Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей

* * *

От Испанского Информбюро — «Agencia Febus» сообщает:

«Вчера наши лётчики-интернационалисты нанесли разящий бомбовый удар по позициям мятежников! Бригада франкистов бросила позиции и трусливо бежала! Интернациональный батальон „Джуракович“ при поддержке танковой бригады сумел разгромить мятежников и прорвать оборону на глубину до 10 километров!»

Испанцы оказались не менее талантливыми последователями известного полководца.

* * *

Наутро, придя к своему самолёту, Лёха застал ухмыляющегося техника и новую надпись на борту: «Почтовый».

Вернувшись на базу, экипаж стал объектом для шквала шуточек.

— Как там ваша почтовая голубь? — смеялся старший техник. — Доставила письмо точно по адресу, даже с подарками!

Лёха хмыкнул, оглядел свой экипаж, слегка виновато почесав затылок:

— Орёл, то как минимум боевой.

Кузьмич заныкался в своём отсеке и старался не отсвечивать.

Конец декабря 1936 года. Аэродром Лос-Альказерас

— Отстань, Кузьмич! У меня критические дни, — буркнул Лёха, раздражённо махнув рукой.

Кузьмич замер, недоумённо посмотрев на товарища.

— Какие ещё критические дни? Ты что несёшь, Лёха? — спросил он, приподняв бровь.

Лёха тяжело вздохнул и пояснил, словно говоря с ребёнком:

— Мотоцикл барахлит и денег на вино нет. Вот и вся критика, понимаешь?

— Ха! — Кузьмич расплылся в ехидной улыбке. — Что, опять всё в дырку спустил?

Он вальяжно полез в карман, выудил несколько помятых купюр и протянул их Лёхе.

— На, держи, безнадёжный ты наш.

Лёха сначала возмущённо вскинулся, будто собирался отказаться, но потом обречённо вздохнул и взял деньги.

— Я верну с получки, честно! — заявил он с пафосом, стараясь звучать убедительно.

Кузьмич скептически хмыкнул, явно не веря ни одному слову.

— Ну или пропьём вместе, — открыто улыбаясь добавил Лёха.

Кузьмич рассмеялся, хлопнув его по плечу.

— Вот это уже больше похоже на правду! — в ответ ему радостно оскалился Кузьмич.

— Слышал, мятежники наш пароход утопили, «Комсомолец»? — спросил он меняя тему.

— Слышал, «Комсомол» называется, пропал без вести, да, скорее всего франкисты утопили, — подтвердил Лёха, — будем теперь конвои сопровождать.

Конец декабря 1936 года. Картахена.

Лёхины заначки подошли к концу, цены лезли вверх в воюющей стране со страшной силой, денежное содержание им выплачивалось советским курьером, приезжавшим раз в месяц из представительства, и то каждый раз Лёху пытались подписать на какой-нибудь займ в пользу очередных голодранцев, заявивших про строительство коммунизма.

В итоге Лёха вытащил из заначки в ангаре технической службы золотую колбаску, так и не сданную вовремя Кузнецову, и стал решать, как превратить её в более приемлемые для трат денежные формы.

— Ничего, кроме криминала, в мозг не лезет, — сочувственно проговорил он, сам себе.

Найдя того самого, знакомого ему руководителя профсоюза, самой уголовной наружности, он показал ему одну монетку и предложил обменять золото на песеты.

Тот заулыбался похабнейшей улыбкой, с радостью согласился поменять, но объяснил, что здесь они не ведут таких дел, и предложил доехать до таверны по тракту на Кордобу, километрах в тридцати, завтра к обеду. Всё это очень смахивало на подставу, но деньги были нужны, как никогда и Лёха, скрипя сердцем, согласился.

Утром он засунул свой безотказный Браунинг в кобуру подмышку, взял пару запасных обойм и, пристроив нож в потайной карман, оседлал своего двухколёсного «Россинанта», благо вылетов не было по причине безобразной погоды.

Конец декабря 1936 года. Тракт на Кордобу.

Мотоцикл плюнул вонючим дымом и бодро стал наворачивать километры, постепенно поднимаясь в невысокие горы.

Почти доехав до места, за пару километров до таверны, Лёха прибавил газу на относительно прямом и ровном участке и вдруг в ужасе увидел, как метрах в тридцати от него, прямо из дорожной пыли струной натягивается проволока, точно поперёк траектории его движения.

Всё, что успел сделать Лёха, так это резко отвернуть «гашетку» газа на себя… Мощный и тяговитый двигатель мгновенно поднял переднее колесо мотоцикла вверх, сделав «свечку».

— Бл*ть! — вырвалось у него, когда он дёрнул газ, и мотоцикл резко поднялся «свечой».

Приняв проволоку на двигатель и врезавшись в неё всей своей массой, мотоцикл спас Лёху — тот должен был налететь на проволоку грудью или шеей и несомненно свернул бы её. Импульс был столь силён, что проволока дёрнулась и с визгом мгновенно лопнула. Лёха сгруппировался, отпустил руль, толкнулся от подножек и вылетел из седла. Мотоцикл бешено закувыркался по дороге. И хотя скорость была всего километров тридцать–сорок, приземление на каменистую дорогу вышло жутко болезненным.

— Еб***ые пи***сы! — заорал он, скатившись по камням и почувствовав, как разодрал себе бок и бедро. Хотя облегчённый танковый шлем сохранил Лёхину бестолковку, он разодрал себе ногу, бочину и плечо, кувыркаясь по пыльной дороге.

Очнувшись, превозмогая боль во всём теле, Лёха вытащил Браунинг и постарался отползти за большой камень или даже небольшой кусок скалы, отделяющий основной ход дороги от узкой боковой дорожки, идущей вправо вбок и наверх.

От места засады появилось три преследователя, одетых по местной блатной моде — в яркие шейные платки и береты соответствующего им цвета.

Лёха передёрнул затвор, кривясь от боли в ободранных руках. Постаравшись унять дыхание, он прицелился в переднего бандита, положив руки на камень. Ствол ходил ходуном, а кровь из рассечённой брови заливала глаз, мешая целиться. Он выдохнул и тихо потянул за спусковой крючок…

Грохнул выстрел, и передний бандит взмахнул руками, выронил револьвер и упал навзничь в пыль каменного крошева дороги. Лёха выстрелил ещё раз в следующего.

Двое оставшихся рванули в стороны, прижимаясь к камням, и открыли ответный огонь. Пару раз пули высекли каменную крошку вблизи от плохинького убежища Лёхи.

— El comi! Rindete ahora! — Комиссар! Сдавайся! — заорал один бандит, отвлекая Лёхино внимание.

— Váyanse al carajo, burros apestosos! Пошли на хер! Ишаки поганые! — не остался в долгу Лёха на чисто южном диалекте.

Один бандит продолжил периодически стрелять, стараясь поймать выглядывающего из-за камней Лёху, а второй стал обходить его по дуге, прячась за камнями на другой стороне основной дороги.

— Te haremos pedazos! На ленточки порежем! — уже истерически визжал первый урод, высовываясь из-за камней и стреляя.

— «Пе*дасос»! Сейчас вам полный «пе*дасос» наступит! — тихо отвечал Лёха, целясь в обходящего его гада. Хлёстко бабахнул выстрел, урод нырнул за камни и тоже выстрелил пару раз в ответ.

Пуля выбила каменную крошку, и она больно впилась Лёхе в щёку.

— Что для тигра лишняя полоска! — Лёха зло скалил зубы, вытирая кровь рукавом.

Чуть позже Лёха с ужасом осознал, что ещё немного — и он будет виден, как на ладони, второму противнику.

Он выстрелил пару раз и, превозмогая боль, побежал, точнее похромал с максимальной скоростью вверх по тропе. Несколько раз он останавливался и, прижимаясь к скалистой стене справа, отстреливался от наседающих сзади бандитов. Лёхе пришлось поменять магазин. Осталось семь патронов, если не найти где то в карманах третий и последний запасной магазин.

Через какое-то время Лёха выдохся. Ободранные части тела нестерпимо болели, руки дрожали и ноги подкашивались. Он спрятался за небольшим выступом и присел, стараясь вжаться в нагромождение камней и стать как можно меньше. И вдруг почувствовал, как его левая нога проваливается куда-то в глубину, увлекая его за собой. Он увидел небольшой лаз куда-то в сторону и вбок от тропы и, не думая, ввинтился в него, упав внутрь и ударившись о какие-то деревянные ящики.

— А! Суки! Как же больно! — тихо скулил Лёха, размазывая сопли, кровь и грязь по морде.