Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
«Второй этаж?» — подумал я, всматриваясь в лик Меркурия, посохом державшего люстру у лестницы. Раньше здесь никогда не было лестницы! Ведь дом одноэтажный!
«Пожалуйста, туда — наверх, наверх» — гостеприимно приглашала протянутая рука изваяния.
Я начал подниматься. На втором этаже, прямо напротив лестницы широко раскрытая дверь в комнату.
Вошел. В глубине комнаты, склоненная над чашей стояла Кама, стиснув в поднятой руке шелковое лассо. Ее уста бормотали какие-то непонятные, темные слова.
Она подняла голову. Фанатичные глаза, глаза пантеры ударили хлыстом, парализуя волю.
— Наконец-то! — услышал я голос откуда-то из бесконечной дали и почувствовал, как ее губы впиваются в мои.
— Ты мой, — шептала она, оплетая меня своим телом, словно плющом. — Теперь ты мой! Любишь меня?
— Люблю, — ответил я безвольно, околдованный ее страстью. — Ты прекрасна, Кама!
И в самом деле, она была прекрасна. Из облегающей, шафранно-желтой туники в черных тюльпанах словно огненная орхидея поднималась ее маленькая стройная головка в ореоле волос медного цвета. Овальное лицо, бледное, с сеточкой голубых жилок на висках мерцало от сапфирового зноя глаз… Она бросилась на софу страстно-небрежная, грациозно-ленивая, искушающая.
— Иди ко мне, Ежи! — звала Кама.
Я сел подле, упиваясь гармонией и очарованием ее движений. Гибкое, обтянутое материей тело постоянно, едва уловимо, словно извиваясь, меняло очертания. Мимолетно скользнуло странное сравнение.
— Кама! Ты сейчас похожа на очаровательную золотую ящерку, греющуюся на солнце…
Она вскочила, словно от удара; в чудных бархатных глазах вспыхнули огоньки гнева:
— Как ты смеешь?
— Кама, что с тобой, разве я оскорбил тебя? Просто ни с того, ни с сего мелькнуло сравнение…
— Не выношу подобных сравнений, — ответила она и снова откинулась на софе.
— Прости меня, Кама.
Молча обвила меня руками и прижалась. Закружилась голова, сладостный трепет пронзил меня. Где-то в туманной дали мелькнула печаль голубых очей и растаяла — пурпурная завеса страсти тотчас заслонила видение. Я ласкал молодое, ароматное тело, мои обезумевшие губы упивались сладостью девичьей упругой груди, а руки с наслаждением погружались в медное руно волос, пропуская сквозь пальцы струящееся бесценное их золото…
Вдруг мои губы, блуждая по ее бедрам натолкнулись на препятствие: широкий черный шарф укрывал левое бедро.
— Сбрось шарф, Кама! Пусть губы мои впитают каждую клеточку твоего тела.
Она крепко прижала ладонью шарф и решительно отказалась.
— Нельзя.
— Да почему же?
Засмеялась вызывающе.
— Не будь слишком любопытен! Возможно, когда-нибудь позже, когда мы ближе узнаем друг друга, я тебе все объясню. Впрочем, так ли уж это необходимо? Ты безраздельно владеешь мной.
И она провела пальцами по моей груди.
— У тебя кожа нежная и белая, как у молодой девушки. Не принимаешь ли ты порой молочные ванны?
— Не выдумывай! Слишком дорогое косметическое удовольствие…
Она не ответила. Лишь участилось дыхание и страстно вздымалась грудь. Рука ее блуждала по моему телу, белые тонкие пальцы словно насыщались волшебством прикосновений.
Время шло. Часов в семь вечера, когда комната осветилась люстрой в виде паука о восьми ножках, мы оба истомились ласками. Прильнув спиной к ковру у софы, держась за руки, не отрываясь смотрели мы друг на друга в безумном упоении.
— Что за медальон? — спросила она вдруг, протянув руку к моей шее.
— Память, — неохотно пробормотал я, пытаясь стряхнуть любовное оцепенение.
Она положила медальон на ладонь и открыла.
— Оставь в покое, Кама, прошу тебя.
— А! Волосы! Светло-пепельные волосы!
Я вырвал медальон у нее из рук.
— Они так тебе дороги? — нахмурилась она. — Верно, ее волосы, не так ли? Той красивой панны, с кем ты был в маскараде?
— Да, это волосы из кос моей невесты.
— Ха-ха-ха! Какая чувствительность!
— Перестань, Кама!
— Почему же? Не ты ли мне запретишь?
— Ну прошу тебя, — добавил я мягче, — не стоит сейчас затевать подобный разговор. Хорошо?
— Ненавижу! — прошептала она злобно.
Я невольно задрожал.
— Чем ты занималась, когда я вошел к тебе? — спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Ждала тебя.
— И смотрела вот в эту чашу? — упорствовал я, подходя к столу, где в центре нарисованного мелом круга, стояла золотая чаша. — Что здесь? Вино?
— Вода. Обыкновенная вода, только магнетическая.
— А что означают знаки на меловом круге?
— Символы семи планет. Кружок с крестиком внизу — знак Венеры; в ее сфере центробежная сила преодолевает внешние влияния.
— Ты на знаке Венеры сосредоточилась, когда я вошел?
— Нет. Та стадия операции минула значительно раньше. При твоем появлении я искала уже результатов — искала на поверхности воды отражение твоего лица.
Я испуганно посмотрел на нее.
— Ты привлекла меня магией! Так нечестно, Кама! Зачем тебе подобная победа?
— Пока что иначе не удалось бы; пришлось сначала отторгнуть враждебное влияние, прежде меня овладевшее тобой. Теперь я не нуждаюсь в таких приемах.
И небрежным движением руки она опрокинула чашу. Разлитая на столе жидкость длинной узкой струйкой начала стекать на пол.
— Ты слишком уверена в своей привлекательности, — заметил я раздраженно.
Она непринужденно рассмеялась.
— Да, сознаюсь, уверена. К тому же я познала тебя сегодня и довольно: ты уже мой, Ежи!
Она склонилась к моему лицу и легонько дунула в глаза. Теплая волна пронизала все мое существо.
— О, как ты прекрасна, Кама! — невольно повторял я.
Она тем временем достала из буфета бутылку и две рюмки.
— Maresciallo rosso antico, настоящее, — угощала она, налив до краев кубок молодым красным вином. — Не бойся. Вино не отравлено.
Мы выпили. Вино прекрасное, крепкое, его благотворная сила подкрепила меня, разливаясь в крови. С бокалом в руках я в первый раз внимательно осмотрел комнату.
Как будто все знакомо. Стены, обтянутые материей турмалинового цвета, стулья, кресла, шестиугольный стол, покоящийся на сфинксах, — все знакомо… Вдруг возникла странная ориентация: предметы, мебель, лишь по-иному расположенные, я видел у Вируша. Этот покой загадочным образом соединял в замкнутом пространстве четырех стен разные объекты из квартиры моего друга.
— Ты знакома с Анджеем Вирушем, Кама? — спросил я прямо.
— Нет, — ответила она, не глядя мне в глаза.
