Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь

Annotation

Бывших сотрудников госбезопасности не бывает – хотя он был именно бывшим, получившим тяжелое ранение во время работы и почти отошедшим от дел. Но после смерти его сознание перенеслось в прошлое, в самый разгар противостояния КГБ и диссидентов, да ещё и в тело одиозного «диссидента из КГБ» -- который, к счастью, ещё не совершил своё предательство.

Глава 1. «Как тебе родиться подфартило» [1]

Глава 2. «Развесёлый розовый восход»

Глава 3. «В Пекине очень мрачная погода»

Глава 4. «Не страшны дурные вести»

Глава 5. « В блокноты ваши капает слюна»

Глава 6. «Детские игры с названьями старыми»

Глава 7. «Ну о чем с тобой говорить?»

Глава 8. «Вдруг стало жаль мне мертвого пажа»

Глава 9. «Это же просто другой человек»

Глава 10. «Его свои же брали на прицел»

Глава 11. «Мне сегодня болеть за обоих»

Глава 12. «Последний ряд оставив для других»

Глава 13. «Честно прозябали в середине»

Глава 14. «Все равно ты порешь ахинею»

Глава 15. «Не касаясь планеты ногами»

Глава 16. «С неба свалилась шальная звезда»

Глава 17. «Погнал я коней прочь от мест этих гиблых»

Глава 18. «Я икрою ей булки намазывал»

Глава 19. «Подтянув на ней колки»

Глава 20. «Ужас режет души напополам»

Диссидент-1: Спасите наши души

Глава 1. «Как тебе родиться подфартило» [1]

Совпадение обстоятельств и имен случайно,

сюжет лишь основан на реальных событиях,

но их не описывает.

За всю свою жизнь я ни разу не встречал человека, который хотел бы работать в системе государственной безопасности. Она могла называться как угодно – НКВД, МГБ, КГБ, ФСБ, любые другие страшные для обывателей аббревиатуры, – но принцип оставался неизменным: все сотрудники приходили в эту систему безо всякого желания. Конечно, кому-то удавалось сесть на денежные потоки, и у них появлялось желание обеспечить безбедную старость самим себе, женам и любовницам, а также детям и, желательно, внукам. Эти ребята рассматривали госбезопасность исключительно как собственный свечной заводик, что в основном практиковалось в годы безвременья, но тех, кто путал свою шерсть с государственной, периодически отлавливали – не всех, к сожалению, некоторых по каким-то причинам трогать было нельзя.

В общем, все попадали в органы безо всякого желания – просто получали в какой-то момент предложение, от которого не стоило отказываться. Они и не отказывались, а честно выполняли свою работу; они часто выходили за границы обычных «с десяти до девятнадцати» и болели за дело всей душой. Какую цену они за это платили – никого не интересовало; разрушенные семьи и скандалы с женами, упущенные дети – всё это меркло на фоне возможных проблем, которые появлялись постоянно. Особенно тогда, в начале 2010-х, когда в ГБ руководили те, кто помнил, чем всё закончилось в восьмидесятые.

Я, пожалуй, ничем не отличался от этого большинства. В Контору попал сразу после института, который с госбезопасностью никак связан не был; кто меня там заметил – не знал и даже не рассчитывал, что когда-либо узнаю. Наверное, на самом дне личного дела хранится тот листок бумаги с первичной характеристикой, от, например, какого-нибудь неприметного доцента нашей кафедры, а на этой характеристике имеется пара-тройка резолюций, которые сильно повлияли на мою жизнь и судьбу. Но кто мне это личное дело покажет? Правильно, никто.

Поначалу всё выглядело, как самая обычная работа – именно что с десяти до девятнадцати с часовым перерывом на обед. Но прошло полгода стажировки – и всё изменилось. От сидения за столом с компьютером я, разумеется, не избавился, поскольку уже набил нужные шишки и научился документировать каждый свой чих. Но теперь меня кормили ноги – надо было хорошенько побегать, чтобы выполнить поставленные руководством задачи, уложившись в разумные сроки. Я был молод, бегал хорошо, успевал почти везде, и мои старания оценили, а меня взвесили и признали годным. Через десять лет я уже был капитаном и примеривался к майорской звезде, надо было всего лишь выработать положенный срок; сам я бегал только после пинка от начальства – за меня это делали молодые лейтенанты, которых я превращал в людей, подходящих нашему заведению. С зарплатой меня не обижали, ну а ненормированный рабочий день... супруга понимала и не пилила – она и сама была из нашей системы, хотя и работала во вспомогательных службах. С детьми дела обстояли сложнее, но пока они были слишком малы, чтобы слишком обижаться на отца.

Всё изменилось в одночасье.

Ни я, ни мои коллеги не любили политические акции. Более того – мы их ненавидели всем сердцем и готовы были расстрелять всех причастных, благо, старый коридорчик в подвале основного здания Лубянки можно было быстро вернуть к использованию по назначению. Но таких приказов нам не отдавали, а потому в эти дни мы переодевались в гражданское и шли работать среди людей – хотя как раз людьми наших подопечных мы не считали. Один из их лидеров как-то назвал свои последователей «хомячками» – и это определение, наверное, лучше всего показывало наше отношение к этому контингенту. Нам было за что не любить этих акционеров – всё происходило вечерами, а если случались какие-нибудь эксцессы, то наша работа могла затянуться и до утра. А эксцессы происходили регулярно.

На этот раз поначалу всё было мирно. Толпа тысяч в десять человек прошла сквозь строй полицейских по назначенному маршруту и собралась на проспекте, которому какие-то шутники присвоили имя прожженного русофоба Сахарова. Как-то один из наших предложил переименовать в честь его супруги Боннер кусок параллельной Мясницкой, тем более что именно эта женщина была ответственна за все взгляды и поступки своего мужа времен его диссидентства. Конечно, до такого московские власти вряд ли опустились, но если бы мантра собравшихся на Сахарова «мы здесь власть» стала больше, чем простое сотрясание воздуха, то ещё неизвестно, как бы сложилась судьба названий всех столичных магистралей.

«Качаться» толпа начала во время речи предводителя. Я не особо вдавался в смысл его завываний, это была зона ответственности других наших ребят, которые искали в словах выступающих хоть что-то похожее на крамолу. Но, кажется, он и не говорил ничего выдающегося – всё та же речевка «мы здесь власть» на разные лады. Но люди зашевелились – и тут наступило моё время. Моё и моих ребят.

Нам нужно было вычленить из толпы тех, кто её заводил, идентифицировать их и подвести под «фотографов» – ну или просто и без затей задержать. Например, для разбирательств, чтобы получить больше информации. Впрочем, по прошлому опыту было понятно, что план-максимум выполнить будет сложно. Эти заводилы имели серьезную подготовку, они очень ловко растворялись среди обычных протестунов, и была большая вероятность спутать настоящего революционера с каким-нибудь безобидным и скорбным на всю голову офисным планктоном, на которого лишь уйдет драгоценное время. Мы, конечно, тоже были не пальцами деланные, но известно, что убегающий всегда имеет фору перед догоняющим; к тому же это лет через десять Москву утыкали системами видеонаблюдения, которая позволяла тем, кто пришел нам на смену, рассматривать ситуацию издалека и с удобных ракурсов. Нам же приходилось заходить в агрессивно настроенную к любым представителям системы толпу, и это был серьезный риск, о котором я жене никогда не рассказывал. Незачем её волновать.

Впрочем, именно в тот вечер она всё узнала. Сложно не узнать, когда в новостях только и разговоров, что о прошедшем митинге, который закончился стычками демонстрантов с полицией и тысячами задержанных, а твой муж оказался в больнице после того, как ему в шею прилетел здоровый кусок кирпича. Таких пострадавших тогда среди нас было множество – ситуация быстро вышла из-под контроля, кто-то из заводил нас срисовал и отдал приказ, который был тут же выполнен. Ну а поскольку наша работа была толком не закончена, а отчеты пока что находились только в наших головах, полиции и пришлось хватать всех без разбору, в надежде поймать хоть кого-то серьезного. Но, насколько я знал, не поймали – ребята были, напомню, умелые, избавляться от внешнего наблюдения они умели на профессиональном уровне, так что уйти от пацанов из ментовки для них не составляло никакого труда.