Роберт Хайнлайн - Дорога Славы
— Вот это? — он поднял книгу.
— Ладно. Я найду себе что-нибудь другое.
— На, возьми ее. Я ее. уже прочитал.
— Ну… хорошо. Большое спасибо.
— Минутку, Билл. Я задержался.
— Я принял решение, Билл. Я не лечу.
— Что?
— Ты прав, мы — партнеры. Мое место здесь.
— Да, но… Извини, Джордж, мне очень жаль, что я сболтнул о рационах. Я знаю, что ты решился не из-за этого. Причина… ну да, ты просто должен улететь отсюда, — я хотел сказать ему, что причиной была Энни, но я боялся, что разревусь, если произнесу ее имя.
— Это значит, что ты остаешься — и заканчиваешь отколу?
— Э… — этого я ему не говорил. Я твердо решил тоже переселиться. — Я не Это имел в виду. Я хотел сказать, что я знаю, почему ты хочешь улететь, почему ты должен улететь.
— Гммм… — он раскурил трубку, сделав это довольно обстоятельно. — Я понимаю. Или, может быть, нет. — Потом он добавил. — Тогда мы все это выразим так, Билл. Наше партнерство не разрушается. Или мы летим вместе, или мы вместе остаемся, или ты решаешь остаться здесь добровольно, чтобы закончить колледж, а потом последовать за мной. Это порядочно?
— Что? А, да, конечно.
— Тогда позже мы еще раз поговорим об этом.
Я пожелал ему доброй ночи и быстро исчез в своей комнате. “Уильям, друг мой, — сказал я сам себе, — теперь ты все это практически устроил — ты только не должен быть таким сентиментальным и должен приступить к тренировкам”. Я залез в постель и открыл книгу.
Ганимед был третьей луной Юпитера — теперь я это узнал. Он был больше Меркурия и намного больше, чем наша Луна, — достойная всяческого уважения планета, хотя она и была всего лишь луной. Тяжесть на ее поверхности составляла треть земной тяжести. Итак, я должен был там весить примерно сорок пять фунтов. Впервые человек высадился на Ганимеде в 1985 году.[104] Это я знал и раньше. Проект изменения атмосферы был начат в 1988 году и продолжался до сих пор.
В книге находился стереоснимок Юпитера, такого, каким он был виден с Ганимеда: круглый, как яблоко, красно-оранжевый, приплюснутый на полюсах. Великолепный. Я заснул, не отрывая взгляда от этого снимка.
В следующие три дня у нас с папой не было никакой возможности поговорить, потому что я вместе со всем классом во время урока географии задержался в Антарктиде. Я вернулся домой с обмороженным носом и парой снимков резвящихся пингвинов. К этому времени я изменил свое мнение. Потому что у меня было достаточно времени для размышлений.
Как я и ожидал, папа снова напутал в таблице рационов, но он, по крайней мере, не закрыл коробки, и потребовалось совсем немного времени, чтобы все снова привести в порядок. После ужина мы сыграли две партии, а потом я сказал:
— Послушай, Джордж…
— Да?
— Ты знаешь, о чем мы должны с тобой поговорить?
— Да.
— Дела обстоят так. Я все еще несовершеннолетний. Я не могу стать переселенцем, если ты мне этого не позволишь. Мне будет лучше, если ты это сделаешь, но если ты не захочешь, я останусь в школе. Но ты не должен так делать — ты знаешь почему. Я прошу тебя, чтобы ты еще раз все хорошенько обдумал, но если ты меня не возьмешь, я не буду плакать.
Папа казался прямо-таки смущенным.
— Это были только разговоры, сынок! Значит, ты готов остаться здесь, ходить в школу и не противиться мне?
— Ну, не совсем “готов”, но я ничего не буду предпринимать против.
— Спасибо.
Папа покопался в кармашке своего пояса и достал из него плоскую фотографию.
— Взгляни на это.
— Что это?
— Копия предложения о переселении. Я получил ее два дня назад.
2. ЗЕЛЕНОГЛАЗОЕ ЧУДОВИЩЕ
В течение следующих двух дней я был не особенно прилежен в школе. Папа предупредил меня, чтобы я не волновался — в конце концов, наши кандидатуры еще не были утверждены.
— Ты должен знать, Билл: на одно место в корабле претендует более десяти кандидатов.
— Но многие из них хотят переселиться на Венеру или на Марс. Ганимед — это слишком далеко; все трусы здесь отпадают.
— Я говорю не о кандидатах в другие колонии: я имею в виду кандидатов в колонию на Ганимеде — и в особенности на первый рейс “Мейфлауэра”.
— Несмотря на это, особенно не беспокойся. Почти все останутся, так как пригодным для полета будет признан только один из десяти.
Папа кивнул. Он сказал, что такое происходит не в первый раз; что сначала попытаются отобрать для колонии лучших людей, вместо того, чтобы использовать колонии в качестве места ссылки неудачников, преступников и бездельников, как это было раньше. Потом он добавил:
— Но, смотри, Билл, как гы считаешь, мы оба относимся к этим лучшим? Ни одного из нас нельзя назвать суперменом.
Это снова вернуло меня на твердую почву. Мысль о том, что мы окажемся для них недостаточно хороши, еще ни разу не приходила мне в голову.
— Джордж, они же не могут отвергнуть нас?
— Могут и, вероятно, отвергнут.
— Но почему? И там, вне Земли, нужны инженеры, а ты относишься к лучшим специалистам. Я… я хотя и не гений, но в школе я не из самых последних. Мы оба здоровы, и у нас нет никаких опасных мутаций; у нас нет ни дальтонизма, ни гемофилии, ни чего-нибудь еще, подобного этому.
— Никто не признается в наличии опасных мутаций, — отрезал папа, — но я должен добавить, что нам довольно трудно определить наших настоящих предков. Я тоже никогда не думал о таких, очевидных вещах…
— Что же теперь? Какой же пост они должны занимать, чтобы отвергнуть нас?
Папа плотно набил свою трубку; он всегда делал так, когда не мог ответить немедленно.
— Билл, когда я создаю новую легированную сталь для различных деталей и конструкций, не могу же я сказать: “Вот прекрасный блестящий металл — это то, что нам нужно”. Нет, я подвергаю этот сплав великому множеству испытаний, пока наверняка не узнаю, достаточно ли он подходит для тех целей, в которых я хочу использовать его. Если тебе нужно отыскать людей только для грубой и тяжелой работы в колониях, на кого ты сначала обратишь внимание?
— Ну… Я не знаю…
— Я тоже не знаю. Я не социопсихолог. Но если они говорят, что им требуются здоровые люди с широким кругозором и высокообразованные, тогда это именно то, что я имел в виду, когда говорил, что беру сталь вместо дерева. Я еще долго не узнаю, какой вид стали мне лучше использовать. Может быть, мне даже нужен легированный титан. Итак, лучше не надейся ни на что.
— Но… может быть, мне ничего не надо делать?
— Ничего. Если они нас не возьмут, ты должен сказать себе, что ты — хороший кусок стали и что не твоя вина, если им требуется магний.
Все, что сказал папа, конечно, было справедливо, но это меня все же тревожило. В школе я, разумеется не подал и виду. Именно там я рассказал всем, что мы являемся кандидатами на полет к Ганимеду. Если нас постигнет неудача… ну да, теперь мне все это кажется уже немного смешным.
Дюк Миллер, мой лучший друг, был уже ютов переселиться.
— Но как же ты сможешь это сделать? — спросил я его. — Позволят ли тебе твои родственники лететь туда?
— Я уже все обдумал, — сказал Дюк. — Мне только нужен взрослый, который согласится быть моим опекуном и заступником. Если ты сможешь подключить к этому своего старика, чтобы он поручился за меня, все будет в порядке.
— Но что на это скажет твой отец?
— Мне это все равно. Он и без этого давно говорит, что в мои годы он уже стоял на собственных ногах. Он говорит, что молодые люди должны быть, самостоятельными. Ну какая тебе от этого польза? Ты поговоришь об этом с твоим стариком, лучше всего сегодня же вечером?
Я пообещал ему это, и я это сделал. Папа некоторое время ничего не отвечал. Потом он спросил:
— Ты действительно хочешь, чтобы Дюк полетел с нами?
— Конечно. Это же мой лучший друг.
— Что сказал на это его отец?
— Он его еще не спрашивал — я потом скажу тебе, что ответит на это мистер Миллер.
— Ах так? — сказал папа. — Тогда мы лучше подождем, что ответит мистер Миллер.
— Гм… Джордж, это значит, что ты подпишешь поручительство, если отец Дюка будет согласен?
— Это значит то, что я сказал, Билл, — подождем! Проблема эта, может быть, разрешится сама собой.
— Ну, если Дюку удастся заинтересовать мистера и миссис Миллер, они, может быть, тоже выдвинут свои кандидатуры.
Папа поднял брови.
— У мистера Миллера очень много интересов здесь, на Земле. Я думаю, легче заставить поднять угол Боулдер-Дам,[105] чем оторвать от Земли мистера Миллера.
— Но ты же отказываешься от своего дела.
— Не от своего дела, а только от своего рабочего места. Свою профессию я беру с собой.
Я увиделся с Дюком в школе на следующий день и спросил, что сказал его отец.
