Захар Петров - Муос: Чистилище
Жанна с восторгом наблюдала за словесной дуэлью Веры и генерала, которая уже превращалась в интеллектуальное избиение последнего. Она восхищалась бывшей ученицей и с интересом констатировала, насколько та опасна. В бычьих же глазах Дайнеко светилась почти нескрываемая ненависть ко всем троим представительницам слабого пола, в руках которых оказалась его судьба и судьба всей Республики. Вера же не останавливалась:
— Но коль вы, генерал, побороли свои сомнения, мы займёмся бомбой. Потому что на сегодняшний день я не сомневаюсь, что именно из Госпиталя идёт тропа к тому месту, где находится атомный заряд. Итак, наш план…
2
Вера предпочла бы работать в одиночку. Но та угроза, лоб в лоб с которой она столкнулась в этот раз, была намного сильнее Веры, и ей было не обойтись ни без помощи военных, ни без содействия психологической службы Инспектората.
Отношении Веры к Жанне было более чем настороженным. Цинизм инспектора-психолога превышал все мысленные пределы: люди для неё являлись лишь материалом для её психологических опытов и профессиональных побед. За тысячей масок, которые постоянно меняла Жанна на своём красивом лице в ходе общения с окружающими, было не рассмотреть её подлинное лицо. Все слова, вся мимика и жесты инспектора-психолога являлись лишь реквизитами постоянной психологической игры с окружающими, в которой та каждый раз выходила победителем. И Вера для неё была, может быть, единственным достойным соперником, соперником интересным и всё же подлежащим уничтожению.
Но Жанна в своём деле была профессионалом, и Вера в этом убедилась, когда та, побеседовав с доктором Вась-Васем «вслепую», не зная, в чём того подозревает Вера, не только подтвердила Верины опасения, но и нашла много ответов на ещё не поставленные следователем вопросы. В необъявленной войне двух сильных женщин наступило временное перемирие. Жанна настолько увлеклась новой темой, что последние дни практически не спала. Было удивительно на этом всегда безупречно красивом лице видеть красные глаза и синеву под ними. За несколько часов до их совещания у генерала в Штабе, Жанна продемонстрировала Вере аналитический мастер-класс:
— Ты, подруга, спрашиваешь, где искать свежих ленточников — крестничков нашего доктора? Давай-ка, врубай свой двойной мозг и становись на время ленточником. Причём будь самым главным ленточником. Представь, что у тебя в шее сидит червь. Только вот отбрось отвращение — заставь себя на минуту полюбить это маленькое беззащитное существо, которое стало с тобой одним целым…
Вера несильно, но хлёстко, отбила руку Жанны, которую та протянула, чтобы прикоснуться к затылку, как бы пытаясь лёгким прикосновением к шее следователя добавить убедительности своим словам. Реакция Веры вызвала внешне непринуждённый смех Жанны:
— Ха-ха, подруга, да не собираюсь я тебя гипнотизировать сейчас… Ладно, продолжим… Итак, у тебя в шее самое дорогое существо, представитель господствующего над людьми вида, которому ты отдаёшь всю себя. Твоя цель — обращение в ленточников всех людей Муоса. Эта цель ограничивается только одним — опасностью разоблачения. Риск велик, но всё же ты, руководитель клана ленточников, посылаешь в мир недолюдей (то есть наш мир) одного из хозяев, всадив его в шею хирурга, тогда совсем не выдающегося. Понятно, что у врача возможности незаметной пересадки самые большие, но он ведь находится среди других врачей, которые могли бы в любой заметить что-то неладное в пациентах. Если произойдёт разоблачение — смерть хозяину, а в последующем и угроза существованию всего ещё совсем малочисленного клана. Как бы ты проинструктировала врача, кому рекомендовала имплантировать новорожденных червей?
— Самым влиятельным людям Республики: высшим инспекторам и военным, членам Парламента…
— Правильно, девочка, всё правильно, за исключением парламентеров — они тот как-раз мало чего решают. А вот заражённые инспектора и члены Штаба, узнай они о том, что республиканцам всё-таки стало известно о появлении новых ленточников, с одной стороны, немедленно проинформировали бы руководство своего клана, а с другой стороны, всеми силами пытались бы затормозить любые активные меры, направленные против ленточников. Но это ещё не всё. Думай-ка дальше… ты — ленточник, ты, скорее всего, — единственный источник вживления червей; если с тобой что-нибудь случится — всё пропало, повторно внедрить в Госпиталь нового ленточника будет очень сложно… Ну, шевели извилинами… Ты — одинокий ленточник, один среди чужих…
Жанна смаковала возможность продемонстрировать своё превосходство, и Вера не отказывала ей в этом удовольствии:
— Значит, мне нужно обратить в ленточники кого-то из медперсонала Госпиталя: он будет страховать меня на случай разоблачения и заменит меня, если со мной что-то случится…
— А ведь можешь, когда захочешь… Скажу тебе больше — этот кто-то был обращён одним из первых, если не самым первым… Ищи, следователь, соратника Вась-Вася среди врачей Госпиталя, которые были им прооперированы семь-восемь лет назад.
3
— Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Только бы дойти! Только бы дойти! — повторяла Даша, задыхаясь от бега. — Мы дойдём с тобой, мой хороший, дойдём, ты только подожди, подожди немножко… Всё будет хорошо!..
Лёгкие были словно засыпана металлической стружкой от непривычно частого дыхания. Боль в боку, словно разбухший шипованный шар, сковывала тело. Непривыкшие к бегу ноги становились ватными, и лишь усилием воли их удавалось переставлять. Сердце, казалось, выпрыгнет из груди. Даша почти теряла сознание, и весь организм, повинуясь человеческому инстинкту, требовал немедленно остановиться, отдышаться, отдохнуть. Но Даша не могла этого сделать — то, что она несла в себе и к чему обращалась в последних мольбах, было дороже всего. Червь ещё семь лет назад полностью подчинил себе Дашу. Безмозглое существо, присосавшись к спинному мозгу девушки, умело только одно — посылать несложную комбинацию нервных импульсов в кору головного мозга, которые сплетением мозговых клеток расшифровывались примерно так: «Я здесь, у тебя в шее! Я — всё для тебя! Ты должна заботиться обо мне и таких, как я! Наша жизнь и наше размножение — самое важное для тебя!». Червю было достаточно забросить эту фальшивую идею на вершину иерархии человеческих инстинктов, идей и желаний. И оседланный паразитом человек жертвовал всем, задействовал все свои физические и психические силы, весь свой интеллект на выполнение новой установки. Червь не причинял особого ущерба человеческому организму, в отличие от болезнетворных вирусов, бактерий или обычных человеческих глистов. Он подчинял волю, и это было куда страшней: от любой болезни был шанс исцелиться или хотя бы оставаться человеком оставшиеся до ухода в мир иной месяцы, дни или часы; обращённый же в ленточника переставал существовать как личность, становясь умным придатком неразумного червя.
Правда, заражённый червем человек не считал заражение рабством. Наоборот, субъективно он себя считал безмерно осчастливленным, согретым псевдолюбовью к своему «хозяину». Так и Даша, медицинская сестра хирургического отделения Госпиталя, делила свою жизнь на два периода. Её воспоминания до рождения ребёнка теперь были окрашены тоскливым сумраком одиночества. Детство на Немиге, школа, а по вечерам — занятия с отцом, бывшим американским рабом, всеми силами пытавшимся вытолкнуть дочь из беспросвета обыденной жизни, и потому заставлявшим её беспрерывно зубрить науку, чтобы быть лучшей в школе. Отец не дождался поступления дочери на курсы медсестёр при Госпитале — умер за два месяца до того, как она ушла с голодной Немиги. Курсы, Госпиталь и Альберт. Какими глупыми и пошлыми теперь казались эти их встречи с Альбертом, фальшивим и ничего не значащим то, что они называли любовью. Как смешно вспоминать их выдуманное счастье в тесной каморке, выделенной молодой семье специалистов. Потом девять месяцев тревожного ожидания чуда… Чудо произошло, но оно было связано не с рождением ребёнка, а с тем, что подарил ей Вась-Вась. До этого своего руководителя Вась-Вася она немного побаивалась, он ей казался каким-то странным после этой истории с его похищением на Борисовском Тракте, замкнутым и сосредоточенным в себе. Говорил он с ней кратко и только по работе, да при этом смотрел всегда куда-то мимо, как будто Даша была для него невидимкой. И только на девятом месяце её беременности он неожиданно ласково обратился к ней:
— Как твоя беременность, Дашенька?
Даша немного опешила от такой учтивости доктора. Но потом, конечно, заговорила о своих тревогах; о том, что и где ей болит. У рожавших подруг и акушера-гинеколога её страхи вызывали улыбку; они заверяли, что всё это ерунда, так бывает у всех беременных. Но доктор разделил её тревоги и неожиданно предложил её осмотреть. После осмотра лицо доктора стало озабоченно серьёзным. Он настоял на проведении кесарева сечения.
