О времени, о душе и всяческой суете - Браннер Джон

– Я чувствую себя слабым, реальным лишь наполовину. Вы воскресили меня, чтобы я второй раз взглянул в глаза смерти?

– Ты – результат коллективного восприятия, – сказал Хорад. – Пока ты слаб, потому что тебя видим лишь мы трое. Мы слышим твой голос, но это не звук. Мы видим, где ты, но не с помощью света. Мы взаимодействуем с тобой, но если бы мы не договорились воспринимать тебя, ничего бы не было.

– Однако я сам себя воспринимаю! – вскричал Лодовико. – Я обладаю самосознанием!

– Это оттого, что, если бы ты не осознавал себя, мы бы тоже ничего не воспринимали. Это не наш выбор; как выяснилось, такова природа вселенной.

Некоторое время он обдумывал услышанное и наконец едва заметно покачал головой.

– Возможно, у нас возникли некоторые затруднения, – сказала Орлали. – Мы не уверены в параметрах, по которым ты в свое время определял «сознание». У нас есть слабые отголоски определенных теорий, но мы не знаем, каких из них придерживался ты. Позволь расспросить тебя об этом, и наши объяснения поэтапно станут более ясными.

– Спрашивайте, – согласился Лодовико, скрестив руки на груди.

– Когда ты убил себя, – сделав шаг к нему, спросила Генуя, – ты рассчитывал проснуться в раю или в месте для пыток?

– Я вообще не рассчитывал проснуться, – последовал четкий, быстрый ответ. – Я с детства смирился с тем, что сознание – побочный продукт материального существования. То, что мне кажется, будто я здесь, сейчас, где бы ни было здесь и сейчас, доказывает, что я был почти прав. Вы только что сказали, что, если бы я не воспринимал сам себя, вам нечего было бы воспринимать; более того, я слаб как результат перцепции, потому что никто, кроме вас, меня не воспринимает… Постойте, выражусь иначе. Больше никто не воспринимает меня в данный момент.

– Возможно, – начал Хорад, – ты выразил это на языке своего времени?

– Да! – огрызнулся Лодовико. – Пока я говорил, я не знал, что могу использовать не тот язык, который был дан мне от рождения.

Три улыбки.

– О, мы сделали очень хороший выбор, – сказала Орлали. – Перед лицом логического противоречия – он знает, что он здесь, но знает, что должен быть мертв, – он высказывает утверждения, касающиеся не той сущности, которой здесь нет, а той, которой он в настоящее время является и за которой наблюдает. Полагаю, ты, Лодовико, хотя и удивлен, даже шокирован своим воссозданием, но все же не злишься.

– Злюсь? – Он задумался, или вообразил, или начал подозревать, или поверил, или [мириады возможностей]. Через некоторое время он сказал: – Нет, вряд ли у той сущности, которую воспринимаете вы трое, достаточно сил, чтобы злиться. Но в любом случае надеюсь, что не буду сердиться. Я бы предпочел увлечься уникальным шансом прибавить нечто непредвиденное, практически невообразимое к своему общему опыту. Неважно, уникален этот шанс или нет. Должно быть, прошло очень много времени после моей эпохи. Но вы выжили. В мое время, по крайней мере в какие-то периоды, мы боялись, что человечество погибнет. Значит, вы решили беспокоившие нас проблемы. Должен признать, меня завораживает мысль о том, чтобы увидеть цивилизацию далекого будущего, хотя многие ее аспекты наверняка покажутся мне выше моего понимания. Если вам кажется, что я медленно соображаю, прошу, потерпите. Уверен, эволюция произошла не только на физическом уровне, но и на умственном.

– Да, это правда, – подтвердил Хорад. – Однако то, что нам удалось установить контакт, доказывает, что между людьми твоего времени и нашего существует преемственность. Я придумал, как выразить, сколько времени прошло после твоего изначального существования. Мы примерно так же далеки от тебя, как ты от существ, общавшихся неоформленными звуками и превращавших рога животных и ветви деревьев в инструменты, но все еще испытывавших ужас перед огнем и поглощавших еду сырой. Однако внешне между нами мало различий: чуть меньше волос – например, полагаю, ты мог отрастить бороду, хотя не делал этого, тогда как я лишен такой возможности, – более длинные конечности, туловище поменьше и черепная коробка чуть более объемная. Половое созревание у нас наступает позже; мы утратили способность усваивать некоторые необходимые компоненты химических веществ – иными словами, нам нужно на два витамина больше, чем тебе. Есть и другие мелкие различия. Тем не менее мы способны общаться с тобой, а ты не смог бы вести диалог со своими далекими предками.

– Потому что я – это не я, хотя и представляюсь себе собой. На самом деле я всего лишь результат вашего коллективного восприятия. – Произносить это было больно, но Лодовико чувствовал, что должен это сказать.

– Верно. Однако помни: мы воспроизвели тебя настолько точно, насколько нам позволили знания и опыт, скопленные за тысячи лет, о которых ты даже не подозреваешь, – сказала Генуя. – Если верить данным, сохранившимся с твоего времени, были предприняты попытки реконструировать вымерших приматов с помощью ископаемых и директив, выработанных на основании наблюдений за все еще существующими видами, которые мало изменились за миллионы лет. Ненамного позднее ученые вновь вывели кое-каких гигантских рептилий с помощью их модифицированных родичей или потомков. Ты – плод применения подобной технологии к сознанию, а не к физической форме.

– Почему я? – спросил Лодовико.

– К нам в руки случайно попало достаточно данных, чтобы воссоздать тебя. К сожалению, – Орлали кривовато улыбнулась, – это не потому, что за прошедшие тысячелетия ты стал знаменитым!

– Нет, я имею в виду, зачем вообще это делать? Я первый или вы теперь постоянно подобным занимаетесь?

– Ты – самый первый, – ответил Хорад. – Что же до причины…

Он пожал плечами. Было любопытно видеть, что этот жест по-прежнему сохранился, но то, как иначе двигались мышцы этого птичьего тела, вызывало тревогу… и особенную тревогу вызывало то, что Лодовико не видел – потому что не мог смотреть, – как одновременно двигается несуществующее «одеяние» Хорада.

– То есть я – эксперимент? – спросил Лодовико.

– Это так.

– Вы собираетесь изучать меня? Допрашивать?

– Конечно.

– А… – Его удивила собственная смелость. – Между нами будет какой-нибудь договор?

– Да, конечно, – сказала Орлали. – Прежде чем мы начнем изучать тебя, мы хотим, чтобы ты согласился с тем, что неудобства, которым ты подвергся, оправданы. Следовательно, сначала мы должны показать тебе наш мир. Если, познакомившись с ним, ты решишь, что предпочел бы не помогать нам, то можешь прекратить сотрудничество. Разумеется, мы предпримем новую попытку, но будем готовы к такому же исходу – и так далее, и так далее, в течение многих поколений, если необходимо.

– Действовать против воли другого человека – низко, – сказала Генуя.

– Благодаря этим словам мне уже нравится ваш мир, – заявил Лодовико. – Покажите его мне. – И вдруг ему в голову пришла мысль, которая поразила его: – Кстати… это все еще Земля?

На долю секунды в его сознании вспыхнули и погасли видения других солнечных систем.

– Да, – сказал Хорад. – После стольких лет это все еще Земля.

Но это была Земля, которую научились любить ее обитатели, чьи язвы были залечены. На ней остались горы, океаны и реки, долины, леса и равнины, синее небо и белые облака, которые иногда темнели, разнося вокруг древний лай грома. Однако Лодовико почти сразу же начал замечать перемены. Он не знал названий некоторых деревьев. По пляжам гуляли дружелюбные рыбы незнакомой ему породы с коротенькими ножками-плавниками. То и дело, когда он проходил мимо цветущей лозы, она тянулась к нему и обдавала его сладким ароматом, а потом отступала, подрагивая, будто неслышно посмеиваясь над ним.

Однако в общем и целом планета оставалась такой же узнаваемой, как и ее обитатели, которые в большинстве своем приводили его в восторг. Дети показались ему очаровательными, а молодые родители держались со своими отпрысками с такой свободной, непосредственной смесью твердости и нежности, как будто были животными, не обремененными теориями и догмами.