Михаил Чернолусский - Фаэтон
Так он снова стал хлеборобом, ибо привезли его в поселок, где жили сельскохозяйственные рабочие.
На другой день утром он уже был в поле, копал картошку, которая, казалось, растет не только на всех материках, но даже на почве инопространства, ибо чем бы без нее человеку питаться?
* * *Икс сдержал слово. Утром, позавтракав в довольно грязном буфете, Утяева, Людмилу Петровну и детей посадили в автобус и повезли в новый город Гонхей.
Дорога все время шла в гору, и уже одно то, что они выбирались из болот, было приятно. Проехали небольшой участок леса, и снова потянулись заборы, но теперь более крепкие и высокие. Однако, привстав, Утяев увидел на фоне голубого неба черные жерла пушек. Вновь опустившись на сиденье, он встретился со взглядом Икса. Тот понимающе улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Нет, вы ошибаетесь, — сказал Икс.
Но после вчерашней истории с рюкзаком Утяев теперь не очень-то верил переводчику…
Новая высотная белая гостиница была вовсе не хуже любой новой гостиницы в любой столице мира.
Только окружали ее большей частью корпуса недостроенных домов, а несколько уже функционирующих зданий было явно нежилого типа. Утяев понял, что разрекламированный красавец Гонхей существует пока лишь на чертежах в архитектурных мастерских.
Оформив гостевые карточки и заплатив в кассу авансом пятьдесят пять пуговиц, они поднялись с рюкзаками в свой люкс. Икс предложил устраиваться и пообещал через час вернуться со справкой о местонахождении Ефрема Ивановича. Утяев дал на расходы переводчику еще пять пуговиц.
Закрыв за Иксом дверь, Утяев вернулся в комнату и сказал Людмиле Петровне:
— Чует мое сердце, этот тип уже знает, где Ефрем Иванович, и тянет, чтоб побольше выманить денег.
— О горе наше! Не жалейте вы их!
— Не так уж велик наш мешок… Ругаю себя, что разрешил Ефремушке транжирить деньги в Желтом Дьяволе.
— Мы же за возвращение на родину платили, а попали…
— Вновь в неволе. Еще худшей…
Людмила Петровна, разговаривая, снимала с Маратика рубаху, носки, чтоб выстирать их в ванне, где уже мылась Ася.
— Да где же мы находимся? На земном шаре такого безобразия нет…
— Как говорится, либо сон наяву, либо явь во сне.
— Только бы выдержать! Только бы выдержать! Я хочу вернуться на родину, домой…
Утяев решил, чтоб избежать лишних расходов, не обедать в столовой, а питаться пока оставшимися продуктами и стал выкладывать содержимое рюкзаков на стол.
Когда раскрыл свой рюкзак, замер в ужасе: мешка с деньгами не было! Сдавило дыхание, он опустился на стул, держа рюкзак в трясущихся руках.
— Что с вами, Ростислав Захарович? Утяев не мог говорить.
— Что случилось?
— Украли деньги, Людмила Петровна.
— Деньги?.. Кто?.. Не может быть! Давайте искать!
Но Утяев не двинулся с места. Вор скоро вернется, будет смотреть, улыбаясь, в глаза, и его не схватишь, не назовешь вором, ибо не пойманный — не вор, да еще в диком городе, где в любую минуту тебя из туриста могут превратить в заключенного.
* * *Хлебороб, крестьянин. Нет, это не просто тот человек, кто пашет, не зная при этом, чью землю, под какую культуру. Не тот человек, кто живет в деревне и работает по принципу — куда тебя пошлют, что прикажут. Это не бездумный, беззаботный исполнитель чужой воли и чужих планов. Хлебороб, крестьянин — это хозяин! Только ему природа доверяет свои тайны, а земля — свою судьбу. На машинах ли он работает или по старинке за плугом ходит, из лукошка семена разбрасывает, серпом жнет, цепами молотит и от трудовой соли грубеет его рубаха, или при галстуке он сидит за рулем и нажимает на податливые педали, — все едино он пребывает в вечной заботе и вечном страдании за урожай, за скот, за машины и за доходы-расходы. Вот где начинается хлебороб-крестьянин — в заботах, в делах им осознанных. Он — профессор поля, оно властвует над ним; но и подчиняется ему, ибо почва есть живая часть живой природы.
Ефрему разрывали душу горькие мысли. Не стал он хлеборобом, а стал сельскохозяйственным рабом. Дали ему ложку, носи за голенищами, чтобы было, чем щи хлебать. Дали одеяло, подушку, соломой набитую, и место на нарах, чтоб было где спать.
Утром, когда разбудят — встанешь, куда покажут — пойдешь, что прикажут — сделаешь. В остальном твое дело телячье. И чему только обрадовались дураки, когда узнали, что он хлебороб? Любому делу на почве можно научить за день. И будешь вкалывать, набьешь на руках мозоли, спина с недельку погудит, потом привыкнешь, — вот тебе и сельхозработник… Но не хлебороб — крестьянин, нет! Что они понимают в этом слове, тупицы!..
Неволя. Ефрем один. Друзей потерял. Черт его занес в этот Аграгос! И старикашка, шельма, ни слова не сказал. Корысти, конечно, Крот никакой не преследовал, урок преподал. А этими уроками Ефрем уже сыт по горло. Взял бы в соображение, глупец белобородый, что дети при Ефреме и женщина. Кому урок, кому мученья.
Так он думал. Себя не жалел, поделом дураку. За друзей боялся, за Асю более всего. Украдут девочку, похитят. Утяев — растяпа, нет ему веры.
И выходило, что правдой-неправдой выбираться надо из Аграгоса, тикать, искать своих друзей-приятелей.
Но план не вызревал. Хотя угодья большие, места безлюдные, но пронюхал Ефрем, что граница на замке. Да и сам видел — в два ряда вокруг Аграгоса пушки. Мышь пробежит и ту, поди, заметят.
Стал он к дынхейцам приглядываться. Сказали, местных, из Аграгоса, нет. Только начальство местное или фаэтовцы, эти самые страшные. А работают одни иностранцы: негры, индусы, арабы, евреи, китайцы. Нашелся один то ли марокканец, то ли эфиоп, немного знал по-русски. И один американец тоже понимал Ефрема, но переводить не умел. Народ молчаливый, неприветливый, трудно было сказать — вольнонаемные это или, как Ефрема, горькая судьба их сюда забросила. Бараки не охранялись, вооруженных надсмотрщиков не было. Но дело в том, что из Аграгоса не убежишь, а значит, не нужна и охрана. Всех, кто увиливал от работы, сажали на сутки-двое в холодный подвал, кто бежал — расстреливали на месте, там, где ловили.
Ефрем пристроился на нарах рядом с марокканцем. Этот добродушный здоровяк с голубыми глазами, по имени Юлиус был добрым малым, но ленивым и неразговорчивым. Переводил плохо, но все же в его присутствии можно было разговаривать с кем угодно: Юлиус, казалось, знал все языки мира. Раздражал он Ефрема только тем, что постоянно жевал фаэтовскую резину. Однажды в качестве грузчика он попал на военные склады, куда подсобное хозяйство регулярно поставляло для охраны свежие овощи, и там охранники подарили ему целый пакет этой приторно-сладкой жвачки для зубов.
— Брось ты ее к дьяволу! — говорил Ефрем, но Юлиус в ответ только улыбался, продолжая жевать.
Через Юлиуса Ефрем познакомился с негром, которого звали Кой. Рослый веселый негр был полной противоположностью флегматичному Юлиусу. Кой с первой же встречи стал преданно, с любовью смотреть на Ефрема, могло показаться, будто они давние друзья. Ефрем научил Коя немного русскому.
Через пару дней их втроем — Юлиуса, Ефрема и Коя — фаэтовец послал на парники сколачивать ящики под помидоры из готовых промышленных дощечек. Работа легкая, чистая. Почему им такая поблажка вышла, Ефрем понять не мог.
Тут они хорошо поговорили, никто их не подслушивал.
— Тебе нравится здесь жить? — спросил Ефрем Коя.
Кой понял вопрос и рассмеялся.
— Очен, очен! — сказал он.
— Бежать не собираешься? — спросил Ефрем.
Перестав смеяться, Кой посмотрел на Ефрема, потом на Юлиуса и ничего не ответил.
— Ладно, боишься говорить, не будем.
Кой что-то быстро-быстро залепетал на своем языке.
— Он тебя не боится, — сказал Юлиус. — Только рано об этом говорить.
— Ну рано так рано, — согласился Ефрем.
Кой опять, после паузы, что-то сказал Юлиусу, и тот перевел:
— Кой говорит, что бежать надо зимой, когда их отправят на лесозаготовки.
— Нет, — сказал Ефрем, — до зимы долго ждать. Нельзя мне. — И он рассказал о своих друзьях, которые сейчас либо тоже в Аграгосе ищут его, Ефрема, либо бродят неприкаянные за городом, не зная, что им делать, куда податься.
Кой внимательно слушал Юлиуса, который переводил ему рассказ Ефрема. Когда Ефрем и вслед за ним Юлиус замолчали, Кой отбросил в сторону готовый ящик и зачесал свою кудрявую голову. И вдруг схватил Ефрема за руку.
— Есть план! Есть! Сейчас… — И быстро-быстро залепетал, повернувшись всем корпусом к Юлиусу.
Юлиус перебивал Коя, что-то, видимо, переспрашивал, тот повторял, показывая рукой на поле. Но вот наконец негр умолк, и Юлиус, перестав жевать свою резину, обратился к Ефрему:
— Он предлагает простой план. Главный хозяин здесь военный, бывший офицер. Он любит награждать хороших работников. Ты должен… это, как его? — Юлиус запнулся. — Ты должен отличиться.
