Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Обзор книги Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Писатель принадлежит той же когорте авторов, что и Г.Майринк, Ф.Г.Лавкрафт, Ж.Рэй, Х.Х.Эверс. Злотворные огненные креатуры, стихийные духи, поезда-призраки, стрейги, ревенанты, беззаконные таинства шабаша, каббалистические заклятия, чудовищные совпадения, ведущие к не менее чудовищной развязке — все это мир Грабинского.
Стефан Грабинский
Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Из книги «На Взгорье роз»
ИСКОСА
Не помню, когда и откуда приблудился ко мне.
Звали его Бжехва, Юзеф Бжехва. Вот имечко! Дерет горло, наждаком скребет по нервам. Бжехва косил. Особенно скверно косил правым глазом — пронзительный леденящий зрачок из-под рыжих ресниц. Небольшая, уродливая, кирпично-румяная физиономия вечно кривилась ядовитой, иронической ухмылкой, как бы мстя столь отвратительным способом за свое плюгавое безобразие. Ржавые усики, нагло торчащие вверх, постоянно шевелились, словно щупальца ядовитого насекомого — острые, колючие, злые.
Гаденький тип.
Ловкий, верткий, будто мяч, среднего роста, ступал легко, пружинисто, неслышно, вкрадывался внезапно, по-кошачьи.
Я не выносил его с первого взгляда. Весь его гнусный облик язвил душу — угадывался пакостный характер.
Трудно найти столь несхожих — я и он — людей во всем: в манерах, склонностях, в отношении к миру. Во всем живая мне антитеза, он вызывал непреодолимое отвращение, и ни за что на свете мне не удалось бы с ним примириться. Возможно, именно оттого, угадывая принципиально-экзистенциональное мое неприятие, он впился в меня с каким-то неистовым исступлением.
Казалось, его снедает жгучее наслаждение, когда он иронически наблюдал мои безнадежные попытки вырваться из его прочных пут. Мне нигде не удавалось от него отделаться: в кафе, на прогулках, в клубе он умело втирался к близким знакомым; женщины, особенно те, с кем у меня завязывалась живая приязнь, благоволили к нему; он безошибочно угадывал малейшее мое желание, предварял малейшее настроение.
Порой, затравленный, я — хоть на день избавиться от ненавистной физиономии! — тайно покидал город — в пролетке или в автомобиле, или, не сказав никому, уезжал куда глаза глядят. Отчаянию моему не было предела: где бы я ни скрылся, передо мной, словно из-под земли, вырастал Бжехва и с глумливо-сладенькой усмешечкой радовался столь неожиданной и приятной встрече.
Мало-помалу подкрался суеверный страх — признаюсь, я страшился, не демон ли Бжехва, не мой ли злой дух. Кошачьи повадки, непристойно и многозначительно подмаргивающий правый глаз, особенно же леденящие, неведомой угрозой косящие зрачки сковывали душу неизъяснимым ужасом и вместе с тем вызывали яростное негодование.
Он всегда ловко умел привести в бешенство, затронуть самую уязвимую струну. Разгадав мои склонности, выпытав мнения и взгляды, пользовался любой возможностью с издевательской иронией переиначивать все навыворот, а наглое самодовольство, точно некая последняя инстанция, заранее исключало всякое публичное несогласие с ним.
Самый ожесточенный спор всегда вызывала проблема индивидуальности, адептом индивидуализма я всегда был жарким и самозабвенным. Пожалуй, весь наш антагонизм сосредоточился на этой оси.
Я страстно поклонялся всему самобытному, оригинальному, неповторимо прекрасному; Бжехва не терпел любое проявление индивидуальности, субъективное низводил до химеры самонадеянных глупцов; отрицал творческий импульс, изобретательность и все сводил к влиянию среды, расы, так называемого духа времени и тому подобному.
— Допускаю, следственно, — цедил он не раз, кося в мою сторону, — в каждом человеке несколько индивидов тузят друг друга за обладание жалкими останками какой-то там души.
Столь явный выпад, разумеется, провоцировал на бурную отповедь. Но, разгадав его замысел, я делал вид, будто ничего не слышу, игнорировал вызов. Он поджидал нового случая, дабы продемонстрировать, как он выражался, свою «общественную» позицию.
Стоило мне увлечься новым произведением искусства или научным открытием, Бжехва цинично и самоуверенно разглагольствовал насчет беспочвенности моих восторгов, а то молча усаживался напротив, пригвоздив меня пронзительным косящим зрачком, и желчная ироническая усмешка кривила его губы.
По-видимому, эстетическое наслаждение вообще было ему не доступно, прекрасное равно не трогало его. Зато был он типичным снобом от спорта. На автомобильных или мотоциклетных гонках, на футбольных матчах витийствовал среди самых рьяных болельщиков. Мастерски фехтовал, великолепно стрелял, считался первоклассным пловцом. Науку и ученых игнорировал, придерживаясь расхожего мнения — nihil novi sub sole. И все-таки Бжехве не откажешь в уме — его сарказмы снискали немалый успех. Натура вспыльчивая, не признающая чужого мнения, он вечно вызывал скандалы, часто дрался на дуэлях и всегда оставался победителем.
Удивительное дело — со мной он никогда не выходил из себя: безропотно сносил грубые, а то и просто оскорбительные замечания, нередко спровоцированные его же поведением. Я обладал привилегией безнаказанно оскорблять Бжехву. Видимо, он даровал мне своего рода индульгенцию за постоянные насмешки и преследования. Впрочем, не уверен: возможно, существовал иной, более глубокий повод.
Порой я умышленно перебирал всякую меру, вынуждая всерьез разделаться со мной, и, хотя бы таким способом, порвать тягостные отношения. Не тут-то было! Неистощимо проницательный, он ответствовал наисладчайшей улыбочкой на моральные пощечины и все обращал в шутку…
И все-таки я отделался от него. Случай, казалось, навсегда избавил меня от этого человека. Погиб он внезапно, смертью насильственной. Невольной причиной оказался я.
Однажды, доведенный до отчаяния, я ударил его по лицу. В первый момент Бжехва не сдержался, побледнел как полотно, и тогда, единственный раз, в его глазах метнулся странный стальной блеск. Одно лишь мгновение — и тотчас овладев собой, он положил мне на плечо дрожащую руку; голос еще прерывался, когда он сказал:
— Не следует забываться. Этак вы ничего не добьетесь. И вообще ни я вас не могу оскорбить, ни вы меня. Видите ли, дорогой мой, ведь не в состоянии же вы дать пощечину самому себе. Мы с вами едины…
— Подлец, — пробормотал я сквозь зубы.
— Полноте. Гневом делу не поможешь.
И начал ужасно косить.
Скандал, однако, имел серьезные, трагические последствия. Стычка произошла в присутствии знакомых, и очевидцы перестали с Бжехвой здороваться. Он безумствовал, закатывал все новые скандалы, наконец вынудил некоего заядлого своего недоброжелателя стреляться. И меня, в сущности зачинщика ссоры, Бжехва все-таки просил быть секундантом. Я отказался и предложил свои услуги противной стороне, хотя отнюдь не симпатизировал оппоненту Бжехвы. Умышленно и давно искал я случая хотя бы через кого-нибудь сойтись с моим преследователем. Мои услуги приняли, и поединок на весьма суровых условиях состоялся в пригородной рощице. Бжехва пал, смертельно раненный в голову.
