дом, стоявший недалеко от немецкой школы, постигла та самая судьба, которой так боялись жители нашего двора — всех оттуда расселили, а дом снесли, и на его месте неторопливо строили что-то новое. Причем жильцов вроде бы выселяли временно, обещали, что в доме сделают капитальный ремонт, а потом все смогут вернуться… По крайней мере, такие у нас ходили слухи, поэтому капитального ремонта все тоже ужасно боялись.

Той ночью жильцы квартиры на первом этаже почти не спали. Не от того, что полтергейст как-то особенно бушевал — наоборот, он вел себя довольно тихо, постукивал дверцами шкафов на кухне, пару раз включил воду и вытащил из-под головы задремавшего Рема Наумовича подушку. Перед глазами перепуганных квартирантов маячил призрак Новых Черемушек, и сердце холодело от мысли, что им придется покинуть наш двор и жить там, среди асфальтовых полей и безликих многоэтажек, добираясь до ближайшего метро на двух автобусах…

Тогда-то Кузина с Ларисой и решили обратиться к гадалкам из углового дома. Их жильцам беспокойной коммуналки и раньше советовали, говорили, что они во всяком таком разбираются, но и боязно было, и сомнения брали, и вообще… Если они на самом деле просто дурят народ — значит, шарлатанки. А если правда во всяком таком разбираются — значит, ведьмы. Куда ни кинь — всюду клин.

Кузина с Ларисой испекли пирог с яблоками, взяли с собой денег, Кузина еще на всякий случай прихватила золотое колечко с александритом — ей оно все равно не нравилось — и пошли.

Дверь им открыла темноволосая девица, заспанная и нечесаная. Приняла пирог, выслушала сбивчивый рассказ, покивала и неожиданно низким голосом гаркнула:

— Теть Фея, это к тебе!

Из глубины квартиры выплыла пышная — даже пышнее Ларисы — женщина с благостным лицом, которое как-то сразу вызывало симпатию. Представилась Досифеей, тоже выслушала, проводила Кузину с Ларисой, достала колоду карт, велела им своими руками снять, перемешать, спросила, на кого расклад делать. Кузина недоуменно хмурилась — они же за советом пришли, за помощью, а не чтобы им погадали.

— На барабашку, — ответила простодушная Лариса. — Ну, которая полтергейст…

Досифея приподняла бровь, но карты раскинула. И тоже нахмурилась — вышло заколотое дитя. Второй раз раскинула — вышла собака без хвоста.

— Так это не к вам холодный гость пришел, — Досифея подняла глаза на Ларису с Кузиной. — Это вы обидели.

— Кого обидели? — мотнула головой Кузина.

— Барабашку вашего, или кто он там. Ищите его теперь, прощения просите, — Досифея еще раз заглянула в карты. — Землю ройте.

И развела руками — совсем как тот ведущий.

— Ясно все с вами, — сказала Кузина и встала. — Ларис, пойдем отсюда.

Они ушли от гадалок расстроенные — зря только пирог пекли. Хорошо хоть деньги додумались сразу не предлагать, а те и не спросили. И только потом, уже у себя в комнате, Кузина обнаружила, что в кармане нет кольца — она положила его туда, завернув в платочек. Платочек остался, а кольцо пропало. Кузина даже думала к гадалкам вернуться, но потом решила не ходить — во-первых, боязно, а во-вторых — может, само где-нибудь во дворе выпало. Да и не нравилось оно ей.

Жильцы коммуналки внимательно выслушали их рассказ, поругали шарлатанок, которые дурят людям головы… И принялись искать. А что еще оставалось делать?

В процессе поисков все вспоминали, кого могли обидеть.

— Может, Нюра это, баба Нюра? Которая до Лариски в крайней комнате жила? — предположила Сырко-жена. — С ней все собачились, и померла прямо там.

— Так она когда померла, чего сейчас-то только взъелась? — рассудительно ответил Кузин.

— А тот, из заколоченной комнаты?

— Так тоже сколько лет…

— Да что мы вообще ищем-то?

— А я знаю?

Рем Наумович предложил рациональный подход к поискам: каждый жилец или семья жильцов внимательно осматривает свою комнату на предмет чего-либо необычного, изменившегося, и сигнализирует другим, если таковое обнаружится. Места общего пользования жильцы осматривают, соответственно, вместе.

Обшарив всю квартиру и не найдя ничего особенного, обитатели коммуналки собрались на кухне поужинать и перевести дух. Они еще никогда не ужинали вот так, вместе, как семья, но сейчас никто об этом не думал.

Глаза Кузина, неторопливо поглощавшего макароны, вдруг расширились, и он произнес одно-единственное слово:

— Подвал!

В подвал барака, в отличие от подвала соседней «сталинки», простым смертным доступа не было. Туда вела одна-единственная дверь, закрытая на большой навесной замок. Максим Кузин собрался уже идти за фомкой, но тут его отец вспомнил, что ключ есть у жэковского сантехника, живущего в четвертой квартире. Зашли к нему, но сантехник, еще не до конца оправившийся после паранормального избиения в ванной, начал юлить — мол, поздно уже, без разрешения начальства нельзя, и вообще вы там залезете куда не надо, что-нибудь испортите или сами обваритесь… Но чисто мужская делегация, вознамерившаяся во что бы то ни стало обыскать подвал, была непреклонна и в итоге забрала ключ вместе с сантехником — пусть сам показывает, куда там не надо лезть.