Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Николай почти физически ощущал исходящее от этих кукол страдание. Казалось, что ряды этих бесконечных сидящих в кресле истуканов были полны невероятной боли, и быть может, именно эта невыносимая, нескончаемая боль и парализовала, переродила их плоть, превратив, в эти мёртвые, вечные и страшные в своей безнадёжности экспонаты из «зала кукол».
Николай зачарованно смотрел и смотрел на всё новые и новые лица, постепенно выплывающие из тьмы, не в силах оторваться от них, словно пытался прочитать и узнать в их остекленевших глазах что-то для себя очень важное. Словно чувствовал, что куклы хотят ему что-то сказать, что их застывшие в безумном страдание гримасы скрывают какую-то страшную тайну, о которой они, словно, хотели его предупредить и предостеречь.
Неожиданно он заметил, что появились какие-то огоньки слева от него. Он бросил мимолётный взгляд, и ему открылось, что за ним горит огнями свечей огненная спираль, уходящая вверх и суживающая к низу, обрывающаяся на том месте, где он стоял. Он словно вышел из какого-то оцепенения. Ему стало ясно, что он спускается в какой-то гигантский провал, по спиралеобразному серпантину.
— Да сколько же я уже иду? — удивился Николай, потрясённый той глубиной на которую он незаметно для себя спустился, видно зрелище лиц всё новых и новых кукол так его захватило, что он потерял счёт времени.
— Уже скоро — отозвался в его мозгу какой-то чужой голос, так что Николай даже вздрогнул.
И, действительно, одежда на куклах постепенно приобретала современные черты. Да и слой пыли и паутины был на них уже не такой густой. Пошли фраки и бальные платья начала века. Некоторых кукол Николай стал даже узнавать. Скоро пошли почти полностью знакомые исторические деятели. Функционеры ВКП(б), красные маршалы, чекисты. Потом настала очередь деятелей эпохи волюнтаризма и застоя, за ними были ряды и вовсе знакомых ему персонажей. Эти куклы были удивительно точными копиями. Он в этом убедился, рассматривая их. Особенно замечательно получилась Лера и Рыжий Толик. Очень живописно смотрелся ЕБН со всем своим семейством.
Удивительно, но Николай встретил и изваяния своих знакомых: не в кресле, а, почему-то, по пояс в бочке, из тех, в которых солят капусту (с едва заметным полу истёртым оттиском на боку — кооператив «Теремок»), разбухал Мить-Митичь. Толстый рыжий поп сидел в семейных трусах с железным крестом на голом красном пузе. Дальше шли несколько мелких фюрерков и фюреров покрупней. И завершала галерею композиция — «Залеские козлы утверждают языческих богов».
«Залеские козлы», судя по всему, чином ещё не вышли, поэтому и банка у них была одна на всех, и разместились вся компания на одной кровати, из тех, которыми комплектуют номера дешёвых гостиниц. В центре «скульптурной группы» некто бородатый и долговязый, старательно скорчив козью морду, сосредоточенно (так и хотелось сказать — натужено сопя) заламывал щуплого чернявого мальчугана, навечно застывшего с раскрытым в безумном крике ртом на перекошенной от ужаса физиономии. По бокам, на этой же кушетке, держа по свечке, сидели, в полуобороте, слегка наклонившись к центральном фигурам, ещё двое персонажей из козлиного шоу.
Один был некто толстый, рыжий, с какой-то совершенно бесформенной мятой пачкой вместо лица, на которой, постоянно открытое, ротовое отверстие навечно застыло в дурашливой улыбке оптимистического идиота. Он вытянул свои толстые губы в сладострастном причмоке, всем своим видом выражая искренний восторг и одобрение происходящего.
Другой был мелкий, усеянный не то пигментными пятнами, не то бородавками на бритом черепе, чернобровый и черноглазый циган. На его хитрой крысячей мордочке было сосредоточенно-злобное выражение. Он, казалось, внимательной наблюдал своими чёрными, как уголёк, глазками-кнопочками за происходящим, прикидывая и рассчитывая варианты, совсем как затаившаяся в углу помойная крыса, ждущая времени поживиться объедками после пиршества этой собачьей свадьбы.
При этом оба они свои свечки держали в самом низу живота, почти между ног, так что казалось что, свидетельство «утверждения языческих богов», сопровождалось аккомпанементом сладострастной мастурбации.
Еле подавив спазм тошноты от отвращения, Николай огляделся. Он стоял на дне огромного колодца, огненной спиралью горящих свечей расширяющегося и теряющегося где-то в тёмной выси. И он был в самом низу. Он был на дне. Дальше был лишь только стол, два кресла и массивное старое зеркало.
Утомлённый он опустился в одно из кресел. Оно оказалось невероятно удобным. Его усталое избитое замершее тело, наконец-то расслабившись, словно растеклось по мягким подушкам. Усталость навалилась на Николая. Сквозь время от времени сотрясающий его нервный озноб, одна только мысль крутилась у него в голове:
— Неужели можно отдохнуть?
Приступы озноба постепенно слабели, и приходили всё реже и реже. Николай, чувствовал как на смену возбуждению и напряжению приходит ватная бесчувственность, словно он погружается в ванну с тёплой солоноватой водой.
Кресло стояло прямо напротив старого зеркала. Николай зачарованно смотрел на игру бликов на её изъеденной порчей амальгаме, и перед ним, замелькали обрывки прошедшего дня. Они крутились как в калейдоскопе. Снова и снова он карабкался на колесо фортуны, взрывал бомбу, падал с обрыва, лучом света летел навстречу фиолетовому вихрю… снова и снова, крутилась в его сознание карусель кошмарных образов последних событий. Периодически их чередование убыстрялось настолько, что он уже был не в состоянии вынести эту повторяющиеся и повторяющиеся, снова и снова раздирающие его сознания кошмарные воспоминания, и в ужасе он пробуждался.
Очнувшись, он, озирая теряющуюся в вышине спираль из свечей, понимал, что кошмар всё ещё продолжается, и его взгляд невольно ложился на старое потускневшее зеркало, словно её неверная от старости амальгама, могла так исказить чудовищную реальность, что пусть в иллюзорном мире её кривого отражения, не осталось бы места измучившим его наваждениям.
Но игра бликов на её изъеденном порчей старом стекле снова складывалась в нервные образы недавнего сумасшествия, и беспрерывный калейдоскоп наполненных болью воспоминаний начинал новое кружение, безжалостно ускоряя свой бег.
Однако, со временем, он стал понемногу успокаиваться. Каждое новое его погружение в кошмар, становилось менее глубоким и ярким чем предыдущее. Приступы страха, отчаянья и озноба становились понемногу реже и слабее. Он всё меньше и меньше взрывался и падал, а всё больше и больше мирно и тихо блуждал между банок в их чарующим фиолетовом свечении, разглядывая притаившихся там уродцев.
Постепенно он заблудился в лабиринте между ними. Его больше не выносило, ни на колесо фортуны, ни обратно в дядину лабораторию. Откуда-то пришло сознание, что только цепляясь за их эфемерный свет, верней за иллюзии порождаемые сидящими в них уродцами, можно избежать неизбежной встречи со взрывом, как в прошлом, так и в будущем. И он смотрел и смотрел на гримасы затаившихся за толстым стеклом чудовищ, боясь оглянуться и хоть на миг оказаться вне исходящего от них блеклого, несущего успокоение излучения. Ему чудилось, что достаточно одного невольного беглого взгляда в бездонные глаза притаившейся за его спиной безжалостной тьмы, чтобы с таким трудом обретённое зыбкое состояние покоя оказалось немедленно разрушено, и он снова был бы пронзён болью, холодом и сумасшествием, ставших после взрыва его судьбой.
В какой-то момент, он вдруг понял, что эти банки — всего лишь юзерпики в ЖеЖе, а живущие в них уродцы — безобидные пользователи, бесконечно выплескивающие на читателей потоки своей рефлексии.
Это открытие настолько обрадовало Николая, что он, как ему показалось, окончательно очнулся, и с удивлением обнаружил, что старое зеркало всего лишь экран монитора его ноутбука, на котором он механически листает виртуальные страницы. Постепенно выплывая из морока, он вспоминал, что только что произошёл взрыв, который убил тётю, что он сидит в разгромленном подвале дядиной лаборатории, и что главное для него сейчас — отвлечься от того кошмара, что только что произошёл.
Ну а как можно лучше забыться, как, не читая старые записи чужих журналов? Что может быть более далёким от сегодняшней реальности, как уже канувшие в лету прошлые фантазии, запечатлённые в виртуальной реальности?
Николай открыл список своих друзей, наугад выбрал автора, и стал читать первый попавшийся текст за 2005-й год.
Глава 7. Судьба барабашки
Пост назывался:
Борьба с мурзилками Галковского таит определённые опасности
Это был какая-то фантазия по поводу известного патриотического блогера пердунера, о котором было известно только, то, что его никто никогда не видел — раз, то, что пердунер в своё время прославился маниакальным поиском мурзилок Галковского — два, и то, что пару раз пердунер отвечал на комментарии, употребляя глаголы в женском роде — три.
