Захар Петров - Муос: Чистилище
Певунья увлекла Веру обратно, в родной Муос. Дикие войны друг с другом и с пришедшими американцами. Потом страшное нашествие ленточников, грозившее превратить всех людей Муоса в подчинившихся червям зомби. Победа в Великом Бою, надежда первых мирных лет. А песня неслась дальше.
Но, обретя победу, Муос возвысил глас:
«Я поразил червей, ну и причём тут Бог?»
И вновь огонь любви в сердцах людей угас,
И голос совести в их душах вновь умолк.
Теперь в голосе девочки слышалась скорбь, почти рыдание. Вторивший ей хор, по-прежнему повторяя каждую четвёртую строфу песни, казался шёпотом тысяч умерших исстрадавшихся душ. Мурашки пробежали по Вериной спине, комок подступил к горлу, защипало в глазах. Кто-то из ополченцев или армейцев всхлипывал.
Нарывом гнойным зло их хрупкий мир прорвёт,
Кровавый Хаос вдруг зальёт подземный дом.
И в подземелья тьма смертельная сойдёт,
Надежде места нет — лишь боль и смерть кругом.
Вера не сразу поняла, о чём поёт девочка. В голосе маленькой пророчицы было столько боли, что отчаяние навалилось на Веру многотонным грузом. Это страшное предсказание — не просто слова. Сверхъестественное пение не оставляло сомнений в достоверности слов. Это — ТО, ЧТО БУДЕТ! Вера с ужасом смотрела на ребёнка. Инга сложила ладошки одна к другой и подняла невидящие глаза к потолку. В этом слепом взгляде было что-то, дающее слабую надежду. У двух или трёх солдат началась истерика — они содрогались от плача.
Командир злобно крикнул девочке:
— Заткнись! Заткнись, а то…
Он шёл к девочке, недвузначно выхватив из заплечных ножен меч. В тот же миг около него оказалась Вера, она, ещё не совсем отдавая отчёт своим действиям, схватила его за руку:
— Командир, остановись!
Он с недоумением посмотрел на неё. За Стрелкой стояли все четверо её воинов. Не надо было присматриваться к выражению их лиц, чтобы понять, на чьей они стороне. Командир злобно рванул руку. Как он теперь ненавидел и этих голых полудурков, и недалеко от них ушедшую, каким-то непонятным образом оказавшуюся в его отряде, нарванную бабу. «С нею надо кончать! Не сейчас, конечно! Когда эта война закончится, и она станет никому не нужна! И остальные — это стадо трусов, распустивших сопли от воплей этого голого мутанта… Ладно, пусть дослушивают!»
А Вера даже не смотрела на Командира, ей было на него плевать. Она с надеждой вслушивалась в последние слова песни, которые произнесла девочка:
Идущий-По-Муосу прострёт однажды длань,
Средь дочерей Муоса выберет одну,
И выйдет Дева-Воин на большую брань,
Лишь те, кто с ней, победою закончат ту войну.
Песня закончилась, как всегда у диггеров, неожиданно и резко. Последний призыв ещё звучал в ушах слушателей, которые ещё долго будут приходить в себя.
Веру резанули слова «Идущий-По-Муосу». Так себя назвал тот призрак-незнакомец, которого она встретила по пути в Ментопитомник. Неужели это совпадение? Конечно, это песня, всего лишь песня. Но то страшное пророчество, которое звучало в её словах. Неужели диггеры просто забавляют себя страхами? Когда-то в песне диггеров звучало пророчество о Присланном, и оно сбылось!
Вера подошла к девочке:
— Кто тебя научил этой песне?
Девочка «посмотрела» на Веру своими глазами с бирюзовыми роговицами без зрачков, и от этого взгляда Вере стало не по себе.
— Я её услышала во сне.
— Во сне? И что, сразу так запомнила?
Инга кивнула.
— Это что, новая Поэма Поэм? Главная песня диггеров, наподобие той, которая предсказывала приход Присланного?
— Не знаю… Зоя слышала эту песню и сказала, что эта песня — истинное пророчество, только в ней не хватает последнего куплета. Когда придёт время и песня будет дописана, мы понесём её народам Муоса…
— Зоя одобрила песню? И теперь все диггеры поют её?
— Ты сама это слышала, Стрела. И ты чувствуешь, что всё это — правда. И тебе страшно — я это вижу.
Было тяжело смотреть в эти глаза без зрачков, которые, казалось, действительно видели Веру насквозь. Сглотнув слюну, Вера спросила дрожащим голосом:
— А что ещё ты «видишь»?
Она попыталась вложить в слово «видишь» насмешку, но вопрос получился каким-то надорванным.
— Я вижу на тебе много крови. Очень много крови. Которую ты уже пролила и ещё прольёшь. Но у тебя есть шанс остановиться. У всех есть шанс остановиться. Нет, исправить то, что ты натворила и ещё натворишь, нельзя. Можно просто делать хоть что-то…
— Я знаю, что мне делать. Ты мне лучше скажи, кто такой «Идущий-По-Муосу», о котором ты пела?
— Я не знаю, кто это. Так пелось в моём сне.
Вере стало легче. Конечно, это просто прекрасное исполнение ночного кошмара несчастной, обиженной природой девочки, который возвела в предсказание самозваная пророчица Зоя. «Идущий-По-Муосу» — всего лишь игра слов, простое совпадение с тем, с чем пришлось столкнуться Вере, или даже с тем, что «выдумал» её уставший мозг. А страшные «пророчества» — ещё одна уловка диггеров, чтобы сломить волю живущих в Муосе и достигнуть господства. И ведь у них это получается — некоторые слабонервные ополченцы до сих пор рыдают.
8
Инга больше не пела. Но и без того, её пение надорвало решительность засевших в Ментопитомнике республиканцев. Только и было разговоров, что про конец света, который пророчили диггеры. Командир запретил эти разговоры. Но только когда несколько самых недоходчивых ополченцев выплюнули на пол по паре зубов после командирских зуботычин, некое подобие дисциплины восстановилось. Только подобие дисциплины, потому что ополченцы по-прежнему между собой о чём-то перешёптывались, с неприязнью поглядывая на армейцев и убров. А Командир как-то раз процедил Вере:
— Что, послушали песенку? Довольна?
Вера чувствовала дикую неприязнь к ней Командира и такие же чувства испытывала к нему. Но они оба понимали, что сейчас нужны друг другу, как никогда. Их шансы победить диггеров не так уж велики, а если не станет одного из них, победы их разношёрстному отряду не видать вообще.
Возникшее напряжение в Ментопитомнике немного разрядилось благодаря Вере, случайно вмешавшейся в тихий разговор Сахи и Пахи. Они, думая, что их никто не слышит, беседовали на запретную тему конца света:
— Памятаеш, што маці пра пекла казала? Унізе яно, пад намі. Гэта возера вогненнае, у якім чэрці плёскаюцца. Калі канец прыйдзе, Муос абваліцца ў пекла і ўсё тут,[16] — втолковывал брату свою мировоззренческую концепцию Паха.
Саха тихо, но настойчиво спорил:
— А я цябе кажу, што пекла знаходзіцца вакол Муоса. Навакол гарыць агонь такі, што за сто крокаў не падойдзеш. А Мінск з Муосам плаваюць па гэтым агні, як скварка на патэльне. І вось, гэтае кола вогненнае кожны дзень змыкаецца, скварка растае, і аднойчы яе не стане зусім.[17]
— Да нет вокруг никакого огня, — не выдержав, вмешалась в разговор Вера.
— Я цябе казаў? — торжествующе заулыбался Паха. — Камандзір, скажы, я ж правы: пекла пад намі з возерам вогненым і з чэрцямі.
— Насчёт чертей — не ручаюсь. Вернее, точно — их там нет. А вот озеро огненное… И да, и нет.
Оба брата насупили лбы, что, видимо, означало готовность к напряжённому мыслительному процессу, они уставились на Веру, молчаливо требуя дальнейших объяснений. Не было сомнений, что они примут за абсолютную истину всё, что бы им сейчас не поведала Вера, и от этого она пришла в некоторое замешательство. Как им объяснить хотя бы толику того, что она знала сама? Кое-что вспомнив, она подхватила печёную картофелину из своего запаса. Не такая круглая, как хотелось бы, но всё-таки. И так же, как когда-то давно Вячеслав Максимович на первом занятии по вневедению, она принялась объяснять:
— Представьте оба, что эта картофелина начала быстро расти: она выросла больше этого помещения, больше Муоса, больше… Короче, она выросла такой большой, что толщина её кожуры стала тысячи тысяч рельсов… Вы же оба в кузне работали, а значит, видели раскалённое железо. Так вот, представьте, что под кожурой этой огромной картофелины не то, что мы едим, а раскалённая масса, такая, как у кузнеца на наковальне, только жидкая и ещё более горячая. А маленькая точечка в самой верхней части кожуры этой картофелины — это Муос. А вся картофелина — эта планета Земля, на которой может быть много таких Муосов. Но как ни тонка кажется эта кожура, она никогда не проломится под тяжестью Муоса — всего лишь незаметной червоточинки в её толще…
Сморщенные лбы Сахи и Пахи свидетельствовали о тех неимоверных усилиях, которые они прилагали, чтобы понять то, во что они сходу верили. Они смешно попеременно кивали, изображая понимание, отчего их головы циклично двигались, как два клапана в насосе.
