Алексей Грушевский - Игра в Тарот
И лишь только после всего этого он опустился на землю, и тут же заметил, как одна из пылающих струй бежит к куску оргалита, за которым был спрятан его основной запас взрывчатки.
В следующее мгновение он взлетел по лестнице вверх, и бросился бежать к выходу из сарая. Он был уже в проёме ворот, когда всё осветилось вспышкой за его спиной, обдало жаром, и его легко, как пушинку, подняло и понесло в стоящую на дворе холодную и промозглую тьму дождливой ночи.
Глава 5. Майдан-Балаган
Через некоторое время Николай немного отошёл от контузии. Поднялся на дрожащие нетвёрдые ноги, с трудом вырвав ослабевшее тело из липкого холода размокшей грязи, в которую превратили всё вокруг многодневные дожди, и оглянулся. На месте сарая дымилась груда обломков.
— Надо уходить — подумал он. — Сейчас схватятся и набегут.
Полёт на взрывной войне не прошёл для него даром, идти он мог с большим трудом, шатало, время от времени, от неловкого движения, его пронзала резкая боль. Кое-как собравшись, он подобрал палку, на которую опёрся. Стало немного легче. Николай поковылял прочь, под мелким, пронзающим до костей дождём, из тех мерзких видов осадков, которые могут идти бесконечно. Николай накинул на голову капюшон, запахнул длинные полы старого дедовского дождевика и, когда он застёгивал пуговицы, в его грудь упёрлось что-то твёрдое. Это были две притаившиеся во внутренних карманах бомбы.
— Как же я мог о них забыть? — с удивлением, и отчего-то страшно радуясь, ощупывал он, это вновь обретённое богатство.
Куда пойти сомнений не было, он вспомнил, что когда, сразу после гибели тёти, в прострации, механически листал страницы в Интернете, то основная муссируемая там тема была о грандиозном майдане-балагане, раскинувшим свои многочисленные шатры и аттракционы в районе парка Горького. Именно в районе, так как размеров самого парка, где первоначально предполагалось устроить сиё действо, не хватило, и майдан-балаган триумфально вывалился за его приделы, захлестнув своим сумасшедшим и разнузданным весельем изрядный кусок столицы.
Этот майдан-балаган был что-то вроде грандиозного циркового фестиваля, однако не просто обычного фестиваля, а с политическим оттенком. Так как в последнее время, на власть со всех сторон ширились нападки — что в стране, мол, свёрнута демократия, нет свободы слова и дискуссии в обществе, выборы фальсифицированы…., то новый, прогрессивный гарант, решил одним нестандартным ходом разом решить эту проблему, и дал отмашку, давно ждущим своего часа, многочисленным политтехнологам реализовать все свои самые смелые нестандартные идеи и сумасшедшие мечты. Что и вылилось в этот грандиозный, невиданный в мировой истории шабаш демократии.
Отныне перед кем угодно были открыты ворота в большую публичную политику — любой, кто хотел, мог прийти на майдан-балаган, тут же организовать и зарегистрировать свою партию, коалицию, фракцию, республику, империю, королевство, магический орден, тайную ложу… После чего новому участнику действа давали полный карт-бланш, обеспечивали начальный пиар, подбирали соответствующий выбранному имиджу реквизит (кому жестяную корону, кому фартук и перчатки, кому зловещий чёрный плащ и маску, кому…) и, вновь испечённый политик пускался в круговорот весёлых розыгрышей и викторин, борясь за симпатии и голоса избирателей.
Аттракционов была масса, вся сеть была наполнена их описанием и обсуждением. «Жиропарк», «Политические бои», «Грёзы самураев», «Бешенные лошади демократии», «Мельница порока», «Суфражистки — журналистки»… и другие павильоны манили, обещая чудное зрелище и неведомые прежде удовольствия и открытия.
В этих многочисленных балаганах и хорошо уже знакомые публике старые политические зубры (их всех выгнали туда из тёплых думских и прочих кабинетов), и всё новые и новые самопровозглашённые политики весело и задорно боролись «за власть» на многочисленных весёлых и пикантных конкурсах и шоу.
Избирателями же была, собравшаяся на этот майдан-балаган, публика. Её обильно кормили и поили (особенно критики хвалили «горби-пицу» и водку «коржаковку»), за государственный счёт естественно, (благо цены на нефть позволяли) одаривали подарками, всячески развлекали и требовали только одного — чтобы она непрерывно голосовала, голосовала, голосовала… выбирая фаворитов, среди прыгающих перед ней, дерущихся, кривляющихся, пляшущих и творящих другие непотребства народных избранников.
Таким образом, как радостно отмечали все СМИ — демократия в нашей стране вышла совершенно на новый, ещё невиданный в мировой истории уровень.
И действительно, по сравнение с тем буйством фантазии и креатива, что выплеснулось на майдане-балагане, скучные дебаты и прочие навевающие зевоту мероприятия и процедуры (теперь уже ясно окончательно устаревшей, классической демократии, сляпанной, как постоянно подчёркивалось, по лекалам поза-позапрошлого века) не имели никакого шанса хоть сколько-нибудь быть конкурентоспособными. Строгая и скучная классическая демократия определённо пасовала перед новыми революционными политтехнологиями, с таким успехом опробованными и внедрёнными на этом празднике истинного народовластия.
Политики, чтобы понравится избирателям, и попасть в более высокий по рейтингу балаган (больший по размеру, с лучшим реквизитом, с большими гонорарами за выступление, и (что немаловажно) с лучшим освещением в СМИ), чего только не делали — ругались, выворачивая свою и чужую подноготную, пели и плясали, танцевали в негляже, дрались, кусались, занимались натуральной, бесплатной для избирателя, проституцией, не брезговали содомией и даже… зоофилиёй. Этим, например, отличилась новая, стремительно набирающая рейтинги, политическая труппа с названием «Залеские козлы».
«Залеские козлы», прославились своей зажигательной джигитовкой на рогатых парнокопытных, пикантность и шарм которой придавало то, что с каждым кругом участники заезда набирались новой порцией огненной воды. Понятно, что через некоторое время наступал момент, когда удержаться в седлах уже не было никакой возможности, и шоу, завершалось всеобщей весёлой свалкой, в которой «патриоты залесья» сношались, как друг с другом, так и со своими парнокопытными питомцами, не отказывая, при этом, в услугах пожелавшим к ним присоединится (видно сагитированных их политической программой) рядовым избирателям.
Именно туда и направился Николай, ковыляя, разъезжающимися в склизкой грязи, ногами по размокшей тропе, тяжело опираясь на палку, и прижимая к груди две, ждущие своего часа, во внутренних карманах, уже начинавшего промокать старого плаща, бомбы.
Было холодно, невероятно холодно. Это был какой-то совершенно жуткий, потусторонний холод. Он даже не пронизывал насквозь, нет, он каким-то невероятным образом исходил изнутри Николая, словно именно там, где раньше было вместилище его души, развернулась вымораживающая всё кругом бесконечная пустота, и потому ни плащ, ни другие уже полностью отсыревшие одежды, в которые было завёрнуто его стынущее тело, не могли его никак согреть.
И странно, Николай вдруг среди этого холодного и отсырелого мира почувствовал, что единственным источником тепла, явственно согревающим его, являются только две бомбы, которые он нёс через всю эту разверзнувшуюся вокруг него пустоту, тьму и холод. Если бы не тепло от них, словно заключённая во взрывчатке энергия, каким-то невероятным образом могла по капле, по частице таящейся в ней огромной мощи, отдавать себя своему создателю, питая и поддерживая его, Николай, наверное, давно бы упал обессиленный, замёрзнув в этой вязкой, стылой, цепляющейся за него и тянущей вниз, липкой грязи.
Две эти бомбы, не только согревали его, но в этой, обрушившейся на него, пустоте, но и явились единственным, что дало ему цель и тем придали его существованию смысл. Порой, сквозь холод, озноб, боль от неловких движений, отчаянья от недавно произошедшего, и страха грядущего, ему чудилось, всё более и более ясно и уверенно, что в них, в этих двух наполненных энергией цилиндрах, каким-то невероятным образом оказалась заключена его душа, которую он вложил туда, когда их творил.
Он прижал их к груди, как грелки, как драгоценности, как не имеющие цены чудесные артефакты, как последнее, что свидетельствовало о его существование до того, как его охватил и пронзил весь этот холодный кошмар. Он согнулся над ними, как-то весь съёжился, обнял их, насколько это было возможным, своим изломанным, вымерзающим телом, как моллюск обнимает свою жемчужину, и, тяжело опираясь на палку, понёс этот последний оставшейся у него источник тепла туда, где, он откуда-то знал, находится эпицентр, зависшей над этим миром бесконечным циклоном, тьмы.
Через некоторое время вдали показались тусклые, едва мерцающие на ветру, огни ближайшей станции. Николай заметил, что постепенно то там, то здесь по дороге стали попадаться, бредущие по направлению к станции, еле ковыляющие тени. Николай с удивлением отметил, как размок и, словно, осел под бесконечным дождём знакомый ему с детства пейзаж. Всюду, среди бесчисленных луж, в стылой каше тумана, неровными кучками, то там, то здесь, чудились неясные низкие силуэты, стремительно размываемых дождями развалин.
