Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь

Но ответил я ему со всей возможной серьезностью.

– Не забыл, Василий Иванович, как я мог? Что-то случилось?

– Да хрен его знает! – немного резковато ответил он. – Только вот твой интересант третий день на работе не появляется. Думали сначала, что приболел, но он не сообщил ничего... хотели проверить – да куда там, никто не отзывался, словно телефон выключили... а, может, и выключили... а где он живет, никого из наших рядом нет. Начальство думают уже в милицию сообщать, вдруг чего серьезное, да и предприятие у нас секретное, сам понимаешь... но я решил и тебе тоже, раз ты им интересовался.

Слово «интересант» Василий Иванович употребил не совсем уместно, но в понятном контексте, так что я не стал указывать на ошибку. Не мне учить человека предпенсионного возраста русскому языку, да и ситуация с Морозовым не предполагала лекций на посторонние темы.

– Спасибо, что сообщили, Василий Иванович, – поблагодарил я собеседника. – То есть, я правильно понял, что его нет на работе со среды?

– Точно так. Во вторник отработал как обычно, домой ушел вовремя, ни с кем ничего не обсуждал, и сотрудники говорят – больным не выглядел. В среду уже его не было, но тревоги никто тогда не поднял, я уже сделал выговор начальнику смену. В четверг тоже не явился, ему пытались позвонить, но трубку никто не брал. Тогда-то и начали выяснять, кто там поближе живет, чтобы зайти, поинтересоваться, но никого нет. Ну а сегодня решили, что надо через милицию. И через вас тоже.

Я мысленно выругался и обозвал себя остолопом. В это неторопливое время человека начинали искать с собаками лишь тогда, когда его пропажа становилась очевидной всем вокруг. Ну и связаться с кем-либо было той ещё проблемой, особенно если абонент на другом конце провода не хотел общаться... Наверное, я бы заметил странность в поведении Морозова, но до донесения с его телефонными контактами за эту неделю оставалось – я посмотрел на часы – минут сорок, а каждый день думать об этом недодиссиденте я не мог в силу объективных причин.

Да ещё и само это дело оказалось в подвешенном состоянии. Его раскрутка неминуемо выводила меня на наше доморощенное диссидентское подполье, но Денисов прямо запретил мне проявлять никому не нужную инициативу. Вот только по Морозову имелся утвержденный тем же Денисовым план мероприятий, который продолжал выполняться в автоматическом режиме. Что означало – наружку давно сняли, но за его телефоном следили, а данные сегодня поступили бы ко мне.

– Спасибо, Василий Иванович, – сказал я. – Я попробую что-нибудь выяснить по нашей линии. Если что узнаю, обязательно сообщу.

Конечно, сообщу. Но уже в понедельник.

Макс вопросительно посмотрел на меня, но я лишь отмахнулся – ерунда, ничего серьезного. Хотя моё сердце очень нехорошо колотилось о ребра.

Дело в том, что подспудно я ожидал каких-то последствий своей воскресной беседы с Петром Якиром. У него был большой вес среди диссидентов, он явно знал об интересе к моей персоне и знал, через кого этот интерес пытались реализовать. Моё появление у него дома он был обязан хоть как-то объяснить – себе и своим товарищам по борьбе, и любое объяснение должно было отразиться на Марке Морозове. В самом травоядном случае Морозова должны были на время отстранить от диссидентских дел – просто на тот случай, что КГБ в моём лице хочет через него выйти на всю сеть. Крайне жесткая реакция тоже был возможна, но я ни разу не слышал, чтобы диссиденты практиковали обычаи времен «Народной воли», в которой даже за подозрение в предательстве полагалась смертная казнь. Впрочем, эти ребята могли возродить ту практику в любой момент, и случай с Морозовым очень подходил для этого. Но я надеялся, что этот человек ещё жив.

Я поднял трубку и позвонил ребятам, которые занимались телефонами. Мне всё равно не сиделось на одном месте, но работа требовала именно этого. Так что прогулка в соседнее крыло нашего здания была хорошим паллиативом.

***

Наши технические службы могли хорошо собирать данные, но обрабатывать их не умели – или даже не собрались этим заниматься. Иначе они бы заметили, что Морозов только в понедельник звонил по трем прежним номерам – Якиру-отцу, его дочери и Алексеевой. Во вторник звонок был только один – Якиру. В среду появились два незнакомых номера, в четверг – ещё один, и все эти звонки были совершены очень рано, около семи утра, а потом телефон весь день молчал. Сегодня Морозов вообще никуда не звонил.

В сводке указывались владельцы неизвестных номеров, и мы с «моим» Ореховым могли кое-что о них рассказать. Четверговый номер принадлежал Вадиму Делоне, который после обмена Буковского на Корвалана написал стишок про хулигана – из безопасной заграницы, где КГБ до него не мог дотянуться. Этот Делоне проходил по нашим каналам, был, похоже, убежденным врагом советской власти, на горячем попадался регулярно и освободился из заключения всего с полгода назад. Телефоны со среды принадлежали таким же закоренелым диссидентам – это были некие Габриэль Суперфин и Юрий Шиханович. Оба раньше преподавали в вузах, Шиханович вообще учил студентов в МГУ математике, но к настоящему времени они уже сменили род занятий – в том числе и благодаря пристальному вниманию КГБ к их деятельности.

Я лично был уверен, что все эти люди так или иначе вовлечены в составление и распространение «Хроник». Возможно, они даже кормятся с этого альманаха – поскольку были лишены высокого дохода, который имели раньше, но вряд ли поменяли привычки.

Эта информация была интересной, но мне не давала ничего. Разрабатывать новых диссидентов Денисов мне определенно запретил, но дело Морозова с меня никто не снимал. Поэтому я начал действовать кружным путем.

Звонок в опорный пункт милиции района Перово оказался относительно результативным – я попал на участкового, который рассказал, что за прошедшие три дня никаких происшествий по указанному адресу не было. То же самое со станцией скорой помощи – вызовы к Морозову не фиксировались. Я думал позвонить ещё и в морг, но решил, что это уже слишком. Если Морозов отбросил коньки, значит, так тому и быть – дело будет закрыто и передано в архив, а я вернусь к своим музыкантам. Например, мой «Мишка» ещё в понедельник просил о личной встрече, но я волюнтаристски перенес её на следующую неделю. Этот ресторанный певец редко приносил хороший материал, зато был многословен, и я опасался, что после общения с Якиром и Денисовым не сдержусь.

В принципе, ситуация с Морозовым выглядела как минимум странно. В понедельник диссиденты привечали его, как обычно – он звонил им, уточнял возможность посещения, потом, видимо, ехал по нужным адресам, поздно вечером возвращался домой. Что-то случилось во вторник – то ли Якир наконец вспомнил, кто такой Виктор Орехов, то ли ещё что; узнать это из моего кабинета было невозможно. Скорее всего, в тот вечер Морозов никуда не поехал – и выяснил, что его планы меняются, только после обязательного вечернего обзвона своих контрагентов. В среду он попытался узнать, что случилось, у других известных ему людей, но, видимо, неудачно; в четверг попробовал снова – и, возможно, ему намекнули, что пока в его услугах н нуждаются, потому что в пятницу он уже никуда не звонил, но и на работу не вернулся. Я начал подозревать элементарный запой, в который ушел гражданин Морозов, и мне эта версия понравилась. Вот только подтвердить или опровергнуть её я опять же не мог. Для этого надо было ехать на его квартиру и всё выяснять на месте, но такого самоуправства мне Денисов точно не спустит.