Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Далее, Достоевский высказывает мысль о том, что если не учитывать личность преступника, то формально равные наказания за равные преступления будут фактически неравными.
Кроме того, Достоевский говорит о необходимости недвусмысленных формулировок закона.
А пока неправый суд делает свое дело и наполняет остроги не всегда теми, кем нужно. В «Записках из Мертвого дома» Достоевский замечал, что, может быть, в острогах-то не худшие. И это упрек правосудию, ибо в острогах все же должны находиться худшие.
Писатель отмечал, что процент грамотных в остроге выше, чем их процент в обществе. А это противоестественно при правильных социальных условиях. Или не тех отправляют в острог. Или что-то в обществе не в порядке, коль люди, способные глубже постигать действительность, совершают преступления. В любом случае — непорядок.
Далее Достоевский отмечает, что призванные исправлять преступника учреждения делают его еще хуже. «Кого когда исправила каторга» [1895, 10, 418], — пишет он в «Дневнике писателя». Люди вроде выведенного в «Записках из Мертвого дома» плац-майора просто по своим наклонностям не способны кого-либо перевоспитать в лучшую сторону.
В своем творчестве Достоевский касается и вопроса о снисхождении государства (сильных) к преступникам (слабым), главным образом к политическим преступникам, проблематичным преступникам. Свои мысли по этому вопросу Достоевский высказал в «Дневнике писателя» по поводу французских властей и духовенства, не отметивших важное событие — уход немецких войск из Франции. «Они отказались по поводу этого громадного и радостного для Франции события от самой малейшей амнистии, хотя бы только для виду, политическим преступникам — в чем не отказывает ни одно правительство в Европе своим подданным, во дни великих национальных торжеств или радостей. Одним словом, действовали, презирая среду, с непостижимою уверенностью в своих силах» .[1895, 9, 348].
Таковы взгляды Достоевского на суд и другие карательные органы государства. Он ждет от этих органов, обязанных обеспечить справедливость в обществе, справедливости. Он показывает, что положение, при котором палач поставлен в лучшие условия, чем не палач, глупый судит умного, злой — доброго, безнравственный — нравственного, негативно характеризует государство. Среди его граждан при таком положении разлита глубокая тоска по справедливости.
Достоевский мог ошибиться, говоря о государственности, в каких-то конкретных оценках, но изъяны государства отражены им верно.
Достоевский касается и внешнеполитических проблем государства. Но не в художественных произведениях. В статьях и записных книжках.
В высказываниях по этим проблемам Достоевский очень противоречив. Он прежде всего противоречит своему исходному принципу о православном пути: мирные средства, забота о других, жертвенность. Ради распространения православия он упорно проводит мысль совсем не православного толка, мысль о Константинополе, который «должен быть наш». Он предлагает нести братство и православную идеологию в Европу (а затем и в Азию) вслед за войском, туда вступившим. Достоевского как будто подменили: он на стороне принципа «цель оправдывает средства». Ради торжества идеологии он предлагает средства, прямо противоположные этой идеологии. И здесь Россия — хранительница высоких идей, какой она должна быть в идеале, — подменяется Россией, какой она является в действительности. Россией противоположных идеалов.
Интересны взгляды Достоевского на войну. Истинность некоторых из них бесспорна. Он замечает, что войны — слишком частое явление в истории. Прав. Он прав, когда говорит, что воевать надо «не столько оружием, сколько умом». Здесь автор «Дневника писателя» ставит вопрос, который далеко не все замечают, особенно при оценке победоносно законченных войн: умом достигнута победа или числом жертв? Та война выиграна умом, в которой число жертв было меньше числа жертв противника. И только в этом случае полководец достоин похвал. Если же за каждого убитого врага уплачено несколькими жизнями победителей, то война выиграна не умом. И славить в этих условиях полководца означало бы кощунствовать над мертвыми, которые стали таковыми благодаря его неумению вести дело.
Безупречен взгляд на безнравственность войны ради приобретения богатств. Заслуживает внимания мысль, что буржуазный мир непрочен — он порождает войну.
Но настораживает мысль, благословляющая войну за идею. За благородную, конечно. Но кто же свою идею не считает благородной? А не лучше ли идею защищать идеей, а не силой?
Касаясь конкретной ситуации, Достоевский записывает: «Выгоднее война, выгоднее кончить разом и хорошо» [ЛН, 83, 602]. Тут уж что-то от Петруши Верховенского — «на всех парах через болото».
После объявления войны Достоевский пишет, что народ ликовал, узнав об этом. Заголовки статей Достоевского выглядят карнавально торжественными («Война. Мы всех сильнее» и т. п.).
Почему таков взгляд на войну у писателя? Первый мотив — зверства турок. «Как же быть? Дать лучше прокалывать глаза, чтоб только не убить как-нибудь турку? Да «ведь это извращение понятий, это тупейшее и грубейшее сентиментальничание, это иступленная прямолинейность; это самое полное извращение природы» [1895, 11, 275]. Эти размышления и привели, видимо, к Алешиному «расстрелять» в «Братьях Карамазовых». Такой мотив необходимости войны возражений не вызывает и, кстати, показывает, что не такой уж Достоевский непротивленец.
Но вот писатель говорит, что эта война — за идеи Христа. Эта явный минус Достоевскому. Оборонять идею штыком значит сомневаться в способности идеи к самообороне.
Далее Достоевский говорит об очистительной силе войны дл» России — оздоровит общество. «Огромные народные потрясения, вроде войны, были бы спасительны» [ЛН, 83, 575]. Утверждается, что война поможет притупить, а то и стереть противоречия между социальными слоями в России.
Достоевский критикует противников войны, называя их доводы «буржуазными нравоучениями».
И уж совсем кощунственно по отношению к православию звучит спор Достоевского с противниками войны: «Вы лезете исцелять и спасать других, а у самих даже школ не устроено» — выставляли они на вид. «Что ж, мы и идем исцеляться. Школы важное дело, конечно, но школам надобен дух и направление, — вот мы и идем теперь запасаться духом и добывать здоровое направление» 1[1895, 11, 120].
Я не рассматриваю в данном случае эти взгляды по первому кругу: прав или не прав писатель в оценке конкретики. Но совсем несовместимо с большим художником утверждение о лечении войною духовной жизни страны.
