Михаил Башкиров - Открытым текстом
— Милая моя, — особа тоже повернулась к Наталье Петровне и уставилась прямо в ухо беременной. — Когда кажется, тогда крестятся… А будет известно вам, что даже самые паршивые бананы лучше самых отборных грейпфрутов…
Наташа поправила на плече карабин, обошла замаскированную под деревом машину, постояла возле палатки.
Вот уже два дня, как они догнали радиороту и двигались ночными бросками к горам, которые теперь можно было разглядеть и без бинокля. Они походили на горы, которые она впервые в жизни увидела на курсах. Только до этих гор хотелось добраться как можно скорее.
Беженцев заметно убавилось, как будто они разбрелись по известным им тропам.
Из палатки выглянула Зинка.
— Пора?
— Спи. У тебя еще полчаса.
— Душно… Закрою глаза, и чудится, что землей засыпают…
— Не прикидывайся, из-за Санушкина не спишь; думаешь, не видела, как вы вчера целовались?..
— Подумаешь, целовались… С тоски я, Наток… Везут куда-то, черт их разберет… А Санушкин — теленок… Говорю ему — и не стыдно тебе с нами улепетывать, а он, мол, успею навоююсь, и целоваться совсем не умеет, тычется носом…
— Немец небось уже до наших мест добрался. Маму жалко и братика…
— Опять ты за свое… Их теперь попробуй останови… Спасибо скажи мне, что сманила, а то бы сейчас сопли на кулак мотала…
— Спи, — Наташа поправила карабин.
Ветка над маскировочной сетью подрагивала — видно, только что с нее вспорхнула птица.
За ближним взгорком опробовали мотор…
Наталья Петровна отошла к стене магазина. Старушки на ящиках примолкли и, сложив руки на коленях, смотрели на очередь тусклыми глазами.
Она снова достала вьетнамский бальзам — посередине баночки образовалось отполированное пальцем углубление — тщательно, как и прежде, натерла виски.
Одна из старушек вдруг соскочила с ящика и почти врезалась в очередь. На нее дружно заорали. Старушка покорно вернулась назад.
— Ошиблась, господи, — она поправила платок и втянула голову в плечи. — Уж больно похожа оказалась, господи…
— Говорят, бананы неважнецкие…
— Представляете номер…
— Ерунда, были бы дрянь — очередь бы давно разбежалась…
— Это не страшно, если чуток зеленоватые, дойдут, их, главное, в темное место положить — дойдут…
В забитое фанерой окошко проник солнечный луч и скользнул по лицам девчонок.
— Пора бы и передохнуть, а то с вечера трясемся, — и как ты, Зинка, можешь дрыхнуть сутками? — Наташа метко швырнула пилотку в Зинку, которая, сцепив пальцы, вытянула руки и громко зевнула.
Машина вдруг резко затормозила. У карабина в углу колыхнулся ремень.
Луч замер и уперся в одну точку над головой Зинки.
Наташа подняла пилотку и стала водить ею по носу разомлевшего Санушкина. Аккумуляторщик оглушительно чихнул и съехал с матраца.
В дверь забарабанили.
Наташа отбросила щеколду, увидела злое лицо лейтенанта и отпрянула, задев коленкой пустое ведро.
— Десант! — лейтенант облизнул губы и зачем-то снял фуражку. Немцы высадили десант!
Санушкин приподнялся, еще раз чихнул и рванул единственный карабин к себе.
— Приготовиться к бою! — лейтенант шлепнул фуражку на голову и куда-то побежал, придерживая рукой полевую сумку.
Вернулся он минут через пятнадцать с охапкой новеньких ППШ. Все это время девчонки, не шевелясь, сидели на своих местах, вслушиваясь в далекие беспорядочные выстрелы. Один Санушкин, завладев карабином, то вылезал на дорогу, то карабкался обратно, каждый раз задевая прикладом ведро.
— Разбирай оружие! — лейтенант уперся сапогом в подножку. — Нашли время для посиделок.
— Мы же из этого стрелять не умеем, нам это разок показывали, и все! — Верочка приподнялась, одернула сбившуюся юбку и вдруг заголосила, прижав ладони к щекам.
— Затихни, дура! — аккумуляторщик сунул карабин в угол и, нагнувшись, вырвал у лейтенанта автомат.
Теперь голосили все. Кто со слезами, кто без слез.
Санушкин выпрыгнул на дорогу и повесил на плечо еще один автомат.
— Генерал идет! — гаркнул лейтенант, выпучив глаза. — Смирно!
В будке стало тихо. Всхлипы затихли, но кто-то продолжал шмыгать носом.
— Выходи строиться, — лейтенант улыбнулся. — Пока есть время, подучу обращаться с ППШ.
— А генерал? — Верочка осторожно выглянула наружу.
— Прошел мимо…
Но на этот раз им не довелось пострелять из автоматов. Колонна свернула на проселок. Потом машина долго тряслась на ухабах, потом была остановка в обезлюдевшей станице, и снова тряска — крепления приемников скрипели и вибрировали, девчонки судорожно цеплялись за ременные петли, но их все равно бросало друг на друга, и они мягко сшибались и отпадали к бортам.
Санушкин так ни разу и не выпустил из рук новенький автомат. Прижал к груди, стискивал пальцами.
К вечеру, проскочив еще одну станицу, на выезде проломили плетень и застряли в вишневом саду.
Девчонки, разыскав шаткую лестницу, рвали спеющие вишни, и как будто не было утренней паники, а всегда был лишь отяжелевший сад, и непрекращающееся пение ошалелых птиц, и одуряющий запах ночной фиалки, и сладко-кислый вкус раздавленных вишен.
А ночью Зинка, прижавшись к Наташе, сбивчиво шептала:
— Нет сил моих… Сегодня пронесло, завтра — кто знает… Не могу, не хочу… Конца войне поганой не видно… Не могу…
Зинка, всхлипнув, помолчала и зашептала снова, и близкий рот ее пах вишней, перебродившей вишней, почерневшей и горькой…
Когда Наталья Петровна вернулась от стены в очередь и вслед за особой шагнула вперед, совсем близко мелькнул высокий колпак продавщицы и отчетливо задребезжали весы под гирями.
Вчера зять брюзжал, а с утра тихий… Ольга, наверное, дала ему накануне выволочку за внезапный отпуск… Им бы поскорее второго завести, а то с такими настроениями зятя и Костик не удержит… У мужиков всегда так — сначала во всем виновата жизнь, а кончается разводом и новой семьей… Вот и наш, может, почву готовит?.. Еще неизвестно, что Ольге напевает… А все же разбередил душу… Бурцева, и того вспомнила…
Зять, откровенно морщась, выслушал о старом здании геологоуправления, о высоких узких окнах, бронзовых люстрах и тяжелых дверях… Потом строго воздел палец и сказал, что именно это был шанс изменить течение жизни… Упущенный шанс… Эпизоды войны, застрявшие в памяти, вдруг по-новому осветили дальнейшую жизнь, все переплелось, перепуталось… Только начни разматывать — никогда не кончишь…
В кабинет заглянул Бурцев. Плечо и рукав вымазаны в известке.
— Наташенька, выдь на минутку.
