Жюль Верн - Цезарь Каскабель
Обзор книги Жюль Верн - Цезарь Каскабель
Жюль Верн
Цезарь Каскабель
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
ФОНД
— Нет ли у кого-нибудь из вас какой-либо монетки?.. Пошарьте-ка, детки, по карманам!
— Вот, папа, — ответила маленькая девочка, вынимая из кармана квадратный клочок зеленоватой, грязной и помятой бумаги.
На этой бумаге еле можно было прочитать: «United States fractional lurrency»;[1] слова эти были отпечатаны вокруг головы почтенного человека; кроме того, в шести местах повторялась цифра десять, что означало десять центов.
— Откуда это у тебя? — спросила мать.
— Это остаток от последней выручки, — ответила Наполеона.
— А у тебя, Сандр, ничего нет?
— Ничего, папа.
— И у меня ничего.
— А сколько тебе не хватает, Цезарь? — спросила Корнелия у мужа.
— Для круглого счета мне недостает двух центов, — ответил Каскабель.
— Вот они, хозяин, — сказал Клу-де-Жирофль, подбрасывая на ладони медную монету, которую вытащил из кармана.
— Браво, Гвоздик![2] — воскликнула девочка.
— Ну, теперь все, — сказал Каскабель.
Это «все», как выразился почтенный акробат, представляло кругленькую сумму в две тысячи долларов, то есть около десяти тысяч франков.
Десять тысяч франков — это было целое состояние для тех, кто добыл эти деньги у публики исключительно своими талантами!
— Теперь надо будет купить несгораемую кассу с секретным замком. Туда мы спрячем наш фонд, — сказал Каскабель.
— А разве это так необходимо? — спросила Корнелия, которую немного испугал такой расход.
— Да, необходимо.
— Пожалуй, можно будет обойтись маленькой шкатулочкой.
— О, женщины! — вскричал Каскабель. — Все они на один манер! Да ведь шкатулочки хороши только для безделушек! А для денег надо кассу, или, по крайней мере, сундук, тем более, что мы предпринимаем далекое путешествие, и наши десять тысяч франков…
— Ну, хорошо, иди и покупай, но смотри, торгуйся хорошенько!
Глава семьи отворил дверь фургона, который служил передвижным домом, сошел с подножки и отправился по улицам, ведущим к центру Сакраменто.
В феврале в Калифорнии холодно, хотя этот штат находится на одной широте с Испанией. Но Каскабель, закутанный в шубу на куньем меху и в меховой шапке, надвинутой на уши, не чувствовал холода и шагал бодро.
Наконец-то исполняется его заветная мечта — у него будет фонд, необходимый для задуманного им путешествия.
Дело происходило в начале 1867 года.
За девятнадцать лет до того место, которое теперь занимает город Сакраменто, представляло собой широкую и пустынную равнину. В центре ее возвышалась маленькая крепость, скорее блокгауз,[3] возведенный первыми торговцами в этой стране для защиты своего лагеря от нападений индейцев Западной Америки.
Но с тех пор как американцы отняли Калифорнию у мексиканцев, которые были не в силах ее защитить, страна эта очень изменилась, и на месте крепости возник и окреп мало-помалу один из важнейших городов Соединенных Штатов, хотя его расцвету часто мешали пожары и наводнения.
В 1867 году Каскабель мог не бояться ни набегов индейцев, ни шаек бандитов, которые наводнили эту провинцию в 1849 году, когда были открыты золотые россыпи, в особенности — знаменитый рудник Алисон-Раух, где килограмм кварца давал на целый франк драгоценного металла.
Но уже прошли те времена, когда люди быстро наживали сказочные богатства и, так же быстро разоряясь, доходили до ужасающей нищеты. Золотоискателей уже не было даже в Канаде, которая лежит выше штата Вашингтон, куда в 1863 году нахлынули тысячи рудокопов.
Каскабель мог не бояться, что у него дорóгой отнимут его «фонд». В сущности говоря, вовсе не было большой необходимости в несгораемом ящике для хранения этих денег. Но Каскабель имел в виду дальнее путешествие, которое ему предстояло сделать через штаты, менее спокойные, чем Калифорния. Это путешествие он предпринимал с целью вернуться в Европу.
Каскабель весело шагал по широким и чистым улицам, мимо великолепных скверов с чудными деревьями, пока еще без листвы, мимо гостиниц и частных домов, мимо казенных зданий англо-саксонской архитектуры и мимо высоких церквей. Всюду он видел озабоченные лица деловых людей, купцов, арматоров,[4] торговцев; одни ожидали суда, которые шли вверх или вниз по реке, другие чуть не приступом брали Фольсонский вокзал, откуда шли поезда внутрь страны.
Каскабель, насвистывая французскую песенку, пошел по Гай-стрит. Он уже видел раньше на этой улице магазин, где Вильям-Дж. Морлан продавал очень хорошие и сравнительно недорогие несгораемые шкафы и шкатулки. Сам хозяин был в магазине, когда туда вошел Каскабель.
— Мистер Морлан, имею честь!.. Я хотел бы купить несгораемый шкаф.
Мистер Морлан узнал Цезаря Каскабеля. Да и кто его не знал в Сакраменто? Ведь он уже три недели увеселял здесь публику.
— Шкаф, Каскабель? О! позвольте вас поздравить!
— Почему?
— Потому что люди, покупающие себе кассу, имеют то, что в ней сохраняют, то есть доллары.
— Само собою разумеется, мистер Морлан.
— Ну-с, не возьмете ли вы вот это? — спросил негоциант,[5] указывая на громадный шкаф, которому было в пору красоваться в конторе Ротшильда.
— Что вы, что вы, мистер Морлан! Да в нем поместится все мое семейство!.. Разумеется, и это — сокровище, но пока я не думаю запирать его под замок. А кстати, мистер Морлан, сколько сюда поместится денег?
— Несколько миллионов золотом.
— Несколько миллионов? Ну, что делать, мне придется зайти попозже, когда эти миллионы у меня будут! Видите ли, мне нужен небольшой сундучок, который я мог бы донести сам и спрятать в моем фургоне.
— У меня есть подходящий для вас, — ответил торговец, указывая ему на сундучок с секретным замком.
Сундучок весил около девяти килограммов и внутри был разделен на несколько отделений, как в кассах банков, для серебра и для ценных бумаг.
— К тому же несгораемый, — прибавил мистер Морлан.
— Чудесно, чудесно! — ответил Каскабель. — Если вы мне ручаетесь за замок…
- К тому же несгораемый, — прибавил мистер Морлан.— Замок секретный! Четыре буквы… Возьмите слово, состоящее из четырех букв, — все равно на каком языке. Пока вор будет стараться отыскать секретное слово, его успеют миллион раз повесить.
— Миллион раз! О, мистер Морлан, это действительно чудеса! А сколько же он стоит? Ведь я много дать не могу.
