Уильям Хьёртсберг - Сердце Ангела
Крик повторился еще и еще, и я побежал на него. На той стороне небольшой опушки медведь терзал женщину. Я рванулся туда. Огромный зверь трепал свою обмякшую жертву, как тряпичную куклу. Я узнал залитое кровью лицо. Это была Епифания.
Не раздумывая, я бросился на медведя. Зверь встал на дыбы и ударом лапы свалил меня на землю. Я видел, как медвежьи черты превращаются в знакомое лицо: сквозь клыкастую, перемазанную слюной и кровью морду проступил лик Луиса Цифера.
Когда, отброшенный далеко назад, я поднял голову, все сомнения исчезли: это был он. Нагой, он уже не терзал Епифанию, он брал ее в высокой траве, и она стонала. Я подбежал к нему, схватил его за глотку и оттащил в сторону. Мы боролись в траве рядом с Епифанией. Он был сильнее меня, но я держал его за горло. Я сжимал руки, покуда лицо его не почернело от крови. Где-то за спиной кричала Епифания. Ее крики разбудили меня.
Я сидел у нее на бедрах в коконе сбитых простыней. В ее распахнутых глазах застыли боль и ужас. И я сжимал ее горло обеими руками, смертельной хваткой, и она уже не кричала.
— Господи!!! Ты жива?
Я слез с нее, и она, задыхаясь, забилась в угол кровати.
— Псих! — крикнула она между приступами кашля.
— Иногда я сам так думаю.
— Что на тебя нашло?
Епифания потерла шею. На безупречной коже темнели синяки от моих пальцев.
— Сам не знаю. Воды принести?
— Да.
Я пошел на кухню и вернулся со стаканом ледяной воды.
— Спасибо, — она улыбнулась. — Ты всегда подружек душишь?
— Обычно нет. Мне сегодня сон приснился.
— Какой?
— Приснилось, что кто-то сделал тебе больно.
— Ты его знаешь?
— Да. Он мне каждую ночь снится. Мне снятся безумные сны, страшные. И каждый раз он издевается надо мной, мучит. Сегодня он мучил тебя.
Епифания отставила стакан и взяла меня за руку.
— Похоже, что какой-то боко наслал на тебя сильную вангу.
— Слушай, детка, давай будем говорить на родном языке.
Епифания рассмеялась.
— Лучше я тебе быстренько все объясню. Боко — это злой хунган. Такой, который только черной магией занимается.
— А хунган это кто?
— Жрец Обеа. То же самое, что мамбо, только мужчина. А ванга — это проклятие или злое заклинание. Ну сглаз, понимаешь? Судя по тому, что ты рассказываешь, ты попал под власть какого-то колдуна.
У меня застучало сердце.
— Значит кто-то наложил на меня заклятие?
— Похоже, что так.
— Тот человек из моих снов?
— Скорей всего. Ты его знаешь?
— Ну можно сказать и так. В последнее время я с ним связан.
— Это Джонни?
— Нет. Но из той же оперы.
Епифания вцепилась мне в руку.
— Это то, чем отец занимался. Он служил дьяволу.
— А ты разве нет? — Я погладил ее по волосам.
Она обиженно отпрянула.
— Ты что, правда так думаешь?
— Ну ты ведь мамбо.
— Да, и я сильная мамбо. Я служу добру, но это не значит, что я не знаю, что такое зло. С сильным врагом лучше быть настороже.
Я обнял ее одной рукой.
— А ты можешь мне сделать амулет, чтобы защищал меня в моих снах?
— Если бы ты был верующий, то да.
— А я уже обращаюсь, и чем дальше, тем больше. Прости, что сделал тебе больно.
— Ничего. — Она поцеловала меня в мочку уха. — Я знаю один способ — все как рукой снимает.
Способ оказался весьма действенный.
Глава тридцать четвертая
Я открыл глаза и увидел узкий луч раннего утреннего солнца. В луче плясали пылинки. Епифания лежала рядом, из-под одеяла выглядывали ее коричневое плечико и худенькая рука. Я сел, откинувшись на подушку, и потянулся за сигаретой. Луч разделил кровать на две половины, тоненьким золоченым шоссе прочертил топографию наших тел.
Я наклонился и поцеловал спящие глаза Епифании.
И тут раздались громовые удары в дверь. Только полицейские объявляют о себе таким грохотом.
— Эй, Ангел! Открывай!
Стерн.
Епифания испуганно распахнула глаза. Я прижал палец к губам.
— Кто там? — прохрипел я, как будто со сна.
— Лейтенант Стерн. Открывай давай, да поживее.
— Сейчас, сейчас.
Епифания села в кровати, перепуганными, сумасшедшими, непонимающими глазами уставилась на меня.
— Полиция, — шепнул я. — Не знаю, что им надо, наверно, просто вопросы задать. Ты можешь тут посидеть.
— Ну долго еще? — проревел Стерн.
Епифания замотала головой и в два прыжка умчалась из комнаты. Запихивая ногой под кровать ее разбросанные вещички, я услышал, как тихонько закрылась дверь в ванную. Стерн не жалел кулаков и лупил без передышки. Я взял ее раскрытый чемодан и сунул в шкаф на верхнюю полку под собственные пустые кофры.
— Иду, иду! — крикнул я, натягивая мятый халат. — Иду! Не надо дверь ломать!
В гостиной на спинке дивана обнаружился чулок. Я обвязал его вокруг пояса под халатом и открыл дверь.
— Свершилось, — фыркнул Стерн, проталкиваясь внутрь мимо меня.
За ним следовал сержант Деймос, облаченный в оливковый костюм из быстросохнущей ткани и соломенную шляпу с полосатой ленточкой. Стерн остался верен мохеровой паре, но на этот раз был без своего плаща.
— Посмотришь на вас, ребята, и сразу видно: весна, — сказал я.
— А ты все спишь?
Стерн сдвинул на затылок шляпу с темными пятнами пота и окинул взглядом комнату:
— Тут, что, драка, что ли, была?
— Встретил вчера дружка боевого, пошумели малость.
— Как люди-то живут, а, Деймос! Ночью — гулянки, на работе — виски, спи — не хочу. А мы с тобой, как дураки, в полицию пошли. И как зовут этого твоего дружка?
— Эзра Паунд.
— Эзра — имя-то какое-то деревенское. Фермер, что ли?
— Нет, запчастями торгует в Айдахо. А сейчас домой улетел. Утром сегодня был рейс из Мичигана, так он в пять утра собрался — и в аэропорт.
— А не врешь?
— Вам — никогда! Лейтенант, если я сейчас не выпью кофе, мне каюк. Ничего, если я кофейник поставлю?
Стерн присел на ручку кресла.
— Валяй, нам-то что: бурду сваришь — в унитаз выльем.
И тут, как по сигналу, что-то грохнуло в ванной.
— Там, что, есть кто-то? — поинтересовался Стерн, тыча большим пальцем в сторону двери.
Дверь отворилась, и на пороге возникла Епифания с ведром и шваброй. На ней был рабочий халат, волосы собраны в узел и покрыты каким-то грязным лоскутом. Она ссутулилась и шаркала ногами, как столетняя старушенция.
— Все, миста Ангел, в ванне все, — уныло прогундосила она, глотая половину звуков, прямо как настоящая негритянская карга. — У вас гости, да? Я тогда сейчас пойду, а потом вернусь, ладно?
