Захар Петров - Муос: Чистилище
— Народ Муоса должен обрести единую волю и слиться в единое существо, стать отважным бойцом, которому не страшны никакие испытания. Но я спрашиваю у вас: какие шансы у бойца, у которого переломаны пальцы, отсутствует глаз, разбито колено и гниёт печень? И боец ли это вообще? Ответ однозначный — нет! Но пока что Республика похожа именно на такого бойца: среди нас много увечных, инвалидов, отживших своё немощных стариков, слабоумных. Они не трудятся! Они не трудятся в силу своей немощи или же симулируя немощь. И мы вынуждены отобрать кусок от наших детей и дать этим трутням. Да, древние когда-то могли себе позволить содержать и такой балласт, но мы находимся в других условиях и должны отбросить этот показной сентиментализм и принять это нелёгкое и поэтому героическое решение. Сжав зубы, через боль, мы должны вырезать на теле нашего народа эту опухоль! И помните: опухоль разрастается, и если её вовремя не вырезать, сожрёт всё тело. Посмотрите: мутанты и слабоумные рожают детей, которые порою становятся ещё страшнее своих родителей; больные разносят заразу; и все они вместе своим видом разлагают общество, усугубляя и без того полудепрессивное состояние большинства наших граждан. Кто-то здесь думает, что это жестокий закон! А я вам отвечу, что жесток тот, кто проголосует сегодня «против», обрекая тем самым на долгую и мучительную гибель свой народ. Этот закон является актом высшего милосердия и, прежде всего, к тем, в отношении кого он направлен. Посмотрите на тех, о ком мы сейчас говорим? Хотели бы вы себе такую судьбу, как у них; хотели бы себе такой жизни? И разве это жизнь? Этот закон избавит от страданий этих несчастных. И не надо спрашивать себя, хотят ли они этого, пытаясь тем самым идти на поводу у упрямых человеческих инстинктов. Мы должны принять это решение за них, как мы решаем за наших детей, боящихся прививок и не желающих пить горькое лекарство!
Каждое слово впечатывалось в головы депутатов. Всё — слова, тембр голоса и манера выступления Советника, свет в зале, нахождение депутатов в креслах, а инспекторов — на табуретках, — всё это было скрупулёзно просчитано с тем, чтобы даже те депутаты, которые пришли сюда с твёрдой решимостью голосовать «против» поменяли своё мнение к концу выступления Советника, сразу же после которого будет голосование. С видом человека, уставшего от непосильной ноши и сделавшего всё от него зависящее, Советник заканчивал выступление и совершенно равнодушно, как не значащее ничего обстоятельство, добавил чуть приглушённым голосом:
— Я понимаю, что у многих из присутствующих здесь есть близкие, которые подпадают или могут подпасть под закон, проект которого поставлен сегодня на голосование. Поэтому, чтобы сохранить объективность вашего решения, Инспекторатом инициирована и внесена в проект поправка о нераспространении закона на членов семей Инспектората и Парламента… У меня всё — прошу голосовать за проект закона с учётом внесённой поправки…
Депутаты подняли вверх руки с белыми карточками, означавшими «за»: кто-то уверенно и быстро; кто-то после того, как осмотрелся по сторонам и увидел белое большинство; кто-то держал карточку робко — полубоком и невысоко, закрыв её большую часть ладонью, как будто пытаясь так уменьшить своё «за». Только два делегата от партизанских поселений подняли чёрные карточки.
— Закон «О принудительной эвтаназии и чистоте генетических линий» прошу считать принятым, — спокойно, как должное, констатировал Советник. — Спасибо всем за работу. Члены Инспектората, прошу остаться для обсуждения деталей реализации принятого Закона, откладывать это незачем. Депутаты, не забудьте зайти за денежным довольствием в кассу, там же получите прокламации о порядке разъяснения данного законодательного нововведения в поселениях. Психологическая служба Инспектората потрудилась над тем, чтобы вам можно было правильно и доступно разъяснить его массам.
— Всем оставаться на местах!
Уже поднявшиеся с мест депутаты и инспектора удивлённо смотрели на входивших в помещение следователей, втолкнувших сюда двоих обезоруженных армейцев-охранников, до этого дежуривших на входе.
— Прошу садиться всех на свои места, — громко произнёс Второй Следователь, направляясь к Советнику.
— Что здесь происходит? — спросил Советник, медленно доставая красивый двуручный меч из заплечных ножен.
— Именем Республики! Советник Главного Администратора, вы арестованы по обвинению в многочисленных нарушениях Конституции Республики и Закона Республики: убийствах мирных граждан, провокации войны, создании и поддержании деятельности нелегального военного формирования под кодовым названием «Чёрная Пятёрка», воздействии на процесс расследования, выразившемся в вербовке и руководстве необъективным расследованием Начсота и Первого Следователя, присвоение себе власти Главного Администратора. Учитывая сложность дела, обвинение будет сформулировано по окончании расследования, а теперь сдайте оружие.
Второй Следователь, слегка покручивая мечами, приближался к Советнику, стоящему в самурайской стойке и не проявлявшего ничем намерения сдать оружие. Сквозь зубы он процедил:
— Вы даже не подозреваете, с кем вы связались. Вам всем конец, вы просто трупы… Если разоблачат — убей себя, убей себя, убей себя…
Советник сильно резанул себя по шее, хлынула кровь, и он завалился на пол, лицом вперёд, повалив трибуну. Кто-то из женщин-депутатов закричал. Только присутствие следователей сдерживало парламентариев и инспекторов от интуитивного порыва бежать из этого помещения.
6
— Именем Республики! Старший инспектор-психолог, вы обвиняетесь в многочисленных нарушениях Конституции Республики и Закона Республики, превышении служебных полномочий, причинении вреда здоровью и убийствах путём психологического воздействия, присвоении власти Главного Администратора Республики, опосредованных через иных должностных лиц Республики убийствах мирных граждан, провокации войны, создании и поддержании деятельности нелегального военного формирования под кодовым названием «Чёрная Пятёрка», распространении клеветнических поселений и уничтожении жителей поселения Монастырь, воздействии на процесс расследования, выразившемся в вербовке и руководстве необъективным расследованием Начсота и Первого Следователя. Учитывая особые обстоятельства, приговор будет приведён в исполнение немедленно, а окончательно сформулирован после приведения в исполнение… Но сначала ты, Жанна, расскажешь мне всё с самого начала и до конца.
— А почему ты уверена, что я буду тебе всё рассказывать?
— Я уверена в этом, Жанна, потому что была у тебя хорошей ученицей. Я чувствую тебя, инспектор-психолог, как будто сижу внутри тебя. Ты — специфический человек, в какой-то мере психический мутант, а может быть, и в самом деле — мутант. Тебе ведь не нужны ни материальные блага, ни власть сама по себе, ни восхищение толпы. Единственное, что тебе доставляет наслаждение, это властвование над человеческими душами. Ты всё время демонстрировала кому-то невидимому: «Вот как я могу!». И всё-таки, чем виртуозней становились твои навыки, чем больше были твои способности и масштабней успехи, тем более ты нуждалась в ком-то реальном, кто бы оценил твои творения. Но ты была одинока: вокруг были либо чужие, либо твои психологические рабы, которые не способны были ничего оценить. Единственным человеком, перед которым ты во всей красе старалась показать свой мастер-класс, была я. Но продемонстрировать ты могла мне, по понятным причинам, лишь кусочек обширной панорамы. А теперь, когда жить тебе осталось совсем чуть-чуть, и впереди новых побед у тебя уже не будет, ты со спокойной душой можешь явить мне всё сотворённое тобою. Надеюсь, я в твоих глазах достойный зритель, слушатель и ценитель твоего мастерства? Я уверена, что ты не сможешь себя заставить уйти из жизни, так и не рассказав мне всего.
— Ха-ха-ха! — весело засмеялась Жанна. — Ну ты даёшь, Верка, ну ты даёшь! На всём этом полотне, о котором ты говоришь, самой значимой созданной мною деталью являешься ты. Ты у меня настолько хорошо получилась, что сошла с картины и набила по морде художника; а если б только захотела, то могла б и перерисовать эту, как оказалось, не совсем удавшуюся картину.
Жанна откинулась на стуле, прикрыла глаза, как будто наслаждаясь предвкушением своего рассказа, и начала:
— Я родилась в Верхних Помещениях Центра за три года до Великого Боя. Моя мать УЗ-4 была главой лаборатории по психологическому приручению морлоков, тех самых морлоков, которых выводили в другой лаборатории, и потомки которых стали Первым и Высшими Цестодами. Она же в начале своей карьеры участвовала в разработках по созданию двойного сознания у следователей. По иронии судьбы, один такой следователь признал её виновной в серии тяжких преступлений и сослал в Верхние Помещения. Я не хочу об этом рассказывать, просто будь уверена, что приговорена она была законно, потому что была редкой стервой и проводила такие жёсткие комбинации с людьми, окружавшими её в лаборатории и вне её, что даже у меня волосы дыбом становится, когда я читаю о них в составленных для меня записях матери. Я знаю, о чём ты Вера сейчас подумала… Да, моё творчество виртуозней и значительно масштабнее, но оно имеет совершенно другие цели. Мать же испытывала просто садистское наслаждение от мучений её коллег и знакомых, просто сходивших с ума от мнимых проблем, в наличии которых убеждала их моя мать. Находясь в Верхних Помещениях, она на работы не ходила, но забеременела от мутанта-надсмотрщика. А может быть, и не от него, судя по тому, что я родилась без отклонений. После Революции она просилась взять её в психологическую службу Инспектората, но ей категорически отказали — так боялись её прошлых «заслуг». И до самой смерти мать мстила миру за то, что ей, гениальному психологу, пришлось работать на ферме. Она сводила с ума женатых мужиков, натравливала друг на друга их жён, манипулировала администратором поселения. Правда, кроме морального удовлетворения, ей это ничего не давало — вырваться с фермы ей так и не удалось. Вся надежда у неё была на меня: её приводили в восторг мои детские хитрости, умение в нужные моменты заплакать, прикинуться пай-девочкой или, наоборот, стервозным ребёнком. Когда я чуть подросла, мама научила меня навыкам гипноза и нервно-лингвистического программирования. Она оставила мне свои записи — они стали для меня сверхценным пособием. Я опущу подробности о своих невинных шалостях в Университете и до него — они блекнут на фоне сатанинских проделок моей матери. Единственное, на чём остановлюсь, это на моём личном наблюдении: самыми беззащитными от психологической агрессии подобных нам с тобой являются мужики. Ты уже знаешь, как трудно загипнотизировать человека, если он напряжен, чувствует от тебя опасность или просто не обращает на тебя внимание. Зато, если в тебе он увидел самку и гормоны у него подступили к горлу, он уже и так почти под твоим гипнозом, бери его голыми руками и делай, что хочешь. Унаследованная от мамочки приятная внешность стала моим ударным оружием, пробивающим дыру в сознании кобелей, через которую я потом заливала свои гипнотические установки. Впрочем, тебя природа таким преимуществом обделила.
