Роберт Хайнлайн - Дорога Славы
— Он уже готов. Теперь начнут отбирать переселенцев.
— В самом деле? — снова этот осторожный тон. — Что ты сегодня делал?
— Ничего особенного. Пятимильный вылет из лагеря. Мистер Кински проверил пару новинок. Я видел одного горного льва.
— Правда? А я думал, что их больше не осталось в живых.
— А я всегда думал, что в живых остался хотя бы один.
— Ну, значит, ты был прав. Что еще?
Я поколебался, потом рассказал ему об этом типчике Джонсе.
— Он прежде не был в нашей группе. Как только ему пришло в голову вмешаться в управление вертолетом?
— Ты все сделал правильно, Билл. Кажется, что типчик, как ты его называешь, еще слишком зелен для того, чтобы получить права на управление вертолетом.
— Но он старше меня на целый год.
— В мое время человеку должно было исполниться шестнадцать, прежде чем он мог заявить о себе.
— Времена меняются, Джордж.
— Да, тут ты прав, тут ты прав.
Теперь папа казался печальным, и я понял, что он думает об Энни. Я поспешно спросил:
— Неважно, сколько ему лет. Я просто не могу понять, как он выдержал тест на твердость характера?
— Психологические тесты неточны, Билл. Они так же мало точны, как и люди, — папа откинулся в кресле и раскурил трубку. — Нужно ли мне сматываться сегодня вечером?
— Нет, спасибо, — он спрашивал это всегда, и я всегда отклонял это предложение. Если я делаю все чисто, то он — основательно. — Сыграем в криббедж?
— Хорошо. Я обдеру тебя до нитки.
— Ничего у тебя не выйдет, — я убрал со стола, бросил тарелки в мусор и последовал за ним в гостиную. Он взял доску и вытащил карты.
Но мысли его были далеко от игры. У меня были все преимущества перед ним, когда он положил карты и взглянул на меня.
— Мальчик мой…
— А? Я хочу сказать — что, Джордж?
— Я решил отправиться на “Мейфлауэре”.
Я выронил доску для криббеджа. Затем встал, откашлялся и сказал: — Вот это класс! Когда же мы летим? Папа еще сильнее затянулся трубкой.
— Это еще не все, Билл. Ты со мной не летишь.
У меня перехватило дыхание. Папа еще никогда не поступал со мной так. Я просто сидел и глотал воздух. Наконец я выдохнул.
— Папа, это шутка!
— Нет, мой мальчик.
— Но почему? Скажи мне только одно — почему?
— Теперь выслушай меня, мой мальчик.
— Называй меня просто Билл.
— Ну, хорошо, Билл. Все будет просто великолепно, если на риск пойду я и начну новую жизнь в колонии, но у меня нет никакого права портить и твою жизнь. Ты должен сначала закончить свое образование. На Ганимеде нет приличных школ. Ты сначала закончишь свою школу, и, когда подрастешь, ты всегда сможешь перебраться ко мне.
— И это основание? Это единственное основание? Чтобы я мог ходить в школу?
— Да, ты останешься здесь, пока не сдашь выпускные экзамены. Если у тебя все еще будет желание, ты можешь полететь вслед за мной позднее. Тебе это сразу же разрешат. Родственники переселенцев имеют преимущество.
— Нет!
Папа остался непреклонен.
Я, конечно, тоже.
— Джордж, я говорю тебе, что тебе вообще нет никакого смысла оставлять меня здесь. Я уже теперь могу сдать на права гражданина Третьей степени. Потом я приобрету разрешение на получение работы и…
Он прервал меня.
— Тебе не надо никакого разрешения на получение работы, Билл. Я оставлю тебе достаточно денег…
— Достаточно денег! Ты думаешь, что Л прикоснусь к твоему кредиту, когда ты улетишь и бросишь меня здесь на произвол судьбы? Я буду жить на стипендию, пока не сдам экзамены, а потом я приобрету разрешение на получение работы…
— Тише, сынок, — продолжил папа. — Ты гордишься тем, что ты скаут, не так ли?
— Как… да, конечно!
— Я должен напомнить тебе, что скаут должен быть послушным. И вежливым.
Это был жестокий удар. Мне пришлось задуматься.
— Джордж…
— Да, Билл?
— Мне очень жаль, я был груб. Но законы скаутов созданы не для того, чтобы скаута можно было легко убрать с дороги. С тех пор, как я живу с тобой, я делаю все, что ты мне велишь. Но если ты оставишь меня одного, у тебя больше не будет никаких прав на меня. Порядочно это или нет?
— Это разумно, мальчик. Я же хочу тебе только добра.
— Не увиливай от спора, Джордж! Порядочно это или нет? Думаешь, что можешь распоряжаться моей жизнью, находясь за сотни миллионов миль отсюда? Я должен сам встать на ноги.
— Я все еще твой отец.
— Отец и сын должны держаться друг за друга Насколько я знаю, отцы брали своих сыновей в первое плавание “Мейфлауэра”.
— Но это нечто совсем другое.
— Почему?
— Наше путешествие намного дальше и опаснее.
— Путешествие в Америку тоже когда-то было опасным — половина колонистов в Плимут-Рок[103] умерла в первую же зиму. Это знает каждый ребенок. И расстояние не значит вообще ничего. Важно только то, сколько времени нам понадобится, чтобы преодолеть его. Если я отправлюсь пешком сегодня после обеда, на следующий месяц я все еще буду в пути. Отцам-основателям понадобилось шестьдесят три дня, чтобы пересечь Атлантику, — во всяком случае, нас так учили. В новостях недавно говорили, что “Мейфлауэр” достигнет Ганимеда за шестьдесят дней. Теперь Ганимед ближе, чем раньше был Плимут-Рок.
Папа встал и выбил трубку.
— Я не буду спорить с тобой, мой мальчик.
— А я не лечу с тобой, — я глубоко вдохнул воздух. Может быть, мне лучше было бы ничего не говорить, но я был в ярости. Со мной еще никогда так не поступали, и мне показалось, что я должен возразить.
— Я могу сказать тебе только одно. Ты не единственный, кто по горло сыт рационом. Если ты думаешь, что я останусь здесь, в то время как ты будешь сидеть там, в колонии, перед полной миской, то ты ошибаешься. Я думаю, мы будем партнерами.
Последняя фраза была бесчестным ударом, и мне стало стыдно. Именно это он сказал мне на следующий день после смерти Энни.
В то же мгновение, как я это произнес, я понял, почему Джордж должен стать переселенцем, и я также понял, что это не имело ни малейшей связи с рационом. Но я не знал, как мне все это высказать.
Папа уставился на меня. Потом он медленно сказал:
— Ты действительно думаешь, что это так? Что я хочу отправиться туда, чтобы мне больше не дрожать над каждым куском еды?
— А что же еще? — ответил я. Я уцепился за этот довод и больше не мог отпустить.
— Гммм… итак, ты думаешь, Билл, что мне нечего на это ответить. Тогда, мне кажется, я могу идти спать.
Я отправился в свою комнату, все еще чувствуя, как я запутался. Мне так необходима была мама, что я почти физически ощущал это, и я знал, что Джордж думает о том же. Она никогда не позволяла нам зайти так далеко, не позволяла нам кричать друг на друга — по крайней мере, я не кричал. Кроме того, наше партнерство будет разрушено, и его больше невозможно будет возобновить.
После душа и длительного массажа я почувствовал себя лучше. Я знал, что в действительности наше партнерство не могло быть расторгнуто. Если папа всерьез поймет, что я должен лететь с ним, он больше не будет настаивать на том, чтобы я сначала окончил школу. Я был убежден в этом — ну да, именно так и должно быть.
Я задумался о Ганимеде.
Ганимед!
При всем этом я ни разу не бывал даже на Луне!
В моем классе был мальчик, который родился на Луне. Его родители все еще жили там. Его они отправили на Землю, чтобы он получил нормальное образование. Он рассказывал, как долго он летел в открытом космосе. Но Луна была отдалена от Земли всего на четверть миллиона миль. До нее можно было добросить камешком. И тамошняя колония зависела от Земли. Там были такие же рационы, как и на Земле. И все они относились к землянам. Но Ганимед!
Другое дело Юпитер — он был отдален от Земли на полмиллиарда миль — немного больше или немного меньше в зависимости от времени года. Разве короткий перелет к Луне можно было сравнить с полетом туда?
Я никак не мог вспомнить, был ли Ганимед третьей или четвертой луной Юпитера. А мне нужно было это знать. В жилой комнате внизу была книга, в которой все это, конечно, было — Эллсуорт Смит “Путешествие по колониям Земли”. Я спустился вниз, чтобы взять ее.
Папа не лег спать. Он все еще сидел в комнате и читал.
— О… хэлло, — сказал я и подошел к книжному шкафу. Он кивнул и стал читать дальше.
Книги на месте не было. Я осмотрелся, и папа спросил:
— Ты что-то ищешь, Билл?
Только тогда я обратил внимание на то, что он читал. Я сказал:
— А, ничего. Я не знал, что ты сам ее читаешь.
— Вот это? — он поднял книгу.
— Ладно. Я найду себе что-нибудь другое.
— На, возьми ее. Я ее. уже прочитал.
— Ну… хорошо. Большое спасибо.
