Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
Кто-то повадился открывать по ночам краны в ванной и на кухне, распахивать холодильники и громко хлопать дверьми. Жильцы слышали шаги в коридоре, но выследить диверсанта никак не получалось. Подозревали Владлену Яковлевну — мол, мстит за то, что никто в ее танцы со стульями не поверил. Рем Наумович предлагал посыпать пол в коридоре мукой, чтобы потом вычислить преступника по оставленным следам, но его предложение с негодованием отвергли — разве можно переводить продукт на такие глупости.
Потом случилось кое-что посерьезнее — Рем Наумович проснулся от неприятного першения в горле и учуял запах гари. Он поспешно выбежал в коридор, который уже затягивала пелена дыма, и постучал во все двери с криком «Пожар!». Потом вернулся к себе и схватил Барсика, чтобы вынести его из квартиры. Но Барсик вдруг зашипел, с протяжным воем вывернулся из рук Рема Наумовича и выпрыгнул в форточку. Рем Наумович прожил с этим негодяем семь лет, но такое поведение наблюдал впервые. Он вздохнул, вышел из комнаты в одиночестве и запер дверь на ключ.
Жильцы коммуналки привычно расселись на лавочках и чемоданах вокруг дома и с интересом наблюдали за снующими у подъезда пожарными, которые начали было разворачивать брезентовый рукав, но потом свернули его обратно, побегали еще немного и разрешили всем возвращаться в комнаты. Жильцы переглянулись — они с трепетом ждали пламени в окнах и героической борьбы с ним, но до сих пор не увидели ни единого огонька. Только Рем Наумович вздохнул с облегчением и первый зашел в квартиру. Подергал дверь и совсем успокоился — нет, не открывали.
Как оказалось, горело развешанное на веревках в ванной белье — и только оно. Пожарные снисходительно объяснили, что так бывает — колонка же газовая, огонь из горелки перекинулся на майки с простынями. Но Лариса с Наташкой, которым и принадлежало сгоревшее белье, утверждали, что это невозможно: стирку они устроили накануне вечером, все было мокрое и никак не могло загореться от колонки. Пожарные покачали головами — вот, мол, бабы, — и уехали. Лариса с Наташкой продолжали доказывать уже соседям, что белье было мокрое, с него даже капало… Жильцы тоже покачали головами — вот, мол, бабы, — попеняли на невыносимые условия и разошлись, оставив Ларису с Наташкой отмывать закопченные кафельные стены.
На следующий день сгорела книжная полка в комнате Рема Наумовича, пока тот ходил искать сбежавшего Барсика. Любопытствующих соседей инженер к себе не пустил, но запах гари опять чувствовался по всей квартире.
— Проводка, — уверенно заявил Кузин. Его обваренные руки начали заживать и теперь безбожно чесались.
— Или обогреватель, — откликнулся Рем Наумович. — Узконаправленный поток горячего воздуха…
— Что ж вы обогреватель без присмотра оставляете?
— А вы предлагаете мне мерзнуть?
— Сами мерзнем, — насупился Кузин. — Но за обогревателем следим…
От назревающей ссоры жильцов отвлек стук, гораздо более громкий и отчетливый, чем тот, который они привыкли слышать по ночам. Звук явно доносился из кухни. Надеясь поймать наконец тайного хулигана, Рем Наумович с Кузиным бросились туда — и застыли на пороге.
Дверца кухонного шкафчика, в котором хранилась посуда, открывалась и захлопывалась сама по себе. Как будто кто-то привязал к ручке веревку и дергал за нее — об этом и подумал сразу Рем Наумович, но никакой веревки не увидел.
— Сквозняк? — неуверенно предположил Кузин.
Из шкафчика выплыла тарелка с золотистой каемкой, зависла на несколько секунд в воздухе, вальяжно покачиваясь, — и полетела прямо в них. Жильцы еле успели отпрыгнуть в разные стороны, и тарелка разбилась о стену.
Так обитатели коммунальной квартиры были вынуждены признать, что у них действительно творится какая-то чертовщина. А вскоре об этом начали поговаривать и во дворе.
Владлена Яковлевна торжествовала — вот, мол, не верили, говорили, что сдала старушка, так получайте. Но радость была недолгой — вскоре у нее самой разлетелся вдребезги фамильный хрусталь в серванте, причем застекленные дверцы оставались закрытыми. Сначала Владлена Яковлевна услышала некий звук, тонкий и ноющий, как будто жалобный, но при этом удивительно неприятный. Звук нарастал, и Владлена Яковлевна уже начала накручивать ватку на вязальный крючок, чтобы поковыряться в ухе, — это иногда помогало от неведомо откуда идущего звона и шума. Но тут задребезжали хрустальные бокалы в серванте, а спустя мгновение, когда звук стал особенно громким и пронзительным, они буквально взорвались, засыпав все полки мелкими осколками. Владлена Яковлевна очень расстроилась — она с детства любила наблюдать за огоньками, переливающимися в граненом хрустале, от них само собой возникало смутное предвкушение праздника, многолюдного семейного застолья. Давно уже некому было садиться за стол, но предвкушение оставалось…
Потом ночью кто-то стаскивал одеяло с Наташки. Похолодало, и Наташка укрывалась поверх обычного еще одним, теплым, местами прохудившимся, из которого лезла вата. Сначала она решила сквозь сон, что одеяло сползает с нее на пол под собственной тяжестью, и подтянула его обратно. Одеяло снова съехало куда-то к ногам, Наташка снова его подтянула, и так несколько раз. А потом одеяло вдруг накрыло Наташку с головой, укутало ее в себя, завернуло в тугой кокон. Вот тут Наташка наконец проснулась и забилась в ужасе — ей стало нечем дышать, вата лезла в рот и в ноздри… Шум и приглушенные крики разбудили Ларису, та включила свет и выпутала дочь из одеяла. Та плакала и клялась, что ничего ей не померещилось и она действительно чуть не задохнулась. Наташка связала взбесившееся одеяло бельевой веревкой и, не дожидаясь рассвета, пошла и выкинула его на помойку.
Дальше случилось возмутительное. Поздним вечером, уже собираясь ложиться спать, жильцы вдруг учуяли отвратительный запах, как будто рядом с бараком остановилась ассенизаторская машина или где-то неподалеку разверзлась выгребная яма. Обнюхав все углы в своих комнатах, они вышли в коридор — и увидели на обоях бурые письмена. Обои были, конечно, выцветшие и ободранные, и по-хорошему их давно пора было менять — жильцы просто никак не могли договориться, кто этим займется, — но всякой дрянью на них еще никто не писал. Писали ручкой, чтобы номер телефона не забыть или если вдруг обругать кого-то захочется, а в глаза неловко — это бывало, но чтобы такое…
Письмена обнаружились возле туалета и рядом с дверью Рема Наумовича. Это были какие-то каракули, напоминающие кардиограмму, но пожилой инженер, зажав нос платком и тщательно их изучив, заявил, что вроде бы различает там буквы «е» и «р» — хотя это, конечно, может быть и латинская «п»…
Вонь стояла ужасная. Женщины плакали— в отличие от всех предыдущих, это происшествие было какое-то очень уж оскорбительное, — а потом привычно отправились за ведрами и тряпками.
Жильцы подумали было, что хуже быть уже не может, но оказалось — может. Возобновились странные узконаправленные пожары — то займется огнем кухонное полотенце, то фикус в горшке вдруг вспыхнет, как неопалимая купина. Хлопали дверцы шкафов, вещи сами собой перемещались по комнате. Причем происходить все это стало не только ночью, но и средь бела дня, у всех на глазах. А ночью полтергейст — Рем Наумович объяснил, что по-научному это зловредное явление называется именно так, — начал драться. Сперва сам Рем Наумович проснулся от того, что его будто кто-то схватил и трясет за плечи. Он явственно ощущал, как к его коже прикасается что-то холодное, и слышал скрип пружин в матрасе. Рем Наумович попытался освободиться — и получил достаточно сильный удар в глаз. Потом еще один — в челюсть. Он хотел перехватить руку — или что там могло быть у невидимого противника, — как-то увернуться от ударов, но ничего не получалось. Таинственный хулиган сам оставил его, хлюпающего разбитым носом, в покое, напоследок вжав в матрас с такой силой, что у Рема Наумовича перехватило дыхание.
