Энн Райс - Талтос
Она внезапно дернулась и тихо застонала.
— В чем дело? Что не так? — спросила Мона.
— Воспоминания… То, как они накатывают… Мама, включи диктофон. Знаешь, это невероятно странно, то, как некоторые из них тут же угасают, а другие — нет, и это как будто воспоминания многих и многих людей. Таких, как я. Я вижу Эшлера глазами многих… Та долина — это долина из файлов Таламаски, я знаю. Доннелейт. Я даже слышу, как Эшлер это произносит.
— Говори громче, — попросила Мэри-Джейн, — чтобы я тебя слышала.
— Это снова насчет камней. Мы пока не в долине, а рядом с рекой, и мужчины тащат камни на платформе. Под ней бревна вместо колес… Говорю вам, нет ничего случайного в этом мире, природа сама по себе беспорядочна, а желание того, чтобы нечто случилось, почти неизменно. Поначалу это может показаться бессмыслицей, но я говорю, что из всего хаоса и боли сопротивления и неповиновения рождается момент, когда эта семья должна стать семьей человеческих существ и Талтосов. Меня охватывает невероятно странное чувство. Я должна отправиться туда, увидеть то место. И долину. Тот круг меньше, но он тоже наш. Эшлер освятил оба круга, а звезды над головой образуют зимний рисунок. Эшлеру нужен темный лес, чтобы укрыть нас, чтобы лес лег между нами и враждебным миром. Я устала. Спать хочу.
— Только не отпускай руль! — воскликнула Мэри-Джейн. — Опиши еще раз того человека, Эшлера. Он всегда одинаков? В обоих кругах и в обоих временах?
— Кажется, я сейчас заплачу. Я все время слышу музыку. Я должна танцевать, когда мы доберемся туда.
— Куда?
— На Первую улицу, куда угодно. В долину. На равнину. Мы должны танцевать в круге. Я вам покажу. Спою те песни. Знаете что? Что-то ужасное случалось с моим народом не один раз! Смерть и страдания стали обычными. Только самые искусные избегали их. Самые мудрые видели человеческих существ такими, каковы они есть. Остальные были слепы.
— А имя есть только у него одного?
— Нет, просто именно его имя знают все до единого. Как магнит, что притягивает чувства каждого. Я не хочу…
— Расслабься, — попросила Мона. — Когда мы доберемся туда, где ты сможешь все это записать, у тебя будут два тихих, спокойных дня, до того как они приедут.
— И кем я стану к тому времени?
— Я знаю, кто ты сейчас, — ответила Мона. — Я знала, кем ты была внутри меня. Ты — это я и Майкл и что-то еще, что-то чудесное, и часть всех магов тоже.
— Говори еще, милая, — попросила Мэри-Джейн. — Расскажи нам, расскажи о нем и обо всех, кто делает маленьких кукол из мела. Я хочу услышать о том, как хоронят кукол у основания камней. Ты помнишь, что говорила?
— Думаю, да. Это были куклы с грудью и пенисами.
— Ну, об этом ты пока не упоминала.
— Это были священные куклы. Но в том должна была быть какая-то цель, некая плата за ту боль. Я… Я хочу, чтобы воспоминания ушли, но не раньше, чем я извлеку из них все ценное. Мэри-Джейн, ты не могла бы вон там взять влажные салфетки и вытереть мне глаза? Я говорю для записи, обратите внимание. Это поток сознания. Мы доставили длинный камень на равнину. Все собираются долго петь и танцевать вокруг него, а уж потом устанавливать его вертикально. Все вырезают своих кукол. Разницы не видно: каждая кукла каким-то образом выглядит так же, как все другие. Я засыпаю. И я проголодалась. Я хочу танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.
— Еще пятнадцать минут, и мы въедем в задние ворота, — сказала Мэри-Джейн. — Так что держи свои усталые гляделки открытыми.
— И ни слова не говори охранникам, — добавила Мона. — Я сама с ними разберусь. Что еще ты помнишь? Они привозят на равнину камень. Как называется равнина? Скажи на их языке.
— Эшлер называет ее просто «плоская земля», или «безопасная земля», или «травянистая земля». А чтобы произнести это правильно, я должна говорить очень-очень быстро, так что для вас это будет похоже на свист. Но все знают те камни. Боже, ты полагаешь, где-то в этом мире есть еще такие, как я? Тебе не кажется, что так должно быть? Еще такие, как я, кроме тех, что похоронены под тем деревом? Я не могу быть единственной!
— Успокойся, милая, — попросила Мэри-Джейн. — У нас уйма времени, чтобы все выяснить.
— Мы твоя семья, — сказала Мона. — Помни об этом. И чем бы еще ты ни была, ты все равно Морриган Мэйфейр, назначенная мной наследницей состояния, и у нас есть свидетельство о рождении, и свидетельство о крещении, и пятнадцать фотографий поляроидом с моими торжественными словами на обороте каждой из них.
— Так или иначе, но всего этого явно недостаточно, — ответила Морриган, теперь уже со слезами, надув губы, как малое дитя. Слезы заставляли ее моргать. — Безнадежно искусственно, а может, и бессмысленно с точки зрения закона.
Машина катила вперед по своей полосе, но, когда они въехали в Метэри, движение стало более плотным.
Может, потребуются видеозаписи, как ты думаешь, мама? Но ведь в итоге ничто не имеет значения, кроме любви. Так зачем нам вообще говорить о законе?
— Потому что закон важен.
— Но, мама, если они не любят…
— Морриган, мы сделаем видеозапись на Первой улице, как только туда доберемся. И тебя будут любить, попомни мои слова. Я этого добьюсь. На этот раз не позволю хоть чему-то пойти не так.
— Что заставляет тебя так думать, если учесть все твои опасения, страхи и желание скрыться от чужих глаз?
— Я люблю тебя, поэтому так и думаю.
Слезы хлынули из глаз Морриган настоящим дождем. Мона с трудом могла это выдержать.
— Им не понадобится оружие, если они меня не полюбят, — сказала Морриган.
Какая невыносимая боль, дитя мое…
— К черту, — заявила Мона, пытаясь говорить спокойно и уверенно, как совершенно взрослая женщина. — Нашей любви достаточно, и ты это знаешь! Если тебе придется их забыть, так и сделай. Нас вполне достаточно. Не скажешь же ты, что это не так, что нас тебе мало!
Мона пристально смотрела на грациозную лань, что вела машину, обгоняя всех без разбора, и при этом плакала. «Это моя дочь, — думала Мона. — Я всегда обладала чудовищными амбициями, чудовищным интеллектом, чудовищной храбростью, а теперь у меня чудовищная дочь. Но какова она по природе, если не говорить о прекрасной внешности, импульсивности, любвеобильности, энергичности и сверхчувствительности к обидам и пренебрежению, а еще о склонности к безудержным фантазиям и восторгам? Чем она будет заниматься? Что это значит — помнить то, что было в древности? Значит ли это, что она обладает тем, что ушло, и черпает знания из прошлого? Что может из этого выйти? Вообще-то, мне наплевать. Ну, сейчас наплевать, в самом начале, когда она так взволнована…»
Она вдруг представила, как ее девочку сразили и тело ее обмякло, как ее собственные руки пытаются прикрыть Морриган, прижимая голову дочери к груди…
«Даже и не думайте о том, чтобы что-то с ней сделать».
Теперь все было по-другому.
— Хорошо, хорошо, — вмешалась Мэри-Джейн. — Пусти-ка меня за руль. Тут слишком много машин.
— Да ты с ума сошла, Мэри-Джейн! — возмутилась Морриган, передвигаясь немного вперед на сиденье и прибавляя скорость, чтобы проскочить мимо авто, угрожающе приблизившегося к ним слева. Она вскинула голову и смахнула слезы тыльной стороной ладони. — Я веду эту машину домой. И ни за что от этого не откажусь!
Глава 30
Интересно, как там, в этой пещере, гадал я. Мне совсем не хотелось услышать голоса ада, но как насчет пения ангелов?
Я подумал об этом, а потом решил пройти мимо. Мне предстояло долгое путешествие. Отдыхать было слишком рано. Мне хотелось уйти подальше.
Я уже был готов отступить, обойти эту часть склона, когда меня окликнул чей-то голос.
Голос был женский, очень тихий, шел он как будто из ниоткуда:
«Эшлер, я ждала тебя».
Я обернулся, посмотрел в одну сторону, в другую. Темнота действовала на нервы. Я подумал, что это затеял Маленький народ, что одна из их женщин решила соблазнить меня. Я уже собрался идти дальше, но зов прозвучал снова, нежный, как поцелуй:
«Эшлер, король Доннелейта, я жду тебя…»
Я посмотрел на маленькое укрытие с его слабо мигающими огоньками и увидел стоявшую рядом с ним женщину. У нее были рыжие волосы и очень бледная кожа. Она была женщиной рода человеческого и ведьмой, и от нее исходил слабый запах, что могло означать — а могло и не означать — присутствие в ее жилах крови Талтосов.
Мне следовало уйти. Я это знал. Ведьмы всегда причиняли неприятности. Но эта женщина была слишком прекрасной, и в полутьме глаза сыграли со мной шутку: ведьма показалась мне похожей на погибшую Жанет.
Когда женщина направилась ко мне, я увидел, что у нее такие же, как у Жанет, серьезные зеленые глаза, прямой нос и губы, которые казались высеченными из мрамора. У нее были такие же небольшие, очень круглые груди и длинная грациозная шея. Добавить ко всему этому прекрасные рыжие волосы, всегда представлявшие собой особую привлекательность для Талтосов…
