Беззаветные охотники (СИ) - "Greko"

Фалилея моя речь не убедила и не успокоила. Тут я взбрыкнул!

«Твою ж! Можно подумать мне это нужно? Нет, нужно, конечно. Обещание ему давал! И все равно! Я же подставляюсь! Я! Лицо, приближенное к императорскому и королевскому тронам! Готов так рискнуть, чтобы вернуть ему священную книгу! Так нет же! Фифа фыркает и губки надувает, а эфиоп не желает участвовать, потому что это не комильфо и не богоугодно!»

— Всё! — сказал вслух. — Нравится вам, не нравится, другого варианта и не вижу, и не могу предложить! Поэтому споры заканчиваем. Мы с Бахадуром идем на дело! Если не хочешь, оставайся, Фалилей.

— Не хочу! ­– ответил Фалилей и выбежал из коттеджа.

Я выругался под нос, вызвав гневную отповедь Тамары. После взбучки, ушла в спальню. Посмотрел на Бахадура. Тот лишь усмехнулся.

— Много слов! — напомнил мне свой главный принцип. — Пойдём уже что ли?

— Подождём еще несколько часов, чтобы совсем стемнело! — вздохнул я и поплелся в спальню, надеясь вымолить прощение и успокоить женушку.

Получилось пятьдесят на пятьдесят. Полного прощения не получил. Моя грузинка все равно считала идею плохой, но зато согласилась на успокоительную процедуру, поскольку место было новым: следовало и его «пометить»!

Так старался, что заснул. Разбудил стук алжирца. Тамары рядом не оказалось. Пришлось вставать и идти открывать дверь.

— Время! Готов? — спросил Бахадур.

— Дай одеться!

Бахадур только возвёл свои голубые глаза к потолку и пошел на выход. В сторону Темзы, где нам еще предстояло раздобыть лодку.

[1] Знаменитая картина Рубо «Штурм Ахульго», чудом уцелевшая в ВОВ, но превратившаяся в лохмотья, не имела никакого отношения к подлинной местности. Рубо писал ее со слов очевидцев. Предполагаем, исходя из отрывочных данных, что высота самого малого утеса, старого Ахульго, была примерно 100 метров. Новый Ахульго был еще выше и возвышался над Старым.

[2] Муртазеки — наёмные воины, те, кто в отличие от ополченцев, получал содержание за службу. Своего рода гвардия Шамиля, позднее — также пограничная стража, полиция и прочее. Шамиль проводил границу между муртазеками и мюридами, если верить позднейшим записям пристава А. И. Руновского.

[3] Прямой потомок Шамиля ныне проживает на севере Москвы в скромной квартире в «человейнике».

Глава 14

Вася. Ахульго, вторая половина июня 1839 года.

При любой осаде первым делом пытаются лишить защитников воды. Ахульго обеспечивался водой из речки Альштинки. Если ее отвести, положение осажденных сразу станет критическим. Именно для того и строили водопроводы и отряжали рабочие команды. Но ничего не вышло. Не хватило толковых гидротехников.

Правда, было еще одно соображение. Вода в Андийском Койсу оказалась горькой и вызывала расстройства кишечника. Для долгой осады требовалось обеспечить людей нормальной водой. Отправленные команды смогли проложить водоводы от горных источников к квартирам тех батальонов, которые не имели удобного подхода к Альштинке и ее притоку Бетли. Работать приходилось под обстрелом. В скалах прятались засады. Из любой трещины мог раздаться выстрел или выскочить группа свирепых воинов с длинными тавлинскими кинжалами. Васе довелось не один раз поработать штыком, отставив в сторону кирку.

Граббе распределил наличные силы просто. Перекрыл отдельными отрядами основные направления. Чтобы создать непрерывную линию, войск было недостаточно, тем более что их позиции разделяли многочисленные овраги, ущелья и ручьи в теснинах. Но даже так приходилось одновременно подбираться с трех направлений к системе вражеской обороны, подводя траншеи и устраивая батареи, прикрывать тылы от возможного нападения и оборонять чиркатский мост. Граббе решил, что переправу проще бросить.

Шамиль не собирался сидеть сиднем в осаде. Он отправил своих людей поднимать народ со всего Дагестана. Ахверды-Магому — в Богулял. Сурхая — в Ихали. Галбаца — в Андию. Порядка восьми тысяч горцев уже подходило к Чиркату. На глазах разочарованных урусов на левый берег Койсу, напротив Ахульго, ежедневно прибывали караваны с порохом, провизией и пополнениями. Прорубив в отвесном скате утеса ступеньки, осажденные устроили связь с противоположным берегом. Могли отправлять из крепости раненых и больных.

Осажденные? Нет, скорее в осаде оказались сами русские. Шамиль мог без труда уйти, но не хотел бросать такую великолепную позицию. Пускай урусы долбят камень, подбираясь поближе к крепости. Меткие выстрелы мюридов каждый час забирают жизнь глупых солдат, неосторожно высунувших голову из-за камней. Недалек тот час, когда Ахверды-Магома обложит осаждавших и они сами превратятся в осажденных.

— Господа! Мы словно присутствуем при осаде Алезии, когда Цезарь сражался с Верцингеториксом. Еще немного, и нам придется создать помимо контрвалационной линии еще и циркумвалационную[1]. Складывается впечатление, что Граббе наплевать на осаду! — убеждал коллег офицер Генерального штаба, поручик Милютин.

— Но штурм невозможен! — возмущались собравшиеся офицеры. — Генерал сам признал Ахульго, «решительно неприступным замком»!

— Какая же это осада, — горячился поручик, — если решено всеми силами собраться на правом берегу и уничтожить мост у Чирката⁈ Напирать лишь с одной стороны на крепость — это противоречит военной науке.

— Генерал знает, что делает! На то он и генерал!

Командир Чеченского отряда отдавал себе отчет в сложности положения, в котором оказался. Быстрый штурм исключен. Правильная осада исключена. Снести укрепления артиллерийским огнем сложновато. И калибры маленькие, и подвоз боеприпасов крайне затруднен. Он планировал произвести усиленную рекогносцировку Ахульго, как было получено известие: горская милиция, занимавшая высоты, проспала передвижение противника. Прямо в тыл подтянувшимся к логову Шамиля войскам выходят крупные силы неприятеля. Русских застали врасплох. Даже главная квартира осталась без прикрытия. Пришлось срочно менять все планы и перегруппировывать войска, иначе можно было потерять Ашильту.

Сын принявшего мусульманскую веру армянина из Хунзаха, Ахверды-Магома стоял у истоков газавата. Он воевал вместе с Кази-муллой и Гассан-беком. Шамиль ему верил, как себе, выделяя среди прочих. Выполняя поручение имама, он собрал большой отряд из аварцев и чеченцев. Скрытным маршем ночью с 18 на 19-е июня занял высоты над Ашильтой. Другой его отряд выдвигался к Чиркатскому мосту по левому берегу Койсу.

К его несчастью, он не понял, что застал урусов со спущенными штанами. Вместо того, чтобы атаковать, он отдал приказ укрепляться. Горцы стали наскоро возводить завалы. На них уже двигались роты апшеронцев и кабардинцев, незаметно собираясь в садах аула.

На рассвете 19-го июня люди Ахверды-Магомы стали готовиться к наступлению на Ашильту, распевая стихи из Корана. Неожиданно на них напали две русские колонны, поднявшиеся на высоты. Штыковая атака оказалась настолько неожиданной, что горское ополчение побежало, бросив завалы без боя. Отступили на пять верст к Сагритлохскому мосту. Бежали так быстро, что их не догнала даже отправленная в погоню конница. Конечно, не исключено, что казаки не решились удаляться далеко от пехотных частей и лишь изобразили преследование.

Одновременно батальон апшеронцев, охранявший Чиркатский мост, перешел на другой берег под огнем противника. С таким трудом построенный мост был сожжен. Левый берег Койсу оказался полностью в руках аварцев. Чиркат был снова ими занят. Так развеялась последняя иллюзия связи с Внезапной через Аргвани и Удачный. Тактически Граббе в моменте выиграл, но стратегически — крупно проиграл, по сути сдав все достижения, достигнутые в мае-начале июня[2].

— Господа! Положение угрожающее! Нам необходимо покончить с ордами лезгин на нашем берегу, — обратился Граббе к полковникам.

Они переглянулись. «Наш берег»! А левый⁈ Подтверждались худшие опасения штабных офицеров: правильной осады не будет. Генерал нацелился на штурм. Один Бог ведает, какой кровью обойдется приступ неприступной крепости!