Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей

Лёха перелез через ограждение и пошел знакомится со своим новым пристанищем на ближайшие две недели.

Заглянув в машинное отделение Лёха увидел, как там пыхтит паровой агрегат, гремя и шипя, словно больной дракон.

По палубе бегали трое испанцев, ругались, таскали ящики, бочки и мешки. Капитан в потертом бушлате невозмутимо куривший сигару на мостике, махнул Лёхе рукой:

— Eh, camarada soviético! Mañana zarpamos. Маньяна! Завтра выходим!

Гордо сверкающее под капитанским мостиком название парохода — «Jerasima» — бросило Лёху в трепет.

— Герасим в придачу с Хиросимой!.. Сразу, что ли, застрелиться? — подумал наш герой.

Глава 24

Военно-морской преферанс

Ноябрь 1937 года. Военно-морская база Картахена.

Когда день почти закончился и ночь начала неумолимо вступать в свои права, с востока наползла тяжёлая синева, расползаясь по воде и окрашивая бухту Картахены в цвета стали и угля. В порту зажглись редкие прожектора, освещая грузившиеся суда, и жёлтые пятна отсвета закачались на волнах, будто кисть художника оставила мазки света на чёрном холсте бухты. Над головой пролетела стая чаек, пронзительно крикнув, будто оповещая — корабль уходит.

Престарелый испанский угольщик, а ныне танкер Республики — изрядно закопчённый, с прямым, как топор, форштевнем и высоко поднятой кормой, увенчанной надстройкой с торчащей из неё тонкой трубой — наконец отдал швартовы. Тросы лениво потянулись в клюзах и с мягким всплеском скользнули в воду. Старый пароход сипло дунул, издав хрип, больше похожий на кашель курильщика со стажем и взбил за кормой светлый бурун.

Лёха стоял на высоко поднятой корме, облокотившись на поручни, и смотрел, как Картахена исчезает в темноте. Он проводил взглядом знакомые очертания крепости, мелькнувшие силуэты складов, исчезающие в темноте причалы. Где-то там, оставался его аэродром, его товарищи.

* * *

Последние пару дней выдались совершенно сумасшедшими. А вчерашний день просто сгорел подчистую.

Несколько протрезвев после почти суток отмечания «геройства», в голове всплыл укоризненный голос Алибабаевича четырёхмесячной давности, с его:

— Камандира! Всем подарка покупать нада!

Лёха заулыбался, вылез на пирс, зашел выпить кофе в ближайшей кафешке и рванул затариваться.

— Деньги у моя есть! Но разве ж это деньга? Это же песета! — назидательно стучал в мозгу голос туркменского друга.

Деньги были — фунты, франки, песеты. Остатки из золотого фонда, припрятанные именно на такой случай.

— Начальник! Начальник шахер-махер делать не забудь! — волновался в его голове Алибабаевич.

Лёха зашёл в маленький магазинчик на углу центральной площади, где год назад купил свою «Омегу», потом часы для Кузьмича, Алибабаевича и совсем недавно — для Васюка. Продавец, сухонький испанец с усами, как у Дон Кихота, увидев Лёху, счастливо заулыбался и, не сомневаясь, потащил его в подсобку. Аккуратно выложив на стол пять коробок, он, еле сдерживая улыбку, приоткрыл футляры.

Через двадцать минут Лёха стал обладателем двух часов «Омега»: одни с белым циферблатом в золотом корпусе, другие с чёрным — в нержавейке. К ним добавился «Лонжин» — тонкий, с золотистыми метками и вычурными цифрами, и пара хронометров от «Брайтлинга» — с массивным корпусом, тремя кнопками и секундомером. Для надёжности всё завернули в тряпки и уложили в пару плоских металлических коробок из-под медицинских инструментов. Продавец предложил Лёхе выдать охранника, чтобы безопасно довести его с покупками до отеля.

— Цигель-цигель, ай-лю-лю, — непонятно ответил ему наш герой.

Потом он раздобыл пару фотоаппаратов: американский «Контакс» — почти такой же, как был у Кузьмича, и немецкую «Лейку», оба в кожаных чехлах, с запасом плёнки. Лёха был уверен, что даже у спецов из разведки руки дрожат, когда они держат такие штуки в первый раз.

Автор не будет утомлять читателя точным перечислением всей гаммы вещей, набранных нашим шопоголиком. К концу долгого дня он сумел потратить все песеты и франки — оставалось лишь немного фунтов. Часовщик порекомендовал ювелира, тот отправил с ним мальчишку в магазин готовой одежды, оттуда — в обувной и галантерею…

Попаданец стал обладателем целой упаковки французских духов. Продавщицу, казалось, чуть не хватил удар, когда она, зажав рот, наблюдала за кощунством: Лёха вытаскивал малюсенькие флакончики из огромных бумажных коробок и плотно заматывал их в кусок замши.

— Жаль, скотч ещё не изобрели! — поразил он её в самое сердце.

Взвесив в руке бинокль от «Цейса», он вздохнул и отложил в сторону его брата-близнеца, отдав место нескольким коробкам бритвенных наборов от «Жиллетт» и прихватив приличный запас лезвий впрок.

Одежда, обувь, сигары, сигарилы, алкоголь, ручки, зажигалки, женские чулки, бельё — всё это стремительно увеличивало багаж нашего героя.

На вопрос, какой размер груди у его девушки, Лёха сложил руки ковшиком — чем вызвал совершенный восторг и зависть у молодой испанки.

— Дюрекс! Дюрекс не забудь! — разволновался Алибабаевич в голове пилота, внимательно отслеживая успехи шопинга.

Лёха уже пару раз сбегал до корабля и обратно, по пути вручив капитану коробку кубинских сигар, после чего убеждённый республиканец стал его лучшим приятелем. Вызвав третьего помощника, он просто кивнул:

— Помоги лётчику всё убрать от таможни и полиции.

Минус бутылка коньячка — и третий помощник также стал истовым сторонником советского воина.

Под вечер Лёха случайно пробегал мимо магазина музыкальных инструментов и, уже удалившись вниз по улице шагов на пятьдесят, с трудом осознал, что он только что увидел. Экстренно включив задний ход, он вернулся.

Вышел он оттуда как ишак, нагруженный для перехода через пустыню.

Аккуратный радиоприёмник в лаковом корпусе с латунной решёткой — американский Emerson Model 25, только с испанским шильдиком Iberradio. Ушлые продавцы за полчаса изготовили к нему табличку аж на двух языках, получив от Лёхи надпись по-русски:

«От Правительства Испанской Республики — ВМС РККА СССР. Картахена, 1937».

Надпись же на медово-жёлтой гитаре покорила его: Santos Hernández — плохую вещь хернёй не назовут, решил Лёха, надо брать!

И в довершение ко всему, за спиной пилота болтался новый аккордеон Hohner — почти родной брат-близнец оставленного в Сантадере инструмента.

Пара золотых колец были спрятаны очень глубоко. Одно он примерил себе на безымянный палец правой руки, а второе село ровно до фаланги мизинца левой. Лёха улыбнулся.

— Так, на всякий случай, Надька будет довольна. — обманывал он сам себя.

На корабль он вернулся, шатаясь от усталости и еле волоча ноги, но, найдя третьего помощника, отправился прятать добро по самым хитрым уголкам парохода.

— Заодно посмотрим, кто кому стучит. — Полагаться на чью-то добропорядочность он не собирался.

Ноябрь 1937 года. Рейд военно-морской базы Картахена.

Берег таял в ночи. Он провёл в Испании чуть больше года. И сейчас, наверное, впервые за всё это сумасшедшее, дымное, пыльное, кровавое время — никто от него ничего не ждал и не хотел. Он был пассажиром. И это было совершенно неожиданно.

Он просто стоял, смотрел на пенный след за кормой и у него было время. Время спокойно задуматься.

— Наверное, за этот год я раз пятьдесят мог склеить ласты, — лениво подумал Лёха, глядя, как ночной ветер раздувает чёрную воду.

И тут ему на плечо легла здоровенная ладонь. Скорее даже — лапа.

— Хренов! А ты что тут делаешь⁈ А то я и смотрю — лицо то, знакомое!

Лёха вздрогнул и отшатнулся, как от призрака. Он машинально оглянулся, будто надеялся, что обойдётся, но судьба, как всегда, приберегла для него свои планы.

Перед ним, восторженно улыбаясь и сверкая лысиной в бледном свете кормового фонаря, стоял сам бригадный комиссар товарищ Кишиненко.