Ксения Спынь - Идол
— Передашь? — настойчиво повторила Рита.
И что ей сейчас ответить? «Да, передам, вот так подойду к Нему и скажу, что он дрянь, чтоб меня снова вернули в приозёрье, а, скорее всего, просто расстреляли». Лунев не представлял, как он сможет повести себя подобным образом. Он не фройляйн Рита, его на такую выходку не хватит.
— С чего ты так уверена, что я буду в столице? — сказал он вслух.
— Будешь, — убеждённо кивнула Рита. — Вот увидишь. Ты ещё будешь в Ринордийске и встретишься с ним лично.
Лунев в сомнениях покачал головой и отвернулся. Перерыв кончился, пора было идти.
— Так что? Передашь?
Он задумался.
— Посмотрим.
63.Дали провалились в темноту: был уже глубокий вечер. Мир продолжался не дальше десятка шагов в сторону — уменьшенный, двухмерный, до того тесный, что оболочка его вызывала даже тревогу: а не слишком ли близко, не приляжет ли она вплотную к лицу так, что дышать станет невозможно?
Привычные с детства белый верх — чёрный низ поменялись местами. Снег, фосфорно светящийся, призрачно белый, почти утратил материальность, и становилось боязно ходить по нему: вдруг это только облака, иллюзорная твердь, доверившись которой, провалишься и падёшь в бездну? Сверху же был непрозрачный тёмный мешок, которым их накрыли. Дабы пресечь любую попытку уйти и надоедливые вопросы.
С наступлением этого времени они старались держаться поближе друг к другу. Тревога их оставалась, её невозможно было изгнать, но она не перерастала в слепую панику, пока рядом был кто-то живой. Вот и сейчас сбились они возле барака: Лунев, Семён, Рита… Им ещё не позволили зайти, и они ждали (они почти постоянно находились в состоянии ожидания, не пойми чего и неясно, когда должного быть). Ждали и всматривались во мглу, тщетно надеясь разглядеть что-нибудь.
Из потёмок за границей видимого мира возникла тень и приблизилась к ним. Тень была Кириллом Эрлиным, и можно было уверенно предположить, что из компании у бараков ему нужен один конкретный человек.
Только он этого не сказал. Остановившись на границе тьмы и полутьмы, Эрлин спокойно чего-то выжидал, будто зная, что та персона среагирует первой.
Рита подняла затравленный взгляд.
— Чего ты припёрся? — выдавила она.
Эрлин покачал головой:
— Вообще говоря, в дежурном порядке. Я же должен знать, где вы, фройляйн, и что с вами происходит. Тем более, мало ли, вы захотите мне что-то сказать…
Рита рывком сдвинулась с места и отошла за границу их, уменьшенного, мира, чтобы никто оттуда не слышал её слов: она не уверена была, что за разговор сейчас выйдет у неё. Возможно, некоторые реплики будут даже на грани провала.
— Что ты меня преследуешь? — начала она, подступив к Эрлину вплотную. — Почему, где бы я ни была, ты всегда оказываешься где-то рядом? Почему ты никак не оставишь меня в покое?
Её моральный мучитель только холодно улыбался, и это вконец добивало Риту. Цепляться за слова, оспаривать слова, смеяться над словами и побеждать их она умела, но вот молчание — никогда. Молчащий, и притом молчащий уверенно — оттого, что не считает нужным говорить, — непоколебим, как глухая стена, и неприступен, как скользкая ледяная горка. Можно в безумном порыве биться об стену или карабкаться вверх по голому льду, но в конце концов ты всё равно без сил упадёшь у подножья, ничего не добившись и сдавшись окончательно. А они останутся всё так же недвижны.
— Чего ты от меня хочешь? — почти выкрикнула она.
— Ничего.
Ничего — вот в чём ужас и безысходность всей ситуации. «Ничего» непобедимо и непролазно, «ничего» — это глухой тупик. Рите даже не поставили никаких условий, которые она могла бы с гневом отвергнуть. Всё, что с ней происходит, всё, что ещё будет происходить — ни для чего, не чтобы принудить к чему-либо, а просто потому, что так им захотелось. И никаких обходных путей, неожиданных лазов — их нет и не будет в помине. Разве они должны быть? Это только в сказках и романтических историях злодеи подыгрывают положительным персонажам.
Но вслух Рита сказала совсем другое.
— Ну, раз ничего, — бросила она, — то я пойду. И надеюсь, ты прекратишь появляться в пределах моей видимости, — Рита демонстративно развернулась, собираясь уйти.
— Не прекращу, — сказал Эрлин уже другим, тихим и жёстким тоном, из которого полностью исчезла напускная вежливость.
— Думаешь, я забыл прошлое? — его голос звучал позади Риты, которая застыла на месте и не оборачивалась. — Ничего подобного. Если тогда меня бесила вертлявая выскочка, которая вечно умничала и косила под пай-девочку, то она и сейчас меня бесит. Думала так просто распрощаться со своими долгами? Не выйдет, Рита. Я никому ничего не забываю. И теперь твоё время отвечать. Мы не закончили наш разговор на выпускном, если помнишь.
Рита обернулась, бросив презрительный взгляд на своего преследователя, хотя внутри у неё всё содрогнулось. Конечно, она помнила тот разговор, полный скользких фраз и двусмысленных намёков, с поспешной ретировкой в конце, хотя с радостью изгнала бы его из памяти.
— Если это называется разговором, Кира, то мне совершенно ясно, что закончить его невозможно в силу его и твоей тупости. Так что, извини…
— Не извиню. Я обещал, что оторвусь на тебе когда-нибудь? Я исполняю обещание.
Какой-то бес вселился в Риту при этих словах. Она шагнула к Эрлину вплотную и нагло ухмыльнулась:
— Правда? Что-то я не очень заметила. Если для тебя «отрываться» — это бродить вокруг да около тенью, то я была лучшего мнения о твоих способностях. По крайней мере, по части расплаты с врагами.
Так, ну теперь-то он должен выйти из себя. Она специально спровоцировала Эрлина, да, специально, чтобы дождаться, по крайней мере, пощёчины и, таким образом, разорвать изолирующую границу, монотонное безликое НИЧЕГО. Удар бы значил, что вокруг неё настоящие живые враги — люди, люди!
Но Эрлин стоял спокойно, спрятав руки за спиной, и даже слегка отстранился от Риты.
— Нет, фройляйн, до вас просто не вполне дошло, — с улыбкой сказал он. — Скоро вы поймёте, в чём суть этого метода и по достоинству оцените его эффективность. Вам уже плохо, не так ли? Скоро станет совсем невыносимо…
На этот раз отстранилась Рита: шаг, два назад — и она побежала, без оглядки, не останавливаясь, побежала обратно к своим, к живым существам, прочь от безразличных неодушевлённых автоматов.
64.Суровое приозёрье оказалось не таким уж суровым, как можно было предположить. В представлении Лунева оно представало царством льдов и вечной глубокой заморозки, где едва ли сам воздух не превращается в кристаллы, а снег твёрд, как асфальт, и смертоносен.
На самом деле всё было не так эффектно и не так летально. Видимо, Царство Холода, которое воображал он себе, более подходило для мира его фантазий, далёкого, как никогда, и наполовину забытого. Всё заслонила реальность, блеклая и тянучая реальность. Она, хоть и была тяжела, не убивала: даже мороз был не столь силён для зимы в приозёрье. Даже работы оказались вполне посильны. Даже жизнь вполне сносна, так в чём же дело тогда?
Лунев не мог понять, что так сильно тяготило Риту, из-за чего она постоянно находилась на грани нервного срыва. Её состояние, все её бурные переживания оставались недоступны ему. Что такого уж трагического в их положении? Но высылка из столицы не прошла бесследно для Риты: это была уже не та фройляйн Рита, какую Лунев знал в Ринордийске, даже не та Рита, которую он в первый раз увидел здесь, уже в ссылке. Нет, это была бледная тень фройляйн Риты, скользящая по бескрайним снегам приозёрья. Нервное и физическое истощение сделали своё дело: Рита уже едва держалась и, казалось, была на краю. Её пламя слабело и затухало.
— Я не могу так больше… не могу… — бормотала Рита и кругами ходила вокруг Лунева.
— Что ты не можешь? — спросил он отстранённо. Он смотрел вдаль: на бесконечные линии холмов, на снег, лежащий до горизонта, на маленькие вихри снежинок, что кружились иногда над землёй.
— Не могу так жить, — с расстановкой проговорила Рита. — Не могу оставаться здесь дольше. Это… Это не жизнь! Как ты не видишь? Неужели, неужели ты совсем этого не видишь?
Он не ответил. Дали были прозрачны и легки, и таким же слишком прозрачным и невесомым казалось Луневу собственное бытие. Он почти перестал существовать, как некто «я». Был странный, в некотором смысле живой объект, который другие могли использовать по своему усмотрению, потому что объект не был против. Он вообще не был ни против чего-то, ни за.
— Они отняли у нас всё! — продолжала Рита, не смущаясь, по-видимому, его молчания. — Посмотри, посмотри вокруг, здесь же нет ничего, только пустота и снег. Ты помнишь, как было раньше? Ты помнишь, как было, когда мы жили полнокровной жизнью? А здесь? Только одна степь, степь, степь повсюду — и всё!
