О времени, о душе и всяческой суете - Браннер Джон

– И потому что, – скривившись, предположил Лодовико, – я родом из менее развитой эпохи, вы способны понять все мое сознание.

– Возможно, – сказал Хорад, – нам было бы проще с сознанием, рожденным в нашем времени.

– Но вы бы не смогли его добыть, – сказал Лодовико. – Вы не сумели бы воссоздать столь сложную и современную сущность, как ваши собственные. Я нахожусь на нижней ступени того, что вы можете выделить из себя и чему можете придать внешний облик. Следовательно, не вините меня в моих недостатках – они также и ваши.

Они не стали спорить с этим утверждением, поэтому он добавил:

– Мне повезло. Поскольку я в каком-то смысле прибыл в эту эпоху из куда более примитивной, я был заранее убежден, что в этом мире многое я не в состоянии понять. Пожалуйста, перестаньте думать, что раз вам удалось воссоздать меня, вы способны на все.

– Справедливо ли утверждать… – задумчивым, неторопливым тоном произнес Хорад, – что, несмотря на все ужасы и мучения, которые ты терпишь, тебя успокаивает невозможность полностью понять даже наш крохотный кусочек вселенной в течение одной стандартной жизни?

– Нет! – с нажимом ответил Лодовико.

Все трое выглядели изумленными.

– Тогда в чем дело?

– В прошлой жизни я примирился с мыслью, что, как ни один наблюдатель не может знать одновременно скорость и положение частицы, так ни одному сознанию не дано понять вселенную, в рамках которой оно существует. Этот факт – один из тех, что за тысячи лет не изменился. Однако я не мог оценить, насколько важнее сознавать, нежели понимать. Даже скудного воображения достаточно, чтобы представить себе процессы, запрещенные законами природы. Следовательно, любое сознание автоматически превосходит вселенную.

– Ты уверился в этом за столь короткий промежуток времени? – выдохнул Хорад.

– Вы дали мне понять, – хитро заметил Лодовик, – что вам нет дело до того, краток промежуток времени или же долог. – И добавил: – Могу я теперь продолжать исследования? Или вам больше не нужны мои доклады?

– Разумеется, нужны, – сказала Орлали. – Мы приветствуем их. Они уникальны и всегда будут таковыми.

– То есть вы не надеетесь когда-нибудь отправиться туда, где бываю я?

На этот вопрос ответила Генуя:

– Разве перед нами не долгое будущее?

В поясе астероидов происходило много событий, но почти все одного и того же типа: столкновения. Наблюдая за ними, он располагал достаточным временем, чтобы обдумать смысл умозаключения, которое выдал Хораду. Это лишь вопрос вероятности; однако, учитывая, что этот жалкий клочок космоса типичен если не для всей вселенной, то для большей ее части, а также что он уже несколько раз встречал обладающих сознанием существ – более того, существ, способных узнать в нем самосознающее создание еще до того, как он сам их узнал, – подобные данные убедили его, что сознание – суть вселенной.

Это изменило его восприятие себя таким, каким он теперь был. На смену остаткам негодования, с которым он все еще боролся в начале пути, пришла настолько сильная благодарность, что он почти почувствовал себя счастливым. Шанс стать первым мог выпасть любой другой форме сознания, но выпал ему. Следовательно…

(После долгого пребывания в поясе астероидов его спросили, не скучал ли он во время похода, и он ответил: «Скучал? Это невозможно. Человек может состариться, устать, запутаться – он может ощущать скуку, поскольку это малое проявление старческого слабоумия. В той форме, которую вы мне придали, я этому больше неподвластен».)

Испещренные кратерами равнины Марса… ветреные долины Венеры… мрачная жаркая оболочка Меркурия… И, наконец, кульминация – Солнце. Он нырнул от короны к ядру, а когда вернулся…

В этот раз на лечение ушло очень много времени. То, что он совершил, испытало на прочность коллективную способность Земли принимать что-либо на веру, и, хотя он пережил столкновение астероидов и лавины метана, вера в него стала намного слабее, чем раньше.

И все же… и все же… он это сделал… Он это знал, хотя и сам сомневался в возможности этого. Постепенно и другие это осознали, и их убежденность начала исцелять его. Механизм? Механизм тут ни при чем. Все дело в освобождении созерцающего разума.

Итак, наступило время, когда те, кого он называл друзьями, смогли прийти к нему и поговорить.

– Ты страдал, – сказал кто-то из них, а может, и все трое. – Считаешь, не зря?

– Да.

– Почему?

– Потому что то, что с самого начала было не так с человечеством, меня не касается. Мы всегда обладали воображением, присущим бессмертным, но были в плену материи, которую легко уничтожить. Неудивительно, что в древности многие религии настаивали на том, что существует жизнь после смерти. Даже наши мечты восставали против мысли о полном исчезновении.

– Однако во многих известных нам культурах смерть считалась даром.

– Разве сейчас вы ее таковым считаете? – возразил Лодовико. – Теперь, когда вы достигли многих наших старых целей: мира, изобилия, свободы от страха?

Они обменялись взглядами. Вернее, между всеми троими прошел один взгляд.

– Сомневаемся, – наконец сказал Хорад.

– И правильно, – с жаром выпалил он. – Древние люди были правы: смертность – тяжелая ноша, которую мы несли слишком долго. Разве вы можете с этим не согласиться? Вы, чье величайшее достижение – это сотворение «других личностей», отражений вашего характера, благодаря которым вы уже на полпути к бессмертию?

– Дело не в том, что мы это отрицаем, – сказал Хорад. Остальные как будто присоединились к нему. – Дело в том, что до сего момента мы не понимали, насколько это верно. Прежде чем вызвать тебя, мы уже начали задумываться, не должно ли у вида в целом быть подходящее время для смерти, время, которое выберет сам вид. Благодаря тебе мы убедились, что это правильно. Мы назначим дату самоубийства человечества.

Значение этого заявления ошеломило его – его, кто был стерт в порошок сталкивающимися астероидами, сгорел в цикле возрождения Солнца и все равно вернулся. Когда он достаточно пришел в себя, чтобы задать встречный вопрос, вокруг уже не было слушателей. Он остался один.

Поборов в себе желание кричать и браниться, он медленно, очень медленно осознал правду.

Его способ мышления был древним. Хуже того – примитивным. Ядром его было предположение, которое ему давно следовало отринуть, вот только раньше ему это в голову не приходило. Именно это предположение ввело его в заблуждение.

Он привык принимать как данное, что он – кто-то.

То, что до этой минуты он продолжал в это верить – точнее, не беспокоился об этом аспекте своей природы, – свидетельствовало об определенном успехе Хорада, Генуи и Орлали. Он понял, что в мельчайших деталях соответствует образу Лодовико Зараса, который вечность назад узнал, что умирает от рака, и предпочел сам выбрать время и способ покинуть мир.

Но он не-был тем человеком.

Он-сейчас не был кем-то. Он был некто.

И это различие неописуемо важно.

Призраки!

– Ты все понял, – вернувшись, заметили они.

– Да, до меня медленно доходит.

– Будут и другие. – Они небрежно отмахнулись от проблемы. – Вполне вероятно, что тем, кто существовал еще раньше, понадобятся столетия, чтобы постепенно начать воспринимать вселенную такой, как она есть, а не такой, как ее позволял воспринимать их слабый, недоразвитый мозг. Но мозг, конечно же, не имеет значения, не так ли?

Лодовико прекрасно понимал, что это значит. Теперь. А если он мог понять, значит, поймут и другие.

– Вы выбрали дату? – спросил он.

– Приблизительно, насколько это возможно. Мы постарались произвести вычисления с учетом тех условий, которыми оперировал ты. Менее чем через полмиллиона лет судьба Земли уже не будет иметь значения. Пускай замерзнет или сгорит, пускай блуждает в межзвездном пространстве или рухнет на Солнце. Мужчин и женщин больше не будет. Мы вспомним и переосмыслим все когда-либо существовавшее человечество. Как и ты, люди будут вольны идти куда угодно, испытать все на себе и выжить, запомнив, что с ними случилось. Благодарим тебя, Лодовико. Ты даровал нам именно то, о чем мы мечтали. Нет большего дара во времени и пространстве.