Лана Тихомирова - Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка [СИ]
— Летаргия, — тихо прошептала я.
— Вечный сон, ты права, — сказала Ма-Ши.
— Я очень надеюсь на твою помощь, — я сжала в своих руках, руки Ма-Ши.
— Поход в Чэно-Куа откладывается, — сказал Магистр.
— Нет, не думаю, — твердо начала я, — я пойду в Чэно-Куа без Ши. Мы найдем и вернем Пату, для неё это будет лучшее лекарство.
Магистр положил мне руку на плечо, меня тряхануло словно под током. Я посмотрела на Магистра, он как-то грустно улыбался.
— Если это, возможно, я хотела бы увидеть Ранх-ба и Ев-Ган, перед тем как отправлюсь в черный город.
— Это невозможно. Мой молочный брат и твой друг отправились в дорогу. Тебе придется идти в черный город, не попрощавшись с ними.
Я смотрела на Магистра.
— Мне нравится твой огонь в глазах, пойдем.
Мы прошли несколько комнат и вошли в залу, облицованную белым кафелем. Посередине стола стояли три стола, наподобие тех, что я не раз видела в анатомических театрах, когда училась.
— Ни-Кит, — позвал Магистр.
— Сейчас, Ане, я выйду, — донесся откуда-то голос.
Через минуту перед нами предстал молодой человек с двумя огромными ножами.
— Я не понял, а почему одна? — спросил он.
— Так получилось, — ответил Магистр.
— Ладно, — недовольно сказал Ни-Кит и обратился ко мне:
— Как зовут?
— Сиэт-Лаа-Н-га, можно просто Сиэт.
— Сработаемся, — весело заключил парень.
— Ложись на стол Сиэт, — скомандовал он.
— Боли не будет, — шепнул мне Магистр.
Я подошла к столу и легла. Страшно не было, ножи меня не пугали, мною двигало желание спасти Пату и вернуть Ши к жизни.
— Главное, когда попадешь туда, не двигайся с места, иначе пропадешь, — весело сказал Ни-Кит, — начнем благословясь, — сказал он.
Я закрыла глаза, а когда открыла их, то ничего не увидела, зато меня оглушило обилие звуков. Я стояла как вкопанная помня о напутствии Ни-Кит. Вскоре он явился с факелом в руках.
Сцена 6 "Черный Город"
— Ну, что? Пойдем искать нашего принца? — спросил Ни-Кит.
— А где? Я вот ума не приложу.
Ни-Кит усмехнулся.
— Это-то не самое сложное. Высланные живут в трех районах. За ними никто не следит. Из Э-Ма-Куа трудно убежать, а отсюда это может сделать только один человек — я, — не без гордости сказал Ни-Кит, — знаешь, сколько мне лет?
Я пожала плечами:
— Ну, 14 на вид.
Ни-Кит от души расхохотался:
— А 414 не хочешь? — посерьезнев, он продолжил. — Я сам не помню толком. Я один такой на земле теперь. Когда меня первый раз убили, кстати, в застенках Э-Ма-Куа, я попал к какому-то старику. Он посмотрел на меня и сказал, что мол, ты, юнец, из бессмертных Леко-И-Вес-Та, талант, мол, у тебя такой. Я ему говорю, а как к жизни-то вернуться? Он мне, есть тут один такой, добровольно от таланта отказался. Отвел меня к другому старику, тот меня обучил, как возвращаться к жизни. Да не только как себя воскрешать, но и других. Вот. Так сюда и мотаюсь, мне нравится, не жалуюсь, — улыбнулся Ни-Кит.
Я только кивала, его болтовня успокаивала.
— Сейчас пойдем на Запад, там самый большой район ссыльных.
— Надо торопиться, — подгонял меня Ни-Кит, но из-за шума я скорее догадывалась, о чем он говорит.
— Ни-Кит, как ты выносишь этот шум, — прокричала я.
— Не обращай на него внимания, он пропадет сам собой. Надо торопится или будет поздно.
— В смысле "будет поздно"? — переспросила я.
— А! Да. Ты же не знаешь? Все ссыльные — это "живые души", а Чэно-Леко — почитай "мертвые". Бывает, что самые сильные ломаются здесь, сдаются и присоединяются к общей серой массе Чэно-Леко. Стоит поторопиться, пока наш принц не последовал за Чэно-Леко, тогда мы уже ничем не сможем ему помочь.
Мы прибавили шаг. Шум пропадал и вскоре перестал мешать. Я огляделась, но ничего кроме темноты не видела. В свете факела иногда возникали лица Чэно-Леко, по началу это пугало меня, но я привыкла.
Вскоре мы пришли туда, где звуки были тише и мягче, а света было чуть больше — район ссыльных.
— Главная ценность здесь — огонь, я собственно сюда только ради этого и мотаюсь. Многие, почти все, привыкли к такой жизни, и другой участи не желают, да и выбора у них нет, помочь я им ничем не могу. Для воскрешения необходимо тело, а их тела утеряны. Я таскаю им огонь, с тех пор как научился переносить с собой предметы. Без огня они погибнут, станут Чэно-Леко, Вечная жизнь лучше вечной смерти, я так думаю, — пожал плечами Ни-Кит.
Мы вошли в трущобы. Над каждой дверью висел светильник с живым огнем.
— Эй, честной народ, — крикнул Ни-Кит и, смеясь, добавил — Есть кто живой?
— Да ну, тебя, шелудивый, — беззлобно ответил кто-то.
Мы обернулись на звук.
Беззубый седобородый старик улыбался сквозь бороду.
Ни-Кит и старец обнялись.
— Знакомься, Сиэт, это Ни-Кит — старший. И, ты, Бать, знакомься, это Сиэт, пришла разыскать кое-кого.
— Заходьте, — кивнул старик на дверь.
Мы вошли в хилую лачугу, где был только стол и кровать, больше в комнате не помещалось.
Старик сел на кровать, Ни-Кит плюхнулся на пол, как-то по особенному скрестив ноги кренделем, я осталась стоять.
— Садись, прям на пол, Сиэт, — сказал старик, улыбаясь.
Я опустилась на холодный земляной пол.
— Бать, ты здесь всех ссыльных знаешь, новые были? — начал Ни-Кит.
— На наш район? — спросил старик.
— На ваш, не напрягайся.
— Ну, ровно на наш, не было.
— Это как? — спросила я.
— Ну, для начала появилась здесь троица: Парень молодой, видный, чернявый, Ма-Киар звать. С ним девка, красивая такая, и отец ейный. Их имен не знаю.
Пожили здесь с день, да и укатили, по-моему, на восток.
Ни-Кит — младший сидел задумавшись.
— Больше никого не было? — спросил он.
— У нас в районе не было, — отвечал старик.
— А вообще?
Старик крякнул и помотал головой.
— Дак, я разве их всех упомню?
— А особенного никого не было? — спросил Ни-Кит.
Старик призадумался, пощелкал языком и вздохнул.
— Слушок прошел, дескать, принца к нам сослали какого-то. Но он в заключении. Но там, как в той сказке, на кривой козе не подъедешь.
Ни-Кит — младший совсем нахмурился.
— Ну, а как это? В башню что ли? — спросил он.
— Натурально, — ответил старик.
— Тьфу-ты, ну-ты, ножки гнуты, уши в валенки обуты, — с облегчением выругался Ни-Кит, — я уж было, подумал, что его в Мэрии держат, а в башне, тьфу, делать нечего, там собаки, они огня бояться, да и купить их можно. Спасибо, бать! И ещё вопрос.
Старик кивнул.
— Огонь кому-нибудь нужен?
— Нет, спасибо. Слава Магистру, огонь не нужен. Пока есть все.
Мы распрощались и вышли из лачуги.
— Жаль старика, — сказал Ни-Кит, — вот кого бы воскресил с удовольствием, но тела его нет — черви съели ещё до моего рождения.
Он задумался о чем-то, потом тряхнул черными кудрями и сказал:
— Пойдем в башню.
— Что за башня?
— Башня Смерти, или Антониева Башня. Я не знаю, что значит "Антониева", это очень древний язык, да и построили её еще, когда Чэно-Куа был ещё под солнцем. Звучит-то оно вроде ужасающе, а на самом деле, бред! Там по территории ходят собаки, но они боятся огня, никогда не подойдут к человеку, у которого в руках огонь. И их можно прикормить, там готовка ужасная, и собаки вечно голодные. В общем ничего страшного, но и легкой прогулки не выйдет.
Мы шли куда-то во тьму.
— Ни-Кит, а Чэно-Куа, был когда-то таким же, как и Тьйарко-Сиэт? — спросила я.
— Ну, не совсем, — подумав, сказал Ни-Кит, — существует очень древняя легенда. Что давным-давно, на земле жил человек, называвший себя сыном богов. На самом деле он был Леко-И-Вес-Та, такой же, как и я, бессмертный. И вовсе не называл себя сыном богов, а был философом, который мог говорить то, что думает. Он был слишком прогрессивен для того времени. Главный духовник этого города, тогда он назывался Ийэр-Суа-Лим, приказал распять философа.
— А как звали философа?
— Иисус, по-моему, это очень древняя легенда. Иисуса распяли. Но на третий день, он воскрес и вознесся на небеса. Он был первым и единственным, кто нашел дорогу в Вес-Та. С тех пор не было на этой земле покоя. Войны пожирали эту землю. И через две тысячи лет, на эту землю пала великая тьма. И все потомки, тех, кто жил во времена Иисуса, стали превращаться с Чено-Леко и пропадать. Попадали они сюда в город, который стали называть Чено-Куа. Так вот во времена Иисуса, жил ещё один человек, имя его утеряно, сохранилась только фамилия — Понтийский. Он был жестоким человеком, вроде вашего Правителя. И помещал в Антониеву башню всех преступников, с тех пор, там до сих пор слышатся крики замученных в этой крепости. Что стало с Понтийским, никто не знает. После распятия Иисуса, которым он руководил лично, память о нем стерлась.
