Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Произошла осечка. Мышкин избежал опеки. Не все продумали. Не к тому обратились. Ошибка. Не надо было связываться с таким непонимающим доктором, а взять другого. И если бы все было в одних руках, в руках более опытных, чем руки Лебедева, то Мышкину не миновать бы желтого домика. Не выставляй свой ум.
А то, что доктора бывают разные, в этом вряд ли стоит сомневаться. Герой «Игрока» говорил, что в таких делах медицина нередко помогает юриспруденции. Таковы нравы «благоустроенного государства».
Один из героев «Идиота», Птицин, в изложенной выше сцене с брошенными ста тысячами, усомнился, в отличие от Епанчина,. в сумасшествии Настасьи Филипповны и заметил: «Н-нет, это, может быть, не совсем сумасшествие» [8, 145]. Он при этом был «бледный как платок»: героиня подсекала его принципы жизни. Но он нашел смелость усомниться не в ее действиях, а в своих.
И задумался, хотя бы на мгновение, не он ли сумасшедший-то? Норма ли его-то разум?
Но это редкое явление. Чаще, однако, свое объявляют нормой, а все иное — отклонением от нее. А если норма-то и есть ненормальное? Если сумасшедшим-то и является опекун?
Эта проблема (объявление сумасшедшим) приводит к другой социальной проблеме — к проблеме правосудия.
Правосудие — одна из основных характеристик государства. Оно должно регулировать отношения между людьми, отношения между человеком и обществом.
Достоевский, испытавший на себе суть российского правосудия, много внимания после Сибири уделяет этой проблеме.
Писатель показывает, что справедливость регулирования отношений зайисит от субъективных качеств вершащих правосудие людей и от сути законов, которыми они руководствуются.
Достоевский фактически показал вдю систему карательных органов, систему, через которую он и сам был пропущен.
До суда человек имеет дело со следствием. Первый следователь в произведениях Достоевского — Порфирий Петрович. Знающий свое дело человек, тонкий психолог. Три словесные дуэли его с Раскольниковым обнажили его высокий профессионализм. К тому же следователь честен. В последнем романе Достоевского — совсем иные следователи: профессионально не подготовлены и бесчестны.
Суд над Раскольниковым не показан. Над Карамазовым — да.
Прокурор здесь — в плену стереотипных суждений. Он подставляет факты в готовую схему. Профессионально слаб. Все его предположения и утверждения по делу действительности не соответствуют. Он не совсем честен, прибегает к демагогии, к дешевым внешним приемам. К конкретному делу об убийстве он притягивает проблемы внешней политики: учтите, что на Русь смотрят другие страны, и т. п. Призывая осудить человека, фактически невиновного, он называет данный суд «святилищем нашего правосудия». Неспособный опровергнуть доводы адвоката по существу, он намекает на его политическую неблагонадежность. Фактически государственный обвинитель думает не о справедливости, а лишь о себе: не потерять бы место. Прокурор в романе назван нервным и озлобленным — качества не лучшие для человека, причастного к правосудию. Место такого прокурора ближе к скамье подсудимых. Но он обвиняет.
Прокурору противостоит адвокат. Отношение к адвокатам у Достоевского было сложным. Часто он именовал их «нанятая совесть». Но в данном случае адвокат умен и человечен. Он фактически единственный, кто верно понял ситуацию, судом разбираемую. Достоевский дает ему некоторые свои мысли: в частности, мысль о том, что при сомнениях в виновности лучше отпустить несколько виновных, чем осудить одного невиновного.
Однако настораживает одна деталь — ироничные заголовки главок, в которых речь идет об адвокате («Прелюбодей мысли» и т. п.). Это не случайно. Ибо адвокат не во всем на высоте. Он, как и прокурор, прибегает к неэтичным методам: подмарать репутацию свидетелей и т. п. Затем, доказав невиновность подсудимого, он на момент, допускает и его виновность. И замечает, что и в этом случае судить его строго нельзя. Ибо убийство такого отца, как Федор Карамазов, не может считаться отцеубийством. Тут адвокат смыкается с Раскольниковым, с теорией «арифметики». Адвокат сбился с пути. Но, однако, он доказал невиновность.
Дело теперь за присяжными. И они, люди, «никогда не прочитавшие ни одной книжки», осудили невиновного. Они, видимо, не знали, что творили. Профессионально они не подготовлены. Не обладают способностью самостоятельно мыслить. И объективно они оказались людьми бесчестными, ибо, зная свои способности, согласились играть роль судей. Фактически судьи были рабами установок. Требовались мягкие приговоры — были мягкие. Требовались жесткие — были жесткие. Ветром носимое правосудие.
Суд оказался некомпетентным и бесчестным.
Обнажив недостатки правосудия, Достоевский не выступает против суда присяжных вообще. Он выступает против некомпетентности суда присяжных. Люди в нем заняты не своим делом. Среди присяжных были чиновники. Видимо, хорошие чиновники. И вот награда — в присяжные. А не лучше ли было бы премировать их доброкачественными гусиными перьями и оставить на своем месте? Были купцы — им бы набор облегченных гирь и — пусть торгуют. Были крестьяне — им бы в награду лучшую соху и — пусть пашут. Пусть все они делают хорошо свое дело. Вершить же суд, где речь нередко идет о «шее человека», должны люди профессионально и нравственно подготовленные. Иначе — суд «демократический», но не правый. А значит, и не демократический.
Суд неправый зависит во многом от людей бесчестных. Но многое зависит и от сути законов, от их несовершенства. Именно поэтому сбился с пути адвокат в «Братьях Карамазовых».
В «Дневнике писателя» Достоевский много внимания уделил делу Кронеберга. Подсудимый избил своего ребенка. Положение адвоката сложное. Он понимает, что, осудив отца, суд накажет тем самым и потерпевшего (ребенка), тот останется без отца. Польза ребенка — в оправдании отца. И адвокат ради справедливости изворачивается и лжет. То есть сам просится на скамью подсудимых. В такое положение он поставлен законом.
Достоевский выделяет две задачи правосудия: по достоинству оценить содеянное и выбрать наказание. Иногда же ради справедливости в наказании адвокат вынужден зло именовать добром. А это говорит о несовершенстве законов.
Призывая к совершенствованию законов, Достоевский говорит о необходимости более четкого разграничения преступлений. В частности, он выделяет преступления общечеловеческие и преступления с точки зрения данного общества. То есть разграничиваются уголовные, и политические преступления. Первые бесспорны. Вторые спорны: трудно сказать, кто есть преступник, — тот, кого судят, или тот, кто судит. Здесь нет четкого критерия преступности. Примечательно, что об этом говорит бывший «политический преступник».
