Страшные истории для бессонной ночи (сборник) - Вдовин Андрей
— Рианнон не будет рада, что ты призовешь богиню из Годхейма [13].
— Годхейм далеко, — ответил Асмундур. — Когда еще она доберется до Скаульхольта. Если не выйдет у Рианнон, поможет Моргана.
— Ты безумен, брат, — повторил Бьярки.
— Пусть так, Медвежонок, — ответил он.
Асмундур натянул мешок на Торгунну и завязал горловину, воины встали полукругом. Пальцы у всех нервно поглаживали рукояти мечей. Подул холодный ветер, и огонь костра пригнулся к земле. Его языки почти доставали до мешковины. Взметнулся ворох искр, и они задымились на грубой ткани. Испуганно заржали лошади. Ветер шумел в ушах, шептал ехидным женским голосом:
— Глупец! Ты поднимешь драугра, живого мертвеца, и он родит другого драугра. Мертвое превратит живое в мертвое, никогда не будет наоборот… Никогда.
Бьярки не вынес, он выхватил меч и взрезал ткань мешка, открывая лицо Торгунны. Прежде спокойное, теперь оно было искажено яростью, застывшей в одеревеневших мышцах. Асмундур выхватил меч, но три меча встретили его и выбили из рук. Хаки и Фроди поставили безумца на колени, Бьярки нагнулся, чтобы снять с запястий Торгунны нити, а Асмундур, потерявший силы и разом постаревший, смотрел на свою мертвую жену глазами, полными слез.
Подул холодный ветер с востока, и пламя костра отклонилось в другую сторону. Стужа забралась под одежду воинов, тьма сгустилась, тучи закрыли луну и все звезды, погасли огни в деревне за холмом. Тишина настала мертвая, будто все кругом погибло в один миг, только четыре воина, забывшие от страха, как дышать, остались у тела Торгунны. Бьярки протянул трясущуюся руку, и все посмотрели туда, куда он указывал. На вершине холма появилась бледная тень, она медленно поплыла вниз по склону.
— Глупые чужаки, — шептала она, но в наступившей тишине воины слышали каждое ее слово. — Мне не нужна ваша нить, моей хватит на весь мир. Я могу подвесить вас и смотреть, как вы будете задыхаться в моих нитях, я могу перерезать их, и вы будете вечно падать, мертвые в мертвое. Живой может лишить жизни, живой может подарить жизнь, но не вернуть того, кто уже мертв.
Асмундур взял моток с живота Торгунны и протянул Моргане, но она только рассмеялась слабым, холодным, как кожа мертвеца, смехом. Бьярки, не сводя глаз с наваждения, ножом перепиливал нити, навязанные на теле Торгунны его братом. Когда лопнула последняя нить, Моргана исчезла. Мир наполнился звуками, засияли звезды, и луна залила холмы Скаульхольта светом.
Зарыдал Асмундур, сбросил руки ближников с плеч и ножом на груди любимой вырезал руну Эйваз [14]. Потом лег рядом, как ложился, когда зачал своего неродившегося сына, и прижал к себе.
— Я найду тебя, — шептал он ей в ухо, — когда настанет время. Тебе не придется долго ждать.
Мария Карапетян. Да будет воля твоя
Маленькая чаша ржавого подсвечника была полна воска. Стекая по стенкам кособокой свечи, он застывал, принимая уродливые формы, напоминающие мягкие струпья, которые покрывают поверхность гниющих ран. Желтый огонек дрогнул от слабого дуновения ветра, пробравшегося в щели старой оконной рамы, и на секунду крохотная затхлая комнатка утонула в темноте. Мрак, улучив момент, потянул узловатые пальцы к Библии, лежащей на столе, но отпрянул, когда на золоченом тиснении букв вновь заиграли отблески ожившего пламени. С мерным стуком разбивались о стекло холодные капли осеннего дождя. Ритмичные глухие удары нарушали царившую в помещении тишину, но даже они не могли вызволить Уильяма Дэвенпорта из липкой паутины кошмарного сна. Лицо мужчины блестело от пота, седеющие пряди волос прилипли ко лбу, веки, испещренные мелкой сеткой сосудов, трепетали. Тонкие бледные губы размыкались в рваных судорогах, и от этого возле крыльев носа собиралось множество глубоких морщин. Из груди вырвался еле слышный хриплый стон:
— Виктория…
Капелька испарины, угнездившаяся в ложбинке над верхней губой, покатилась вниз. Чистый, светлый образ жены, пробравшийся в сознание, пугал своей отрешенностью. Мраморная кожа отливала синевой, а в голубых глазах сияло холодное безразличие. На щеках не расплывался румянец, из прически не выбивались непослушные кудрявые пряди. Рот растянулся в широкой улыбке, совершенно несвойственной скромной женщине, которую Уильям знал прежде.
— Диплом врача не дает тебе права так уверенно утверждать, что Бога не существует, — произнесла Виктория, чуть склонив голову набок. И с интересом изучила изменившиеся, изъеденные временем черты своего мужа: исхудавшее лицо, ввалившиеся глаза, заострившийся нос и густую длинную бороду, тронутую сединой. — Ты гордо называешь себя атеистом, но я знаю, что это грех затуманил твой взор, поэтому ты не видишь присутствия Создателя.
Уильям тотчас вспомнил этот разговор и спор, последовавший за ним. Беседы о вере, осторожно заводимые набожной супругой, каждый раз заканчивались ссорой, но Виктория Дэвенпорт не желала сдаваться. Она жаждала спасти заблудшую душу Уильяма и в попытках доказать существование Всевышнего приводила множество аргументов, описывающих чудесные повороты судьбы, без которых их встреча не состоялась бы.
— Бедный Уильям, — констатировала она. От звонких нот родного голоса не осталось и следа. Он стал низким, похожим на бас.
Мужчина задержал дыхание и сделал небольшой шаг назад. Не найдя привычной опоры пола, он качнулся, пытаясь ухватиться за воздух, и понял, что вот-вот упадет в разверзшуюся пропасть. Женщина подлетела так стремительно, что по впалым щекам Дэвенпорта скользнул ветерок. Схватила мужа за ворот рубахи и притянула к себе, обдавая зловонным дыханием. В нос ударил удушливый смрад разложения и резкий запах гниющих ран.
— Придет час, Уилл, — заклокотала она, задыхаясь от возбуждения. Лицо ее исказилось в ужасной гримасе презрительной насмешки, и мужчина заметил, как за рядом желтых зубов шевелится серый язык. — И ты узришь истину!
С этими словами женщина гортанно захохотала, оттолкнула мужа, и он полетел в темноту навстречу смерти…
Дэвенпорт вскочил с кровати, и пружины матраса гулко лязгнули. Тело колотило в такт сумасшедшему биению сердца. Очертания обстановки плыли перед глазами, и Уильям попытался очнуться, сделав глубокий вдох. Яркое пламя догорающей свечи стало маяком для ускользающего сознания. Разгребая сгущающуюся тьму руками, он двинулся к небольшому круглому столу, на котором лежала Библия — спасательный плот, дрейфующий в грязном омуте зловещего сновидения. Когда дрожащие пальцы коснулись знакомой шероховатой обложки, мужчина вмиг успокоился. Прикрыл глаза и сбивчиво зашептал слова молитвы, способные лучом пробиться сквозь вязкий чернильный мрак. Закончив, он заправил за уши взмокшие от пота волосы и вытер влажные ладони о рубашку. Почувствовав угловатые формы нательного креста, висящего на груди в тесной духоте одеяния, высвободил его и коснулся теплого распятия губами. Затем отрешенно взглянул в окно, рассматривая унылый ночной пейзаж.
Северные йоркширские ветра сорвали со старых кленов большую часть листвы, и она жухлым ковром устилала стылую землю парка, где находился обветшалый домик приходского священника, в котором теперь жил Дэвенпорт. В углублениях неровной каменной кладки скромного жилища пролегли склизкие дорожки клочковатого мха, крыша покосилась, а деревянные рамы разбухли от сырости. Печная труба давно засорилась, и часто случалось так, что Уильям в попытках прогреть холодные комнаты, кашляя, выбегал на улицу, спасаясь от хлынувшего в помещение дыма. «Меня наказали, отправив сюда, — с грустной улыбкой размышлял преподобный, срезая ножом битую боковину с румяного яблока. — Но они не понимают, насколько я счастлив находиться здесь». Нередко, засидевшись на низкой табуретке, стоявшей возле домика, он оглядывал резные кленовые листья, которые тихо хлопали на ветру, подставлял лицо под лучи заходящего солнца и размышлял о божественной силе этого места. Даже война, прокатившаяся по миру, казалось, не затронула Итсби. В отличие от Лондона, бомбежки обошли глухую деревушку стороной, а местные до сих пор в красках описывали германский дирижабль, паривший в серых небесах столицы, хотя никто из рассказчиков, конечно же, не видел его воочию. Единственным печальным известием стала новость о закрытии текстильной фабрики, находившейся в Эмбси — крохотном городке, расположенном вверх по течению. Многие деревенские остались без работы. Им нужны были вера в завтрашний день, утешение и надежда на благополучный исход. Уильям знал, что может помочь беднягам. Указать дорогу, которая приведет их в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед [15]. Безгранично счастлив он был оттого, что оказался полезен…
