Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей

Взрывной волной капитана сорвало с насеста, подняло в воздух и, словно гордого орла, швырнуло в полёт, закончившийся на обратном склоне холма, метрах в двадцати от места старта.

За время стремительного, но короткого полёта, капитан, словно стараясь стать ближе к пернатым, продолжал усиленно гадить.

Покувыркавшись по насыпи, измазавшись в пыли и собственных экскрементах, Хосе замер безмолвной куклой. Его поза, будто насмехаясь, контрастировала с трагедией исчезнувших в огне товарищей.

Через какое-то время он пришёл в себя, потряс зудящей головой и попытался собраться с мыслями. Его мучительно вырвало. Всё тело болело, словно пропущенное через мясорубку, рука не слушалась, голова кружилась, а в ушах стоял невыносимый звон.

Склон был усыпан обломками дерева, металла, горящей резиной, вперемешку с обрывками одежды и частями человеческих тел. Машинально Хосе подобрал несколько обгоревших снаружи восковых колбасок и сунул их в карман.

Взобравшись на вершину холма и посмотрев на дорогу, Хосе застыл в изумлении. Полотно дороги было разорвано огромным противотанковым рвом, которого ранее явно не предусматривали строители. Во рву и вокруг, в пыльной дымке, копошилось с десяток солдат армии Франко. Во главе группы на четвереньках ползал пехотный лейтенант, и эта толпа с азартом что-то выискивали среди обломков, сталкиваясь и ругаясь.

Со стороны республиканцев раздались выстрелы. Тяжёлый стук пулемёта прорезал воздух длинной очередью, а затем резко оборвался, совпав с хлёстким звуком артиллерийского выстрела. С позиций, которые Хосе только что пересёк, доносились лязг, выстрелы и крики.

На дороге появилась маленькая, нелепая железная коробка с тонким «стебельком», торчащим из крупной для неё «головы». Мутное сознание Хосе автоматически выдало: «Русские Т-26».

Танк приблизился и выстрелил. Огненное облако вспухло недалеко от франкистских солдат, заставив их в панике разбегаться. Хосе, не теряя времени, машинально подобрал ещё пару валяющихся обгоревших колбасок, сунул их в карман и, прихрамывая, двинулся вниз по склону. Исчезнув за нагромождением камней, он продолжал идти, понимая: Франко не прощает ошибок.

* * *

Много позже, уже после Второй мировой войны, Хосе Гарсия, ставший одним из крупнейших фермеров Аргентины, качался в кресле на своём ранчо. Однажды он признался входящему в моду психологу, что так и не смог найти способа спрятаться от безумного страха перед распахнутым люком русского бомбардировщика.

Про себя он с усмешкой вспоминал, как уже во время Второй мировой войны, под чужим паспортом он добрался до той расщелины под Картахеной, где когда-то с Рамиро спрятал ящики. Однако на месте их не оказалось. Заметив в пыли золотую монетку с индейцем, он подобрал её и повесил себе на шею. Монета стала его талисманом, напоминанием о бурной молодости и времени, когда от смерти его отделял лишь один случайный шаг.

Глава 34

Попою вперед

Декабрь 1936 года. Аэродром Лос-Альказерас

— Нагруженный как ишак, олень Рудолф повез новогодние подарки франкистам, — пошутил Лёха перед взлётом, поправляя шлемофон.

Тяжело оторвавшись от аэродрома, гружёный бомбардировщик неохотно набирал высоту. Вылет был назначен на раннее утро, и светлеющий горизонт лишь слегка освещал дорогу в сторону Кордобы. Лёха немного нервничал, уж больно неприятная цель была на этот раз. Прямо перед вылетом ему поставили задачу пересечь линию фронта и отбомбиться по железнодорожной станции Кордоба, как выразился Проскуров: «раздолбав в пыль» снабжение наступающего врага.

Лёха не любил подобные постановки задачи на бегу. Он считал необходимым потратить время и детально изучить район, ориентиры, обсудить варианты захода на цель, отхода после бомбёжки и самое главное согласовать с Кузьмичом порядок действий, но чаще всего задачи рождались в самый последний момент и ставились уже готовому к вылету экипажу.

Где-то над линией фронта, спустя примерно час полёта, заскучавший от получасового Лёхиного инструктажа Кузьмич, который всегда славился сочетанием основательности характера и своим умением подколоть товарища, решил развлечь себя и товарищей. На повестке дня стояло опробование внутренней пневматической почты, по мнению конструкторов служившей средством связи между экипажем.

Склонившись над планшетом, он быстро начертал карандашом дурацкие слова: «Будешь ты летать теперь задом наперёд», и пририсовал человечка с маленькими глазками на круглом лице, огромными ушами и крыльями, целившегося куда то вверх из пулемёта. Закатав послание в трубочку, Кузьмич вложил его в цилиндрик и, едва сдерживая смех, дал давление и запустил послание Алибабаевичу в пневмопочту.

Система радостно и громко пшикнула и цилиндрик с весёлым свистом исчез в недрах самолёта, полетев в сторону стрелка, а Кузьмич, довольно потирая руки, представил его реакцию.

Но в этот момент самолёт неожиданно вздрогнул. Раздался громкий лязг, и бомболюки резко открылись. Все шесть стокилограммовых бомб разом вывалились в утреннюю тьму. Обычно барахлившие электросбрасыватели вдруг сработали чётко и одновременно. Нежданно облегчившаяся СБшка разом полезла вверх. На секунду в кабинах повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь шумом двигателей.

Внизу раздался зверский взрыв, который осветил землю жутким огненным цветом. Сила детонации была настолько мощной, что самолёт, летевший на небольшой высоте, резко качнуло. Лёха вцепился в штурвал, пытаясь стабилизировать машину, а Кузьмич, побелевший от осознания произошедшего, уже не находил свои шутчки такими уж смешными.

— Кузьмич! Что за фигня⁈ — рявкнул Лёха, обращаясь к штурману. — Это ты там чего нажал?

Кузьмич, не зная, куда деться от вины, только пожал плечами и пролепетал в рацию:

— Пневмопочту, только опробовал, написал Алибабаичу, что он летает — «Попою вперед!»… может, где-то контакт замкнуло… «Бандура»!!! Моя «Бандура»!!! — вдруг завопил Кузьмич.

— Кузьмич! Что за детский сад! Какой контакт⁈ Мы чуть сами не отправились попою вперёд! — взорвался Лёха — сейчас я тебя сброшу следом за «Бандурой»! Будешь фотоаппарат искать!

Между тем, внизу разгорались пожары от сброшенных бомб. Несмотря на нештатный сброс, попадание оказалось неожиданно точным, прямо в короткую вражескую колонну.

К счастью Кузьмича его «Бандура» была крепко прикручена и страховочная проволока не подвела.

Лёха сделал круг и поднабрал высоты, присмиревший Кузьмич сделал несколько кадров разгромленной колонны.

— Ну, можно сказать, сработали на пять баллов, — проворчал Лёха, успокаиваясь. — Раз бомб больше нет, поехали кино фотографировать по расписанию! Только, Кузьмич, я тебя умоляю, к пневмопочте больше не прикасайся, а то замкнёшь еще чего-нибудь и мы всей толпой за борт вылетим!

— А я что, а я ничего! — виновато буркнул штурман, глядя куда-то в сторону.

Самолёт, вновь обретя устойчивость, продолжил путь к цели.

Позже, уже на земле, при проверке самолёта выяснилось, что внутренняя система пневматической почты по какой-то злой иронии замыкала электроцепь бомбоотсека. При отправке посылки от штурмана к стрелку советская пневмопочта ловко замыкала советский же электро-бомбо-сбрасыватель, разом отправляя всю боевую нагрузку в незапланированный полёт.

Советская инженерия, всегда полная сюрпризов, превратила невинную записку в настоящий бомбовый рейд.

* * *

Лёха корпел над рапортом о боевом вылете:

— … обнаружив колонну с бронетехникой и живой силой противника, перенацелил нанесение бомбо-штурмового удара на приоритетную цель. В результате уничтожено до десяти двенадцати единиц бронетехники и транспорта врага, а также до пол батальона живой силы мятежников!

Он писал, высунув язык от усердия. «Чего их, супостатов, жалеть-то», — вспоминал Лёха формулу, приписываемую Кутузову.