Андрей Троицкий - Черные тузы
Обзор книги Андрей Троицкий - Черные тузы
Андрей Троицкий
Черные тузы
Глава первая
Предприниматель Марьясов заканчивал ужин в ресторане «Два Ивана». Еда показалась тяжелой, фирменные котлеты «подкова» слишком жирными, картофель пережаренным, маринованная спаржа кислой, а клубничный пирог сладким до приторности. Марьясов, широко распахнув пиджак, погладил ладонью вздувшийся живот и вслух заметил, мол, лучше было пару кирпичей проглотить, а не ехать сюда и не тратить деньги на ужин, после которого чувствуешь только, что в желудке застрял булыжник. Молодой пресс-секретарь предпринимателя Игорь Куницын, не страдавший расстройством пищеварения и вполне довольный ресторанной кухней, одобряя остроту своего начальника, хихикнул и поднес к сигарете Марьясова огонек зажигалки.
Хозяин заведения Харитонов неслышными шагами подошел к столику гостей, изобразил нечто вроде с поклона с полуприседанием и спросил, довольны ли гости угощением.
– Довольны, – ответил Марьясов, улыбнувшись через силу. – А твой певец, ну, Головченко скоро будет выступать? Путь он на минуту к нам присядет.
– Сей момент, – Харитонов растворился в полумраке ресторанного зала.
Головченко в темном с серебристым отливом костюме и белой сорочке, уже загримированный для выхода на сцену, с напомаженными волосами, не заставил себя долго дожидаться, подошел к столику и, поприветствовав Марьясова, сел на стул, налил в чистый стакан минеральной воды.
– Выпьешь с нами? – Марьясов кивнул секретарю, чтобы тот наполнил рюмки.
– Вы же знаете, я теперь ни капли, – отказался Головченко. – То есть вообще ни грамма.
– Вот как? Тогда молодец, – Марьясов усмехнулся. – Это хорошо, умеешь слово держать.
– Я вам два года назад пообещал, что больше капли в рот не возьму, – Головченко поправил бордовый галстук-бабочку. – И на этой работе пить нельзя. Тут хороший ресторан, лучший в нашем городе.
Зал неожиданно затих. Оркестр заиграл так тихо, что стало трудно расслышать мелодию. На эстраду вышел мужчина в темном костюме и белых лаковых туфлях и с молчаливым ожесточением принялся молотить чечетку. Глядя на танцора, Марьясов расхохотался.
– Этот олух мне не нравится, – Марьясов пальцем показал на чечеточника. – Лупит ногами, а в ритм не попадает. Тут в прежние времена выступал один мужик, что-то вроде конферансье. Рассказывал анекдоты и показывал фокусы. Кроликов из шляпы доставал, платки. Приятно посмотреть. Разумеется, все это было ещё до того, как фокуснику отрубили руки.
– А за что с ним это сделали? – Головченко поморщился.
– Сейчас уж не помню. Кажется, он у кого-то что-то украл. Да бог с ним, с фокусником. Лучше скажи, как тебе здесь платят, не обижают?
– Прилично платят. В нашем городке более денежной работы не найти. А в московских кабаках я не нужен. Да, жизнь у меня теперь совсем другая. Взял себя в руки, – Головченко виновато улыбнулся. – Помните, я ведь до того допивался, что выходил на сцену и забывал слова песен. Музыка играет, а я стою, как колода, и что-то мычу в микрофон. Вы за меня тогда поручились перед хозяином, мне дали испытательный срок.
– Ты просто знал, что меня обманывать нельзя, поэтому и не обманул. Есть люди, которых можно обманывать и даже нужно. Если такого человека хотя бы один раз в день не обманули, он плохо себя чувствует. Голова у него болит и вообще все из рук валится.
Сделавшись серьезным, певец придвинул стул ближе к Марьясову, выставил вперед правое ухо, будто плохо слышал.
– Ты знаешь, в городе проводили региональное совещание промышленников, – Марьясов вытащил новую сигарету, а шустрый пресс-секретарь поднес руку с горящей зажигалкой. – Во Дворце культуры состоялось торжественное закрытие, концерт, ужин и всякое такое. Вся эта самодеятельность закончилась заполночь, вот я и уехал. А ты остался до последнего? Правильно?
– Я выступал на концерте, – сказал Головченко, ещё не понимая, о чем его, собственно, спрашивают. – Это был неплохой концерт. Мне разрешили спеть три песни. Мэр был в восторге…
– Черт с ним с мэром, наплевать мне на него и на все это совещание, – Марьясов выругался и вправду чуть не сплюнул на пол. – Я уже уходил, но в дверях меня встретил наш городничий, мэр наш и попросил помочь с транспортом, развести каких-то безлошадных гостей. У меня нет собственной автобазы, но я прислал микроавтобус «Фольксваген». Водитель сказал, что и тебя подвозил, так?
– Я только не знал, что это ваш автобус. Меня высадили возле дома. Я взял свой чемоданчик с эстрадным костюмом и туфлями и вышел, а они, то есть гости, поехали в сторону Москвы. Мой дом на окраине, в той стороне, как в Москву ехать, вот они и поехали.
– Вспомни, сколько человек осталось в автобусе, когда ты вышел. Возможно, с кем-то из пассажиров ты знаком. Подумай. Ты ведь был трезвый, значит, должен помнить.
– В салоне было темно… Сидели четыре человека, все мужики, плюс водитель. Ни с кем из этих людей я лично не знаком, но одного парня встречал прежде. Фамилия его Росляков, он корреспондент московской газеты. – Головченко назвал газету и на минуту задумался. – Разрешите, я пойду, мне сейчас выступать?
– По дороге они о чем-то говорили? – Марьясов не заметил просьбы Головченко.
– Я не прислушивался, они все выпивши были, – Головченко втянул голову в плечи. – А один из этих мужиков, незнакомый, прихватил с банкета большую бутылку, стакан и какую-то закуску. Как только тронулись, он открыл портфель, вытащил бутылку, стакан и сверток с бутербродами. И всем по очереди предложил выпить.
– Иди, – сказал Марьясов. – Иди с Богом.
Головченко, медленно передвигая ноги, пятясь задом и кивая головой, как индийский болванчик, исчез в полумраке. Марьясов отодвинул в сторону пепельницу, не торопясь, с видимым удовольствием высморкался в платок и мутным от дурных мыслей взглядом уставился в зеркальный потолок. Там, наверху, он увидел человека в темном мятом костюме и галстуке, съехавшим на бок. С мрачным видом мужчина двигал челюстью, шевелил нижней губой с прилепившимся к ней коротким окурком. Мрачный человек с бледным, почти землистым лицом сразу и навсегда не понравился Марьясову, но через мгновение он узнал в отражении самого себя и поморщился, смотреть в потолок расхотелось.
* * * *Ветер, к ночи набравший морозную силу, наполненный сухим колким снегом, дунул с реки, погнал поземку. Ожидая, когда водитель развернется и подаст машину под освещенный неоновой вывеской козырек ресторана, Марьясов, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Защищаясь от ветра, он поднял высокий воротник пальто, потерся щекой о мех с густым подшерстком и от нечего делать стал разглядывать окна пятиэтажек на противоположной стороне улицы, полускрытые несущимся из темноты снегом. Огоньки зажигались и гасли.
– Все люди как люди, а я, как хрен на блюде, – вслух самому себе сказал Марьясов.
– Простите, не понял, – пресс-секретарь Куницын приблизился на шаг и даже вытянул голову в сторону Марьясова.
– Да это я так, – отмахнулся Марьясов, – своим мыслям отвечаю.
Опередив слишком услужливого Куницына, он шагнул к подъехавшей машине, распахнул заднюю дверцу и, рухнув на сидение, захлопнул её. Куницын устроился впереди, отдал распоряжение водителю и, сняв с головы шапку, стряхнул снег на резиновый коврик.
– Да, погодка, – обернулся он к Марьясову.
– Ничего, не замерзнем.
Марьясова, поглощенного невеселыми практическими мыслями, тема погоды, совершенно не занимала. Когда разогнавшуюся машину повело юзом на обледенелой дороге, он, не переносивший лихачества, плотно ухватился рукой за переднее сидение, против обыкновения не сделал замечания водителю, а продолжал флегматично разглядывать через боковое стекло серую снежную муть. Марьясов, наконец, оторвался от окна, от молчаливого созерцания снегопада, тронул Куницына за плечо.
– Долго ещё ехать?
– Теперь совсем близко, – пресс-секретарь обернулся к начальнику. – У Лысенкова домик на окраине, рядом с производственной зоной. Жена года два назад плюнула ему в морду, взяла ребенка и укатила к богатой тетке в Москву, сюда теперь и носа не кажет. Там он после развода живет один, место тихое. Поговорить нам никто не помешает. То есть, с этим боровом до нашего приезда уже поговорили и дом обыскали. Я им по сотовому из ресторанного сортира позвонил. Спросил: как успехи? Никак.
– Этот Лысенков не так глуп, чтобы обокрасть меня и, главное, после кражи даже не двинуться с места, даже не попробовать убежать. Ясно, что портфель взял не он. И вообще, я к Лысенкову всегда хорошо относился, доверял ему большие деньги и знал, что копейки не пропадет. Он совестливый хороший мужик.
– И я ему всегда доверял, – сказал Куницын, обрадованный тем, что подвернулась подходящая тема для разговора. – И человек он действительно хороший, порядочный. Такие порядочные люди в наше время подчистую вывелись, просто нет таких людей. Он скорее из своего кармана доложит, чем чужое возьмет. Нет, нормальный он мужик, просто-таки хороший.
