Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
«Рождественская раскраска, не более того. Держись, девочка. Не раскисай».
Гурангатч забился в воде, и рука Варрина, описав короткую дугу, воткнула конец бумеранга в уцелевший глаз великана. Чудовище взревело так громко, что Корделия невольно отпрянула. Гурангатч сложился пополам в воде и скрылся под поверхностью. Корделия едва успела заметить толстый хвост с зазубринами, промелькнувший в россыпи брызг. Пруд затих, и лишь небольшая зыбь набегала на его берега. Потом и она растаяла без следа.
– Он ушел в землю, – сказал Варрин, присаживаясь на корточки и вглядываясь в воду. – Его не будет долго.
Корделия поставила пистолет обратно на предохранитель.
Варрен отвернулся от пруда. Корделия не могла ничего с собой поделать, она жадно уставилась на него. Мужчина опустил глаза, потом их взгляды снова встретились. Не выказывая особого смущения, он сказал:
– Всего лишь возбуждение от поединка. – Потом с улыбкой добавил: – Этого не случилось бы при обычных обстоятельствах, если бы я сопровождал европейскую даму по нашей глуши.
Корделия догадалась поднять с земли его сложенную одежду и протянуть ему. Варрин с достоинством принял вещи. Перед тем как отвернуться и начать одеваться, он сказал:
– Если ты готова, то самое время освежиться питьем и отдохнуть. Прошу прощения, чай у меня весь вышел.
– Я переживу, – кивнула девушка.
Даже после заката пустыня не спешила отдавать тепло. Корделия чувствовала, как почва под ней пышет жаром. Они с Варрином лежали на узловатых, полуобнаженных корнях дерева. Воздух казался душным, словно на лицо ей натянули стеганое ватное одеяло. Когда она шевелилась, движение казалось тягучим, замедленным.
– Вода была изумительная, – сказала она, – но я все равно хочу есть.
– Твой голод – иллюзия.
– Тогда я навоображаю себе пиццу.
– Ну ладно. – Он со вздохом поднялся на колени и пробежал пальцами по шершавой древесной коре. Отыскав отваливающийся кусок, оттянул его от ствола. Его правая рука метнулась вперед, пальцы потянулись схватить что-то, незримое для Корделии. – Вот.
Это было что-то извивающееся мучнистого цвета с многочисленными ногами.
– Личинка витчетти. – Варрин улыбнулся. – Это одно из наших национальных блюд. – Он сунул ладонь ей под нос, как озорной мальчишка. – Что, противно, маленькая мисси?
– Черт подери. Нет, – сказала она, чувствуя подступающий гнев. – Не называй меня так. – «Что ты делаешь?» – спросила она себя, протягивая руку к гусенице. – Ее едят живой?
– Нет. Это необязательно.
Ее спутник развернулся и придавил личинку о выступ коры. Она дернулась и перестала бороться за жизнь.
Заставляя себя просто сделать это и не думать ни о чем, Корделия взяла гусеницу, закинула ее в рот и принялась жевать.
«И зачем я это делаю?»
– Ну, как? – с серьезным видом поинтересовался Варрин.
– Ну… – Девушка дернулась, проглатывая личинку. – На цыпленка это не похоже.
Появились звезды и сверкающим кушаком опоясали все небо. Девушка лежала, закинув за голову сплетенные руки. Она вдруг поняла, что прожила на Манхэттене почти год и ни разу за все это время не смотрела на звезды.
– Там, наверху, Нурундери[70], – сказал Варрин, указывая на небо, – вместе с двумя своими юными женами – их вознес туда Непеле, властелин небес, когда женщины вкусили запретной пищи.
– Яблок? – уточнила Корделия.
– Рыбу. Таккери – яство, дарованное только мужчинам. – Он чуть переместил руку, снова вытянул пальцы. – Вон там, дальше, можно различить Семь Сестер. А это Карамбаль, их преследователь. У вас его зовут Альдебараном.
– У меня масса вопросов, – заметила Корделия.
Варрин помолчал.
– Не о звездах.
– А о чем?
– Обо всем. – Она уселась и обвела тьму руками. – Как я здесь очутилась?
– Я привел тебя.
– Я знаю. Но как?
Он долго колебался. Потом сказал:
– Во мне течет кровь аранда[71], но я вырос вдали от племени. Ты знаешь о городских аборигенах?
– Как в «Последней волне». – Девушка кивнула. – И «Обитателей глуши»[72] я тоже смотрела. Племена не живут в городе, так? Только одиночки?
Варрин рассмеялся.
– Ты все сравниваешь с кино. Это все равно что уподоблять действительность миру теней. Ты точно знаешь хоть что-то о настоящей жизни?
– Надо думать. – В данных обстоятельствах она вовсе не была в этом уверена, но не собиралась признаваться.
– Мои родители нашли работу в Мельбурне, – продолжал Варрин. – Я родился в глуши, но ничего о ней не помню. Я был городским мальчишкой. – Он горько рассмеялся. – Моя «прогулка», казалось, обречена была закончиться среди пьяниц, блюющих в сточной канаве.
Корделия жадно слушала, не перебивая.
– В младенчестве я чуть не умер от лихорадки. Что бы виринун – знахарь – ни делал, все было без толку. Мои родители так отчаялись, что уже готовы были нести меня к белому врачу. Потом лихорадка отпустила. Виринун потряс надо мной своим целебным жезлом, заглянул мне в глаза и сказал моим родителям, что я выживу и совершу великие дела. – Он снова помолчал. – Другие дети тоже заболели такой же лихорадкой. Родители рассказывали мне, что их тела съеживались, корежились или превращались в нечто невообразимое. Но все они умерли. Один я остался жив. Другие родители ненавидели меня и моих родителей тоже – за то, что родили меня. Поэтому мы уехали.
Он умолк. В голове Корделии, словно восходящая звезда, забрезжила мысль.
– Вирус дикой карты.
– Я знаю о нем. Думаю, ты права. У меня было нормальное детство, насколько мои родители могли сделать его нормальным, до тех пор, пока на теле у меня не начали пробиваться волосы. Тогда…
Он не договорил.
– Что? – горячо спросила Корделия.
– Когда я стал мужчиной, то обнаружил, что могу свободно входить в Сновидения. Я могу исследовать землю моих предков. Могу даже брать с собой других.
– Значит, это действительно Сновидения. А не какой-то коллективный мираж.
Он повернулся на бок и взглянул на нее. Глаза мужчины были совсем близко. От его взгляда похолодело где-то под ложечкой.
– Нет ничего более реального.
– А то, что случилось со мной в самолете? Ээр-мунаны?
– В мире теней есть и другие, кто способен путешествовать в Сновидении. Одна из них – Мурга-муггай, ее тотем – паук-каменщик. Но с ней что-то… что-то не так. У вас бы ее назвали психованной. Для меня она – Зло, хотя она претендует на родство с Народом.
– Почему она убила Карлуччи? Почему пыталась убить меня?
– Мурга-муггай ненавидит святош-европейцев, особенно американца с небес. Его зовут Лео Барнетт.
– Огнедышащий дракон, – уточнила Корделия. – Он телепроповедник.
