О времени, о душе и всяческой суете - Браннер Джон

Он, конечно, знал, что это очередная средневековая реакция, но перестройка мышления далась ему нелегко. Он сознавал, что даже в его время занятия любовью были слабо связаны с продолжением рода; то, как со временем эта связь окончательно оборвалась, представлялось вполне логичным.

Но по личным причинам он никогда не пользовался подобными преимуществами. До тридцати он вел жизнь холостяка и говорил, что женат на работе, а как только собрался жениться, узнал, что у него рак. Разумеется, после этого он отказался от надежд на какую-либо продолжительную связь, от жены, от семьи… У него оставалось слишком мало времени.

– Ты жалел об этом? – спросила Орлали.

Они стояли на вершине холма, вокруг которого расстилалась равнина, пестревшая яркими цветами. Вдалеке маячила синяя, словно только что закаленная сталь, грозовая туча. Он не помнил, зачем они пришли сюда.

– Да, – сказал он, – я хотел бы воспитать ребенка. Хотя бы одного. Но в то же время нет. Я хорошо прожил отведенное мне время. В чем-то мне невероятно повезло. Идеи часто посещали меня во сне, и, хотя образы из снов большинства людей при свете дня кажутся глупыми, мои то и дело оказывались разумными, даже важными. Людям все еще снятся сны?

– Конечно.

– Почему «конечно»?

– Воспринимать как реальное, так и нереальное – в природе человека. Тебя с таким же успехом можно назвать сном, как и призраком, Лодовико. Ты – воплощение, конкретизация одного из старейших снов человечества.

– То есть?..

– Сна о мертвых. Мечты о возвращении тех, кого больше нет. Безвременно ушедших. Разве не в этом суть концепции «призрака»?

– Логично, – на секунду задумавшись, согласился он.

А потом она неожиданно спросила:

– Лодовико, тебе нравится быть призраком?

Не осознавая, насколько честным и спонтанным будет его ответ, он услышал собственный голос:

– Очень!

– Если бы подобное произошло со мной, мне бы, наверное, многого недоставало. Я бы хотела выслушать твои обоснования в надежде, что они будут мне понятны.

– Для начала скажи мне вот что. Когда вы надеваете… «другую личность», это представляет для вас конец чего-то? Например, окончание определенного жизненного этапа?

– О да. – В ее взгляде сквозила печаль. – Мы надеваем их как раз тогда, когда перестаем расти. Стать взрослым – значит начать умирать. Границы нет… Понятно?

Лодовико задумался. Наконец он сказал:

– Да, мне тоже многого недостает. Но о многом из того, чего мне не хватает, не стоит сожалеть. Например, о физическом теле, которое может убить рак.

– Так больше не бывает, – сказала Орлали. – Но у тебя есть физическое тело.

– Что? – От изумления его пронзила боль. – Но…

– Смотри.

Обхватив его руку тонкими, но сильными пальцами, она крепко сжала ее, а через секунду отпустила. На коже у него образовались бледные отметины, которые исчезли не менее чем через минуту.

– Я… – Дрожа от возбуждения, Лодовико прижал руку ко лбу. – Я!..

– Да, это правильное слово: я!

Она улыбнулась и вдруг оказалась не одна: рядом возникли Генуя и Хорад.

– Поздравляю, Лодовико, – сказал Хорад. – Ты для нас реален. Все те, кто сейчас жив и кто не встречался с тобой лично, как минимум слышали о тебе. А поскольку о тебе знают все представители вида, ты существуешь.

– Но…

В сознании его вспыхнули неоформившиеся аргументы на основании таких вещей, как закон сохранения энергии. Разве может сам по себе процесс восприятия кого-либо превратить этого кого-либо из неосязаемого призрака в плотное живое существо?

– Теперь я могу сделать кое-что, чего мне хотелось раньше, когда это было невозможно, – сказала Орлали и, обняв его, поцеловала в неописуемо древней манере, хотя ощущения были новыми.

После этого все трое занялись с ним любовью и доказали, что он реален.

В какой-то момент он почувствовал, что будет забавным сказать:

– Я есть воплощенное извращение.

Но никто из них не понял смысла.

– Лодовико, – позже сказала Генуя, – теперь ты видел наш мир. Одобряешь?

– То, что мне в нем понятно, – да. Судя по всему, воплотились все идеалы моего времени. Повсюду царит мир. Нет ни зависти, ни жадности, потому что всего на всех хватает. У каждого есть шанс если не реализовать свои амбиции, то хотя бы попытаться это сделать.

– Ах, в этом-то и проблема, – сказал Хорад. – Так много амбиций нам реализовать не по силам.

– Много? – изумился Лодовико. – Что же это за амбиции?

– Давным-давно, еще в твое первоначальное время, люди мечтали посетить другие миры, а потом еще и звезды. Даже исследование близких планет стало бы для нас утешением. Но мы здесь, на Земле, не так ли?

– Я думал об этом, – медленно произнес Лодовико. – Но, должно быть, попытки предпринимались.

– Разумеется. Люди облетели вокруг Солнца на расстоянии ближе, чем Меркурий, ныряли в атмосферу Юпитера, исследовали ледяные пустоши Плутона. Но… На каждую успешную попытку пришлось бессчетное количество провалов. Идем с нами.

Они оказались возле осыпавшегося холма, окруженного набегавшими на него волнами.

– Отсюда, – сообщила Орлали, – разлагающаяся цивилизация пыталась запустить корабль прямиком к звездам. Это было безумное предприятие. Произошел взрыв, отчего затонула половина материка.

Они оказались на заросшей вьюном поляне посреди обширного леса из сосен и берез, над которыми возвышалась мрачная гора с заснеженной вершиной.

– Давным-давно, – сказала Генуя, – люди захватили магнитным держателем немного солнечной материи. Держатель не выдержал. Разразился ужасный пожар, продолжавшийся всего секунду, и все закончилось.

Они оказались в пустыне, где на ветру постоянно завывали исцарапанные песком ошметки металла.

– Считается, – пробормотал Хорад, – что это единственное место, где человек когда-либо вступил в контакт с внеземным интеллектом. Мы никогда не узнаем, что здесь было сказано. Сообщение поступило в форме радиации, подобную которой может излучать лишь звезда. Возможно, именно звезда ответила нам, сосредоточив сигнал в пространстве меньше того, что я могу охватить руками. Это произошло недавно. Ты видишь пустыню. Растения еще не успели вернуться сюда.

В сознании Лодовико выстроилась картина.

Человек хрупок. Там, где звезды отправляют друг другу сообщения, человеческому телу требуется серьезная защита. Более того, человек, отправившийся в подобное путешествие, вынужден так много времени посвятить мыслям о выживании, что это практически пустая трата времени. Как много мы упускаем, как мало открываем!

– А какое отношение, – наконец спросил он, – это имеет ко мне?

– Самое прямое, – сказали они. Говорил не один Хорад, не одна Орлали и не одна Генуя – говорили все трое.

– Почему?

– Ты бессмертен.

– Невозможно!

– О нет. Напротив. – Это точно Хорад. Лодовико научился распознавать его манеры, и они ему нравились. Его речь была суховатой, часто остроумной, всегда индивидуальной. – Вполне возможно. Мы так и планировали, и у нас все получилось.

– Но как? Как?

– Из-за того, как мы тебя создали. Ты – результат комплексного восприятия, это мы уже объяснили. Теперь даже для тех из нас, кто присутствовал при твоем изначальном вторжении в нынешнее сознание, ты обладаешь плотью. Ты должен есть и пить, иначе умрешь. По всем параметрам, кроме одного, ты такой же человек, как все остальные.

– Разница заключается в том, – сказала Орлали, – что мы не представляем, как тебя можно уничтожить.

– Но вы только что сказали, я могу умереть… – начал Лодовико.

– Добровольно. По собственному выбору. Никак иначе, – объяснила Орлали.

– Ни чудовищные ураганы газового гиганта, – серьезно сказал Хорад, – ни горячее, словно печь, сердце звезды не в состоянии уничтожить то, что для нас является Лодовико Зарасом. Потому что ты – не Лодовико Зарас. Ты – его нетленный, нерушимый, нестираемый отпечаток в сознании всего человечества.