Беззаветные охотники (СИ) - "Greko"

— Станем шахидами!

— Да будет так! — ответил имам людям, выбравшим свой путь и его конец.

Шамиль знал, что его не ждет мученическая смерть на войне с неверными. Его ждала Медина. На знамени имама было написано: «Не проявляйте слабость в бою, будьте терпеливы в трудности; смерть не настигнет, пока не наступит отведённый срок». Его, Шамиля, срок наступит нескоро. Откуда знал? Просто знал. Однажды ему открылось, что его ждет великое будущее. Годы сражений. Взлеты и падения. Рождённый в простой семье в ауле Гимры, он подарит свое имя сыновьям, и люди будут чтить имя Шамиля и через двести лет[3].

Очень образованный человек, знаток тариката и прочих суфийских учений, имам не знал равных в богословских спорах и владел секретными религиозными практиками. Когда в марте жалкий муфтий из Тифлиса попробовал его приструнить словами пророка «Всякое нововведение есть противообычие, всякое противообычие есть заблуждение, а всякое заблуждение в Огне», Шамиль лишь усмехнулся. Он мог достойно ответить, но лишь прогнал плетьми посланцев казанского богослова со словами: «Всякий, поднимающий оружие против истины, поднимет его на свою погибель!»

Теперь пришел черед узнать, найдут ли неверные свою смерть под стенами Ахульго? Мужество мюридов — бесценно. Мощные заслоны Ахульго — непреодолимы. Но есть и третье слагаемое будущего успеха. Воля! Его, имама, воля была способна сокрушать камни и поворачивать реки.

Но и его противник, Граббе, обладал волей не меньшей. Он видел перед собой не крепость. Не логово мятежника. Не конечную цель кампании, поставленную ему Императором. Перед ним была вершина всей его жизни. Тщеславие, непомерные амбиции — вот рычаг, который двигал Павлом Христофоровичем, храбрейшим из храбрых, но потерявшим связь с реальностью. Вписать свое имя в историю, сокрушив неприступную твердыню, — ради этого можно было рискнуть!

Через сорок лет один философ остроумно заметит: когда сталкиваются противоборствующие воли, получается то, чего никто не хотел. Ни Шамиль, ни Граббе об этом не знали, но упорно шли именно к такому финалу. Но до него оставались еще два месяца. А пока один готовил своих людей к обороне, а другой — к осаде. В тайне генерал понимал ее бесперспективность с теми силами, которые были в его распоряжении. Да и не нужна была ему просто сдача изнуренного гарнизона. Нужна была решительная победа, которая в веках прославит его имя!

Штурмовать слету — избави бог! Ахульго — не Терингул, нахрапом не возьмёшь. Но не таков был генерал Граббе, чтобы тратить время на осаду, на подробную разведку и долгую артподготовку. 12 июля подошли к крепости. На следующий день батальону апшеронцев было приказано сходу броситься на Старый Ахульго. Только напрасно людей положили. Даже ров не смогли преодолеть. И вытащить раненых смельчаков до темноты.

Пришлось приступить к долгой подготовке. Войска осторожно обкладывали подступы к крепости, неся уже первые потери. Прощупывали слабые места. Выбирали места для позиций батарей. Устраивали бивуаки.

Унтер-офицера Девяткина вместе с ротой куринцев отправили строить водопровод. Взвалив на одно плечо кирку, а на другое — свой двуствольный мушкет с примкнутым штыком, он зашагал в гору. Напевал про себя: «Не кочегары, мы не плотники, но сожалений горьких нет как нет. Мы водопроводчики-высотники, да, и с высоты вам шлем привет»!

Коста. Винздор, середина мая по н. ст. 1839 года.

Ветер с Темзы — не зловонный, а приятный, поскольку мы покинули Лондон — трепал кудри Цесаревича и холодил мой бритый череп. Мы плыли в Виндзор на королевском баркасе, получив приглашение от Виктории присоединиться к ней на три дня в загородной поездке. Этакий уик-энд с выездом на дачу в приятной компании. Добраться по реке до замка — самый оптимальный способ. Железнодорожную ветку еще не построили, но через два года обещали открыть станцию неподалеку от Винздора и выделить королеве собственный поезд. Но это все в планах. Так что добирались по старинке, как и английские венценосные пращуры в прошлом веке.

Баркас имел 20 метров в длину и чуть более двух метров в ширину. Соответствуя своему королевскому предназначению, он выглядел довольно эффектно и явно выделялся среди всей прочей плавучей речной «братии». Трудно было не отметить изящную, позолоченную и отлакированную искусную резьбу, которая украшала нос и корму баркаса. И команда баркаса — 22 гребца — отвечала требованиям особого судна. Все были как на подбор — удалые молодцы. И одеты не в абы что, а в алые ливреи. В алые же, но куртки были наряжены десять гребцов на сопровождавшем баркас адмиральском катере.

Мы с Томой, пользуясь тем, что никакой службы от меня не требовали, отошли как можно подальше от венценосной особы. Плюнули на условности, этикет. Стояли обнявшись. Тома была передо мной. Я её прикрывал от чужих взоров. Так что наши объятия не особо-то и были видны. Да и никто не обращал на нас внимания. Что понятно: все достаточно устали за предыдущие дни с беготней, танцами, речами и рукопожатиями. И этот короткий переезд для всех сейчас стал настоящей отдушиной. Перерывом перед новыми забегами.

Тамара была задумчива. Я видел, что она вся в своих мыслях. Проплывавший мимо пейзаж она просто наблюдала на периферии своего сознания. Мягко улыбалась своим мыслям.

— А я знаю, о чем ты сейчас думаешь! — я наклонился к её ушку.

Тамара тут же повела плечиком и хохотнула. Ей было щекотно.

— Ну, давай, удиви меня! — она погладила меня по щеке.

— Ты думаешь, что всего пару лет назад ты щипала лебедя во дворе своего дома в Вани. А сейчас в нескольких тысячах километрах от него плывешь на королевском баркасе рядом с наследником императорского престола!

Тамара улыбнулась.

— Прежде всего, я плыву рядом со своим любимым мужем! А уж после… Да, ты угадал!

— В голове не укладывается?

— С трудом, — усмехнулась Тома. — Но я не только об этом думаю.

— О чем еще?

— Что все это, как появилось неожиданно, так и может исчезнуть!

— Тома!

— Нет, нет! Я же не думаю, что мы останемся у разбитого корыта! Просто…

— Страшно?

— Нет, любимый. Вместе мы с тобой всё переживем. Поэтому не страшно. Но, если завтра я опять окажусь во дворе дома Вани, а ты будешь сидеть рядом со мной, я не буду горевать.

— Да, любимая! Быть рядом с тобой — все, что мне нужно.

— Только дай мне слово, Коста… — Тамара обернулась ко мне.

— Да, любимая. Все, что пожелаешь. Говори.

— Обещай мне, что ты разыщешь меня на том свете! — судя по взору, по дрожащему голосу, Тамара не шутила.

— Милая…

— Просто дай мне слово.

— Я обещаю, что переверну тот свет, но найду тебя!

— Вот так хорошо! — Тамара улыбнулась и быстро меня поцеловала. В обществе было не принято проявлять на людях подобные знаки внимания.

Жена опять повернулась в сторону берега и сразу кивнула в сторону постепенно открывавшейся в этот момент резиденции британских монархов. Баркас подплывал к Виндзору. Все тут же ожили. Цесаревич — прежде всего. Начали делиться впечатлениями.

«Да, уж, — подумал я. — Понятно, почему нынешняя династия в начале XX века стала называться Виндзорами. Во-первых, все лучше звучит, чем Саксен-Кобург-Готская. И короче. И значительнее. А, во-вторых, замок того заслуживает. Махина видная и внушительная, ничего не скажешь! Прям, сразу видно, что не хухры-мухры, а королевская резиденция. Главная и основная официальная. Соответствует величию, так сказать. А наш Кремль ни в чем не уступает, между прочим. И явно повеселей, чем этот средневековый монстр!»

Как только сошли с баркаса, к нам подбежал сияющий Гудсон. Про себя отметил сразу, что подобный вид англичан меня всегда настораживает. Прежде всего, жду от них подвоха. А уж потом — добрых вестей. Но его заявление никак нельзя было воспринять, как очередную ловушку или гадость, к коим островитяне так склонны.

— У меня для вас хорошая новость! — начал Гудсон, еще больше заставив меня напрячься.