Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария

- Я так и знал! – громко сообщает он и тянется обниматься.

Я уклоняюсь.

- Пап, Тохе плохо будет, если мы его коснёмся, - объясняет по-французски Ира. – Эта так сказала.

Обращение мне не нравится, но я пока пропускаю его мимо ушей. Тем более, мать вместо кресла оседает на пол и шепчет:

- Я так и знала… Она хочет меня помучить!

- Лика, - вздыхает папа и бросается её поднимать.

- Мам, - я сажусь рядом. – Ты ошибаешься. Оля никакая нам с Ирой не тётя. Ну правда!

- Тогда зачем она это сделала? – парирует мать. – Зачем заставила тебя вспомнить?

- Потому что она неплохая девочка, - улыбается папа и подталкивает к матери тарелку для десерта. – Тортик, дорогая?

- Перед основным блюдом? – тут же вскидывается мать. – К тому же, мы не знаем, может ли Антуан есть без её разрешения.

Они с Ирой просто сговорились не называть Олю по имени.

- Может, - вставляет Ирка. – Тоха все клубничные зефирки только что схомячил.

- Ира! – я обиженно смотрю на неё. – Ну спасибо!

Сестра довольно улыбается.

- Зефирки? – повторяет мать. – Антуан, ты портил себе аппетит перед завтраком?

Ох!

Не скажу, что скучал бы по всему этому семейному быту, но… Ладно, немного скучал даже по материнским вечным лекциям.

 После завтрака я уточняю у Адель, позавтракала ли Оля. Адель, всегда сдержанная, даже улыбается мне в кои-то веки. «Как я рада, что вы в порядке!» Класс! Стоит только умереть – и все тебя сразу любят.

Папа бегло уточняет, что я помню, вздыхает и просит перенести серьёзный разговор на вечер. «И с Олей тоже поговорим», - бросает он, а потом идёт успокаивать маму. Та снова параноит насчёт тёти Жаки. Дурдом…

Я возвращаюсь в свою комнату (вместе с аж двумя кредитками на карманные расходы) и, предвкушая веселье, набираю в Скайпе Никиту. Он мой лучший друг, я сразу папу предупредил, что всё ему расскажу, как есть. А для остальных пусть папа правдоподобную версию придумывает. Он, конечно, согласился.

Никита долго не отвечает, потом – слава богу, у него как обычно включена камера – я вижу его испуганную физиономию.

Никита говорит:

- А-а-а-а!

И сбрасывает звонок.

Мне приходится набирать его ещё раза четыре, прежде чем он снова отвечает. Я трясусь от смеха, он – похоже, от страха.

- Т-тоха? А… Но…

- Семь дней! – завываю я. – Через семь дней я приду за тобой! И если ты не отдашь мне те сто долларов, которые… Да ладно, Ник!

Кажется, я переборщил с драматизмом. Отключиться Никита не отключается, но выглядит так, словно я за ним уже пришёл.

Я подношу планшет к окну, чтобы на свету видеть лучше, потому что у Никиты, наоборот, темно.

- Ник? У тебя там удар, что ли? Врача уже звать?

Никита что-то сдавленно хрипит – я повышаю громкость динамиков.

- Да я же пошутил! Ну жив я… В общем, вот. А про сто долларов, так и быть, забуду. Но в казино с тобой больше ни ногой, так и знай…

Никита наконец отмирает.

- Ты идиот! – орёт он, и я откручиваю динамики обратно. – Да я прямо чуть тут копыта не откинул!

Ещё минуту я слушаю его возмущения, потом Ник успокаивается… И начинает подозревать.

- А это точно ты? Если это шутка, я вот не знаю, что с вами сделаю!

- Точно я… - Я отвлекаюсь на сообщение в другом чате, от папы. – Слушай, приезжай к нам, сам убедишься. Папа говорит, возьми лыжи.

Никита всё ещё смотрит недоверчиво, но кивает.

- Окей, щас буду.

«Узнай у Оли, как далеко ваша связь тебя отпустит, - приходит второе сообщение от папы. – Мама говорит, что, возможно, не отпустит совсем».

Я вздыхаю и плетусь в соседнюю комнату. По дороге мелькает мысль соврать, что спросил, и всё в порядке, но я вспоминаю утреннюю боль и решаюсь постучать.

Оля, снова испуганная, на меня даже не смотрит. Мнётся на пороге. Ха, это кто тут вообще жертва! Мне же перед ней отчитываться, куда я еду, между прочим, не ей.

Но Оля быстро всё понимает.

- О! Сейчас. – И закрывает дверь у меня перед носом.

Какое-то время я пытаюсь понять, что это только что было. Потом – как полагается интерпретировать её «сейчас». Как «сейчас подожди» или «да щас, никуда ты не поедешь!»

Я жду в коридоре минут пять, а когда уже собираюсь уходить, дверь снова открывается.

- Всё н-нормально, м-можешь ехать, - говорит Оля, глядя в пол.

- Спасибо, - саркастично отзываюсь я. И тут же не выдерживаю: - Чего ты боишься?

Оля резко поднимает голову, наконец встречается со мной взглядом. Неожиданно зло усмехается.

- Всего.

И снова исчезает в комнате.

Ну вот и поговорили…

Всё действительно нормально – папа отвозит нас в парк на Дмитровском шоссе. Несмотря на праздники там пусто.

- Я его снял на сегодня, - объясняет папа, выруливая на стоянку.

- Сказали бы отцу, - бормочет Никита. – Это его парк.

Папа усмехается.

- Незачем.

Катаемся мы первое время… сконфуженно. Я знаю, папа рассудил, что снег, солнце и физическая активность как-то… ну, помогут нам отогреться. Похоже, наоборот – Никита мёрзнет и всё пытается дотронуться до меня, проверить, насколько я живой. Папа, что-то постоянно бормоча в гарнитуру (он всегда на работе), откатывает трассу и даже возвращается к нам, мы же не делаем пока и половины пути.

У меня другая проблема – я слишком разгоняюсь. Скорость теперь даётся мне легко, реакция же вообще нечеловеческая, и Никита смотрит на меня огромными глазами, когда я лихо качусь со склона. Я останавливаюсь, пытаюсь двигаться медленно, у меня не получается…

- Ребят, идите чайку попейте, - бросает папа, наблюдая за нами. – Поболтайте, я пока сам прокачусь. Тох, ты где шапку потерял?

Я оглядываю склон, сразу нахожу шапку среди снега и показываю рукой. Папа с Никитой смотрят туда же, потом переглядываются.

- Офигеть, - тяжело дышит Никита. – Как ты там что-то видишь, она же белая на снегу!

А папа говорит:

- Ладно, идите. Антон… без глупостей, хорошо?

А я-то что?

В кафе, тоже пустом, я очень ласково прошу официантку послушать пока музыку на кухне: нам с другом надо поболтать.

Никита в это время отогревается чаем. Потом тянется к бару за бутылкой рома. Я изумлённо наблюдаю за ним.

- На Новый год попробовал, ваще крутая штука, - объясняет Никита. – Хочешь?

- Нет.

Никита медленно пьёт и тут же краснеет. Очевидно, отогрелся.

- Так что… как ты?.. Ну… Эм…

- Ты не поверишь, - предупреждаю я.

Никита пожимает плечами.

- Я и сейчас не верю.

Я усмехаюсь… И действительно рассказываю ему всё, что произошло. Он не Ира, чьи чувства надо щадить. И не папа, который… слишком иногда ФСБшник. Никита меня понимает.

Он даже глупых вопросов не задаёт, вроде: «Почему Оля?» и «Да ладно, как такое вообще возможно?» Ирка бы задала. Он только всё прикладывается к бутылке, пока я не убираю её обратно в бар. Никита нисколько не пьянеет и слушает очень внимательно, а потом спрашивает лишь:

- И что ты теперь чувствуешь?

Я рассказываю. Никита качает головой.

- Ну… Ну…

Здесь подошло бы бранное слово, мат, но нас с Никитой один и тот же гувернёр ещё в детстве отлично от ругательств отучил. Вот и можем теперь только «нукать» да чертыхаться.

- Что ж, - говорит Никита чуть погодя. – Теперь понятно, чего Ирочка так на Алиеву взъелась.

- Ты-то откуда знаешь?

Никита отводит взгляд и кусает губу, и я начинаю понимать, что кроме пауков и гусениц Ира натворила что-то ещё.

- Дома посмотри наш чат, - говорит Никита наконец. И, когда я тянусь за телефоном, останавливает. – Нет, дома. И обещай, что не будешь сильно на неё злиться. Ты представь, как ей было тяжело, ладно?

- А ты представь, как тяжело было Оле, - огрызаюсь я.

- Да неужели! – улыбается Никита. – Из твоего рассказа следует, что девочке прямо сильно подфартило.

- Ты не понимаешь…

- Ладно, Тох, пошли правда покатаемся.

Я смотрю на полупустую бутылку рома. По идее Никиту она должна была давным-давно свалить… Пить он, конечно, умеет, но это слишком даже для него.