Штатский (СИ) - Ра Юрий

Немцы тем временем вывели наших бойцов на дорогу. Генка оглянулся на старшего, мол что делать? Тот ответил также молча, жестами. Ткнул пальцем в сторону людей, потом показал один палец, и тем же пальцем в Генку. Второй жест — показал два пальца, и ткнул в себя. Чего тут думать! Первого снимает Генка, он и стреляет первым. Двух других валит дядя Саша, а Генка, если попадет с первого раза в своего ганса, ему помогает добирать врагов.

«Я первый стреляю, первый немец мой, — шептал сам себе юноша, целясь в того солдата, который шел впереди всех с винтовкой в одной руке и каской в другой. — Жарко тебе, вон даже рукава закатал. Ну сейчас остынешь» Он совместил мушку в прорези винтовки с головой противника. Ясно, что председатель велел целить всегда в корпус, но тут расстояние плёвое, небось не заругает. Выстрел лягнул в плечо, чуть опустить ствол, как учили, убедиться, что цель поражена! Не медля, перенос точки прицеливания на следующего. Два выстрела слились в один, кто попал, неважно — главное немец упал кулем. А третий враг уже вскинул своё оружие и поворачивается на звук. Еще выстрел — это дядя Саша влупил точно в цель!

Теперь, как учили, короткий осмотр поля боя, и смена позиции. Снова осмотр, уже подольше. Машут руками горе-вояки, показывают, что больше никого из фашистов рядом нет. Можно выходить? Нет! Надо установить контакт с напарником и получить дальнейшее указание! Вон он, между деревьев ему машет, чтоб оставался в кустах и наблюдал. Сам снимает накидку, вытирает ею лицо. Председатель не спешит выходить, снял сидор, запихнул лишнюю одежду в него, теперь выходит. Стоп! Все это время Генка должен был наблюдать за полем боя, а не за дядей Сашей! Блин, забыл.

Глава 12

Допросы

А больше он ничего не забыл? Дозарядиться! Точно! Дядя Саша несколько раз говорил, как закончился огневой контакт, и у тебя неполный магазин, то надо его добивать патронами. Вот прямо сейчас и… Нет, нельзя! Кто-то из напарников должен страховать в этот момент. Генка понял, что сейчас его задача — контролировать всех. Да, ему так и объясняли, что только члены твоей группы вне подозрения, незнакомые могут в любой момент проявить агрессию. Ну как такое может быть? А вот может — сказал дядя Саша, а дядя Лёша хмыкнул подтверждающе. Раз краском может выйти к немцам сдаваться, то вообще чего угодно можно ожидать от людей.

К троим пленным, похоже, что к бывшим пленным, из леса вышел один человек. Это был крупный гладко выбритый мужчина в пиджаке, како-то фуфайке, солдатских штанах и кирзовых сапогах с картузом на голове. На уровне груди он держал винтовку, не по-уставному, а как охотничье ружьё. Весь его невоенный вид перечеркивался только что произошедшей перестрелкой. А потом этот человек сделал то, что от него никто не ожидал: он подошел в первую очередь не к освобожденным советским людям, а к немецким солдатам. Около первого он ухмыльнулся, а подойдя к двум другим, опустил ствол и два раза выстрелил в них, видимо, не будучи уверенным, что они мертвы. Самозарядная винтовка в его руках смотрелась легкой как игрушечная.

Первой отмерла женщина:

— Вы что делаете! Как вы посмели!

— Что я посмел? — Человек сделал два шага назад, вероятно, чтоб держать в зоне видимости всех троих освобожденных.

— Вы добили раненых!

— Верно, я добил раненых. И что?

— В раненых нельзя стрелять, они требуют лечения.

— Вот видите, требуют. Эти уже ничего не требуют. И вообще, чего разоралась, баба⁈ — Со спокойного голоса он резко перешел на крик. — Ты кто вообще?

— Я врач.

— Ну вот, а я думал, ты советский человек.

— Одно не отменяет второго.

— Определись, женщина, кто ты в первую очередь, врач или гражданин своей страны. Ты готова сотрудничать с врагом, убивающим твоих родных?

— Но как же, раненые требуют помощи.

— Раненый враг требует контрольного выстрела. Иначе он встанет на ноги и продолжит убивать. Верно, товарищ военный?

Товарищ военный оторвал взгляд от убитых немцев, глянул на этого мужика в иностранных часах, выползших из-под обреза рукава и сделал шаг к ближайшему убитому, явно желая подобрать оружие.

— Стоять! Шаг назад, военный! Стоим спокойно, меня не нервируем.

Люди посмотрели на штатского непонимающе. Вот вроде он только что их освободил, а уже поводит стволом винтовки в их сторону. И из леса никто не выходит, стреляло несколько человек, это было слышно. Почему больше никто не вышел?

— Граждане бывшие пленные, никуда не тянемся, не разбегаемся, сохраняем благоразумие.

— Вы партизаны? Кто старший? Командира ко мне! — Командир опомнился и взял командный тон.

— Ты кто, дядя? — Голос этого, с винтовкой, стал прямо медовый.

— Перед тобой не дядя, а лейтенант Красной армии! Докладывай, сколько вас, кто старший!

— Во врет, а! Какой ты лейтенант, где петлички? И шеврона нет, смотрю.

— Спорол, перед тем как попасть в плен. Вы должны…

— Мы тебе ничего не должны. Дурачок какой, право слово. Петлички спорол, а фуражку и портупею оставил. Чего-то ты паря, врешь.

— Дамочка, кто вы такая, может с вами проще разобраться будет.

— Я не дамочка. Я врач, работала в гарнизонной больнице. Когда подошли немцы, пыталась прорваться вместе с нашими бойцами, как оказалось, из окружения. Так вышло, что группа была рассеяна, в лесу окончательно потерялась.

— Хорошо излагаете. А кто у нас муж?

— Командир батареи. Был. Погиб под обстрелом.

— Этих двух знаете?

— С бойцом вместе шли от города, фамилию не знаю. Товарищ лейтенант присоединился к нам вчера.

— Понятно. А сегодня вы добегались.

— Кто вам дал право допрашивать людей⁈ Ведите нас всех к командиру своего отряда, не теряйте время.

— К какому командиру? У нас не военная организация. Так что ваше мнение и попытки что-то там приказывать — мимо кассы. А право выпытывать мне дала винтовка. У вас оружия нет, у меня есть — мои права выше ваших. Ладненько, вот ты малохольный, — мужик кивнул солдату, — подбери винтовки, вешай на плечо. Сейчас пойдем, покормить вас надо, ежели по-хорошему.

Вся компания вслед за своим провожатым шла по лесу, причем незнакомец явно давал понять, что лейтенанту не следует подходить к бойцу. Иногда в стороне слышались звуки, будто ко-то шел через лес параллельно с ними. Впрочем, это и так понятно, не доверяют партизаны или такие же окруженцы своим новым знакомым.

За километр до стоянки, на которую Парамонов вел нежданчиков, он махнул рукой на секунду проявившемуся Генке, обозначая необходимость бежать вперед и предупредить остальных о неожиданных гостях. Тот унесся аки призрак, парень явно чувствует себя в лесу его частью. К тому времени, когда все четверо вышли к лагерю, их уже ждали. Генка просто отдыхал, он накрутил петель по лесу вокруг процессии, чтоб его не было видно, да еще и в конце бегом бежал. А крестьяне, получившие информацию, держали оружие под рукой.

Парамонов был доволен таким подходом, он не раз всех своих предупреждал, что люди могут встречаться разные, не следует сразу и безоглядно обниматься с каждым советским человеком. Даже советские бывают разные, а уж просто похожих затаившихся полно на каждом шагу. А еще вражеские диверсанты. Для общего развития он поведал и про немецкий восьмисотый особый полк «Бранденбург», собранный из отборных русскоговорящих немцев, детей белогвардейцев, перебежчиков из СССР, всяких националистов с хорошим знанием русского языка. Запугал и настропалил, мол кто сейчас тут только не ходит. Сам Парамонов не сильно был уверен в пересказываемой им истории, но нагнать жути любил. Чтоб не зевали и мух ртом не ловили.

Лейтенант не сильно возмущался такими обстоятельствами. Попробовал прогнуть, не получилось — и не надо. Он вообще показался Парамонову очень уравновешенным человеком. некую долю недоумения проявил только однажды, когда Александр добивал фашистов у дороги. Впрочем, тогда и врачиха проявила некую долю истерики. Не очень тут народ привычный к добиванию, фильмов не насмотрелись тематических, где каждый второй умирающий враг стреляет в спину главному герою. Так что в будущем всякий знает: не хочешь быть погибшим героем — не подставляй спину и производи контроль. А еще лучше в таких случаях и съемочную бригаду добить, чтоб свидетелей подвига не было.