Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Летящий вниз Николай видел, как рушились башни, как летели с них короли, королевы, первосвященники и верховные жрицы этого Храма, как метались в бессмысленной панике внизу, давя и сбивая с ног друг друга, полчища, теперь уже совершенно бессильных, буратин, и как, одна за другой лопались банки, как только к ним приближалась (даже ещё не успев их коснуться) неудержимо расширяющаяся струя небесного огня.
Николая захлестнул восторг, когда он увидел эту неукротимую и эту блистающую силу, ворвавшуюся в затхлый мир Храма. Силу, которая так истомилась, ожидая своего освобождения, что, казалось, даже бесконечности будет мало, чтобы насытить её жажду распространения.
Ощущая жар стремительно заполняющей стылое и пустоё пространство энергии, всю красоту и мощь которой, он не мог представить ещё несколько минут назад, Николай потрясённо осознавал, что её источником, является нечто изначальное, коренное, то, что лежит в самой первооснове бытия, то, что существовало ещё до сотворения мира, до появления материи, порождённой тем, и потому находящейся во власти того, с кем и была эта битва.
Скользящий вниз Николай, поднял навстречу стремительно несущимся к нему огню руки, отдав ему всего себя. Он собрал всю свою волю и, глядя в исходящий от, быстро расширяющегося, пламени ослепительный свет, весь расправившись на встречу невыносимому жару, славил Взрыв и утверждал — что он присоединяется к нему и славит его, несущего ему освобождения и конец тирании.
Ещё мгновение и поток льющегося через стремительно растущее отверстие огня настиг и его, всё залив ослепительным светом.
Он пронзил Николая, наполнив невиданным восторгом и чувственным удовольствием. Жар, сжигая его, ласкал и согревал его, проникая глубоко внутрь, до самой последней клеточки, да самого крошечного нервного окончания, и они возбуждаясь открывались ему, как утренние цветки, навстречу солнцу. По нему, накатываясь волной за волной, проходили всё более мощные и глубокие волны чувственных ощущений, порождающие восторг, в предчувствии неизбежной кульминации. И она пришла, как вспышка, как взрыв. Николая настиг оргазм. Он взорвался от переполнившей его энергии, словно не выдержав напряжения, разом, между всеми атомами его тела заискрились бесчисленными молниями пробои электрических разрядов, превращая их из материи в свет.
Боли не было, он просто плыл в этом заполнившим всё пределы вселенной стремительно расширяющимся пламени, слившись с ним, став им.
Неизвестно сколько прошло времени, может мгновение, а может и вечность. Однако ослепительное пламя заполневшие собой всё пространство вселенной вдруг наполнилось звуком. Это был тихий монотонный гул как от перетянутой струны, и то, что в в этом мире огня появилось эта новая возможность напонила Николая невиданным восторгом, и он начал кричать. Он бросал и бросал в безбрежное море огня всё новые и новые слова, словно став словом, словно воплотившись в слово и… постепенно пламя стало остывать. Появились какие-то тёмные пятна, потом они начали сливаться в какие-то путанные узоры, возникли, сначало неуверено, но потом всё более и более явственно оттенки разных цветов, смутно стали проступать какие-то тени, нервно танцующие и постепенно сгущающиеся, как чудилось, в некое подобие объектов.
Это сотворение происходило стремительно, и не успел Николай удивиться, как перед ним соткался салон старой победы, в котором он очнулся после сна. В окно машины стучал его дядя, светя внутрь салона фонариком.
— Живой? Тебя молния не задела? — кричал деда.
— Какая молния? — озадаченно спросил Николай.
— Во даёшь! Неужели ничего не заметил? Ведь такая гроза приключилась! Исключительная гроза. Никогда такую неистовую грозу не видел, а прожил я не мало. Да и молния ударила в сарай, а ты в нём заснул, в «Победе», мы с тёткой уж и не думали тебя живым найти.
— А что тётя разве не… Она живая? — удивлённо промямлил Николай.
— Что значит живая? Ну, точно по тебе молния шандарахнула. Вот же она, мусор разгребает.
Николай вылез из машины и увидел, что молния и гроза снесли с сарая крышу и завалили одну из стен. Всюду валялись осколки попадавших со стеллажей банок, и почему-то горы каких-то ещё дымящихся обожжённых деревянных марионеток.
Николай поднял одну из них — куклу с куском рыжей пакли на голове.
— Дядь Толь, а это откуда?
— Да ты что забыл? Ты же сам с ним на токарном станке одно лето их десятки наделал. Ты тогда ещё в школе учился, а дед станок где-то раздобыл и осваивал. С тех пор и лежали где-то на полках — встряла в разговор тётя, сгребая бессильные деревяшки в горящий неподалёку костёр.
— Да, что-то помню — пробормотал, зачарованно осознающий, как тут же его память наполняет вновь сотворённое прошлое его мира, Николай, небрежно отбросив рыжую куклу в пламя костра и медленно озираясь вокруг, и тут он увидел «Победу».
Теперь это уже был не старый навечно обездвиженный железный саркофаг, а сверкающий, и словно горящий победным огнём, зримо разрываемый от таящийся внутри него энергии, неведомо откуда взявшийся какой-то ретро-футуристический аппарат словно парящий в наполненном утреннем светом пространстве, и чудилось, что он только-только ворвался сюда из какого-то другого измерения, на миг остановив здесь, перед Николаем, своё бесконечное и стремительное движение вперёд.
Зачарованный Николай подошёл ближе. Открыл дверь и сел внутрь салона.
— Дядя Толя, а можно я покатаюсь? — спросил он стоящего рядом деда.
— Конечно, внучёк, ведь это твоя победа — старый генерал улыбнулся и отдал честь.
Николай завёл машину, она мощно и тихо заурчала. Немного подождав чего-то, словно грустя о чём-то навечно растворившимся в прошедшем сне, он тронулся в путь.
«Победа» мягко катилась под ослепительным солнцем. В раскрытые окна хлестал летний ветер. Вокруг расстилались бескрайние пространства окской поймы. Николай знал, сейчас, сейчас, ещё чуть-чуть и автомобиль выскочит на высокий гребень и глубоко внизу откроется сверкающая лента реки, и он с замиранием ждал этого, так всегда волновавшего его момента.
Счастье, безмятежности, радость, пьянящие ощущение свежести, новизны, молодости и наполнившей его несокрушимой силы раскрывшегося перед ним огромного Мира захлёстывали его. Такие чувства могут быть только в молодости. Так можно себя ощущать после победы. А как же иначе, когда Мир так молод, чист, свеж и огромен, а он такой сильный, добрый, большой и уверенный в себе, сидит в такой чистой, сверкающей, большой машине, вся неукротимая мощь которой, послушна ему.
Сверкающий лимузин, тихо урча, уверенно летел над широкой рекой, блестящей внизу бесчисленными бликами, над полями, полосами лесов, прямо навстречу встающему Солнцу, туда, где знал Николай, он найдёт и друзей, и любовь, и судьбу. Туда, где ему безраздельно теперь принадлежит огромный и прекрасный Мир.
Его Мир. Мир, который сотворила его Победа. Мир который держала переполнявшая его сейчас сила.
