Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Т. 3. Контракты души
Лестиг долго ничего не отвечал, и тогда она подошла к нему, обняла и поцеловала в шею, а потом скользнула в темноту… Скрипнули доски, он снова остался один.
Он просто сидел на скамейке и ни о чем не думал. Смотрел в темноту до тех пор, пока глаза не начали вытворять с ним странные штуки: ему показалось, будто он видит, как в тусклом свете, льющемся из окна, танцуют крошечные пылинки. Потом отблески изменили оттенки, слились, стали алыми, и Лестигу почудилось, что он смотрит в зеркало, в глаза какого-то отвратительного существа… Голова разболелась, глаза стало жечь…
И сама церковь изменилась каким-то странным, необъяснимым образом: стала таять, закружилась, Лестиг мучительно пытался сделать вдох, и тогда церковь вдруг превратилась в хижину; его снова подвергли допросу.
Он полз.
Полз по грязному полу, цепляясь пальцами и оставляя на земле борозды, пытаясь убежать… от них.
— Ползи! Ползи — и тогда, может быть, мы оставим тебе жизнь!
Он полз, их ноги находились на уровне его глаз, он пытался добраться до одной из них, коснуться, а они его били. Снова и снова. Но боль — еще не самое страшное. Клетка, в которой его держали бесконечные дни и ночи, была слишком маленькая, чтобы выпрямиться во весь рост, слишком узкая, чтобы лечь, открытая дождям и насекомым, которые устраивали гнезда и откладывали личинки в воспаленном обрубке его правой ноги — чесалось так, что он уже не мог терпеть. И свет, падающий от висящей над клеткой лампы, свет, который не выключался ни на секунду, ни днем ни ночью. И никакого сна. И вопросы, бесконечные вопросы… И он полз… Господи, как он полз… если бы ему не мешали, он прополз бы вокруг земли, опираясь на окровавленные руки и единственную ногу, разрывая в клочья форменные брюки… он полз и полз, только чтобы ему дали поспать, чтобы безжалостные стрелы боли перестали терзать измученное тело… он дополз бы до центра Земли, выпил бы менструальную кровь планеты… только ради того, чтобы его оставили в покое хотя бы на время, чтобы позволили выпрямить ноги и немного поспать…
Почему ты так с нами поступил, почему?
Потому что я человеческое существо, и я слаб, никто не вынес бы такое. Потому что я человек, а не сборник правил, в которых говорится, что я обязан все это вынести. Потому что мне не давали спать, и я не хотел там находиться, но никто не пришел, чтобы меня спасти. Потому что я хотел жить.
Он услышал, как скрипнули доски.
Лестиг заморгал и застыл на месте, прислушиваясь. Кто-то забрался в церковь. Он протянул руку к темным очкам, но не достал их, ему пришлось наклониться вперед, и в этот момент костыль с громким стуком соскользнул на пол. Тут они на него и набросились.
Он так и не узнал, была это та же самая компания или нет.
Они перевернули скамейку и схватили Лестига прежде, чем он успел сделать с ними то, что заставило типа, пришедшего в его дом, убежать с диким криком прочь. Этот парень, окутанный запахом тления, лежал сейчас в городском морге, накрытый простыней, на которой проступили зеленые пятна.
На Лестига набросились, начали бить, он отлетал от одного к другому… и тогда он взглянул в безумные глаза на лице мандрила, который посмотрел в его сторону.
Посмотрел. В тот самый момент существо несущее смерть нанесло свой удар.
Человек закричал, принялся раздирать ногтями лицо, с которого кусками начала сходить плоть… упал на спину, увлекая за собой еще двоих, а Лестиг вдруг вспомнил, что случилось тогда, в хижине, вспомнил свой вздох и взгляд. Здесь, в Храме Господнем, он тоже глубоко вздохнул, а затем выдохнул им в лица, посмотрел на них через жестокую ночную пустоту иной вселенной, и они возопили… и начали умирать один за другим. Так что очень скоро он снова остался один. А те, что пришли со стороны ризницы, куда они попали, проследив за Неолой — их предупредил по телефону Гарри Ховард, который выбил эту информацию из своей жены, — те, другие, остановились, повернулись и бросились бежать…
Теперь только Вернон Лестиг, брат василиска, служившего безымянному, находящемуся далеко от них Богу, только Лестиг остался среди изуродованных тел тех, кто еще совсем недавно были живыми людьми.
Одиноко стоял он посреди церкви и чувствовал, как в нем пульсируют, набирая силу, могущество и ярость, как сияют глаза, ощущал смерть, примостившуюся на кончике языка, гибельный ветер в легких. Он знал: наконец спустилась ночь.
Они перекрыли единственные две дороги, по которым можно было покинуть город. Потом собрали все переносные лампы и прожектора, которые сумели отыскать, а так как многие работали на цинковом руднике, у них нашлись старые каски с фонарями; еще они обмотали тряпки вокруг длинных палок, облили их керосином и подожгли, а затем отправились на поиски мерзкого предателя, который убил их мужей, сыновей и братьев. Никто не смеялся, когда в безумной пляске огней толпа шла по городу, как в каком-нибудь старом фильме. В фильме о преследовании чудовища. Никому из них это не пришло в голову, а если бы и пришло, они все равно не стали бы смеяться.
Они искали всю ночь, но не нашли его. А когда наступил рассвет, они потушили лампы и факелы, вместо парковочных огней включили фары — караваны машин принялись рыскать по городу, но им вновь не удалось отыскать Лестига. Тогда они собрались на центральной аллее, чтобы решить, что делать дальше.
И он был там.
Он стоял высоко над ними, на монументе, воздвигнутом в честь павших солдат и матросов, где он провел всю ночь в ногах у фигуры солдата-пехотинца первой мировой войны, чья правая рука с зажатой в ней винтовкой была поднята высоко вверх. Он возвышался над ними, и они поняли символичность его жеста.
— Стащите его оттуда! — крикнул кто-то.
Толпа бросилась к бронзовому монументу.
Вернон Лестиг стоял и смотрел на них; казалось, его совершенно не беспокоят ружья, дубинки и другое оружие в их руках.
Первым человеком, забравшимся на постамент, был Гарри Ховард, на лице которого застыла улыбка любимца скандирующей на футбольном матче толпы. Глаза Лестига округлились под темными очками, он снял их коротким небрежным жестом и посмотрел на большого, сверкающего белозубой улыбкой продавца автомобилей.
Толпа закричала, словно превратившись в единое целое… застыла, когда все еще дымящееся тело мужа Терезы упало им на руки. Сведенный судорогой торс, широко раскинутые руки.
Стоявшие в задних рядах бросились бежать. Лестиг отсек им путь к отступлению. Толпа остановилась. Какой-то мужчина поднял пистолет, собрался выстрелить, но тут же уронил оружие — в единый, короткий миг его лицо обуглилось, а на месте глаз появились гнойники.
