О времени, о душе и всяческой суете - Браннер Джон

– Позднее, – едва ли не с неохотой сказал он, – я… скажем так… завел близкую дружбу кое с кем из участников. Мы говорили друг с другом свободнее, чем я когда-либо говорил с кем-либо еще… но это дело прошлое, а меня ждет автобус. Прощайте, дружище, до встречи в Лондоне!

И направился к двери.

С десяток вопросов у меня в голове боролись за право быть высказанными, но я знал, что не стоит пытаться задержать его. Однако по тому, как он вел себя, было ясно, что ему еще есть что сказать, как часто бывало и раньше.

Я оказался прав. Он развернулся и торопливо зашагал назад. Вид у него был взволнованным.

– Кстати, старик, – тихо сказал он, – я не имел в виду, что не могу свободно говорить с вами! Разумеется, могу, а людей, про которых я с уверенностью это говорю, чертовски мало, я вас уверяю. Приходите повидаться, когда выпадет случай, или пригласите меня в гости. Вы ведь знаете, как я это ценю, да?

Я заставил себя кивнуть и улыбнуться, а он схватил меня за руку, горячо пожал ее и на сей раз действительно ушел. До следующей встречи.

Что такого я, черт подери, натворил, чтобы на мою голову свалился мистер Секретт?

Эликсир для императора

Рев толпы был как бальзам на душу, тело наслаждалось теплым италийским солнцем после трех лет в холодах Восточной Галлии. Легат Публий Цинн Метелл редко улыбался, но сейчас, всего на несколько секунд, его суровое лицо расслабилось, пока он шел к почетному месту, с которого открывался вид на весь амфитеатр. Солдаты его легионов играли на буцинах [45], но приветственные крики почти заглушили музыку.

Прибыльная кампания, великолепная победа, а под конец целый день зрелищ – вот чего народ ждал от своих полководцев.

Постепенно восторженные возгласы растворились в обычном гуле разговоров. Заняв место, Метелл осмотрелся и приветствовал свое окружение короткими кивками.

– Хорошо будет снова посмотреть достойные игры, Марк, – буркнул он в сторону пухлого престарелого мужчины, сидевшего рядом с ним. – Если бы тебе пришлось выдержать третьесортные подделки, как те, которые я вынужден был терпеть в Галлии… Кстати, ты сделал то, о чем я просил?

– Конечно, – прошепелявил Марк Плацид. – Хотя не знаю, о чем ты беспокоишься. Ты привез с собой достаточно зверья, чтобы заполнить арену на неделю. Особенно эти германские волки… Нет, ты хорошо платишь. Это будут лучшие игры в Риме за много лет.

– Надеюсь. Очень надеюсь. – Метелл окинул взглядом разношерстную толпу. – Но я не хочу, чтобы меня обманул какой-нибудь подлый ланиста [46], желающий подстраховаться! К тому же… за время моего отсутствия многое изменилось. Я чувствую себя неуверенно.

Это признание он произнес так тихо, что никто, кроме Марка Плацида, его не услышал, и сразу как будто пожалел о сказанном. Марк поджал пухлые губы.

– Да, кое-что изменилось, – согласился он.

После недолгого молчания Метелл поерзал на сиденье.

– Итак, я здесь, но где же церемониймейстер? – спросил он. – Он ведь должен открывать представление.

– Разумеется, мы ждем императора, – сказал Марк то ли с искренним, то ли с деланым удивлением. – Начать без него – значит, нанести ему оскорбление.

– Не думал, что он придет! – воскликнул Метелл, вперив взгляд в роскошную императорскую ложу с пурпурными драпировками. – Думал, оскорбление будет нанесено мне. Он ведь и раньше меня игнорировал, не так ли? Ты при этом присутствовал, Марк! Он сказал, что я выжал все соки из своих провинций! Тоже мне император, не желает, чтобы Рим получал дань! Похоже, он даже не осознает, что нельзя позволить этим варварам встать с колен. Иначе тебе однажды перережут горло во сне. Я это видел. – Подавшись вперед, он искал глазами церемониймейстера. – Как бы мне хотелось показать всему миру, что я думаю о его бесхарактерности. Этими играми заведую я, и мне решать, когда они начнутся!

Марк осадил легата прикосновением руки и извиняющимся тоном произнес:

– Знаешь, народ этого не потерпит.

– Впервые о таком слышу! С каких это пор добрые римляне предпочитают жариться на солнце, словно цыплята на вертеле, вместо того чтобы созерцать игры?

– Видимо, с тех пор, как тебя тут не было, – пробормотал Марк и поднял с сиденья дородное тело. – В любом случае вот он.

Нахмурившись, Метелл тоже встал. Загремели щиты. Ряды стражников выполнили тщательно отрепетированные приветственные маневры, и толпа разразилась криками. Эти крики исходили не просто из легких, но из самого сердца и все не стихали. Они длились дольше, чем аплодисменты, которыми встретили Метелла, и, казалось, стали только громче, когда император занял свое место.

Рев эхом разносился по амфитеатру. Легат стиснул кулаки. Когда два года назад курьер принес известие о восшествии Цината на престол и приказ о продлении проконсульства, Метелл лишь пожал плечами. Конечно, удивительно, что старику позволили надеть императорскую тогу вслед за бездетным племянником, чье короткое и кровавое правление запомнилось Метеллу лишь возможностью выбрать для себя тепленькое местечко в Восточной Галлии.

Но по всей империи появилось уже столько соперничающих группировок, что старика, скорее всего, выбрали только потому, что его кандидатура вряд ли оскорбила бы большинство влиятельных людей. Никто уж точно не ожидал, что он протянет так долго. Или так хорошо справится со своей непосильной ношей…

– Они когда-нибудь перестанут вопить? – зарычал Метелл. – Кто вообще отвечает за эти игры?

Марк сказал только:

– Ты не понимаешь их чувств.

В этот момент, устроившись поудобнее, Цинат встретился взглядом с Метеллом и покачал головой на греческий манер – одна из его немногих странных привычек. Будто по волшебству, на арене возник церемониймейстер.

– Наконец-то, – пробурчал Метелл и жестом велел начинать игры.

После ритуального шествия церемониймейстер встал напротив императорской ложи. Все разговоры стихли. Затаив дыхание, зрители с нетерпением ожидали, какое из только что заявленных великолепных действ станет первым представлением.

– С чего ты решил начать? – прикрыв рот рукой, спросил Марк. – Вчера, когда мы разговаривали, ты все никак не мог выбрать.

– Думаю, я нашел идеальный номер, – ответил Метелл. – Он должен сразу поднять толпе настроение.

– Битва! – вскричал церемониймейстер. – Иссушенный солнцем юг против скованного льдом севера! Шесть диких германских волков из лесов Восточной Галлии, завезенные сюда по особому приказу генерала…

Дальнейшие слова потонули в возбужденных криках. Марк кивнул.

– Ах, волки! – заметил он. – Я говорил, они выглядят многообещающе. Но против кого? Друг против друга?

– Не совсем, – сказал Метелл. – Сейчас увидишь.

Церемониймейстер вновь взревел:

– А против них…

Взмахнув рукой, он повернулся, и все взгляды последовали за ним. Распахнулись ворота, и на арену, опустив голову, дабы избежать последнего удара тюремщика, вышел пожилой темнокожий мужчина, облаченный лишь в оборванную набедренную повязку и поношенные египетские сандалии. Спина его была исполосована шрамами от ударов кнутом. В одной руке он сжимал меч и, казалось, не знал, что с ним делать.

Толпа разразилась громогласным смехом. Метелл присоединился к всеобщему веселью, но как-то неуклюже.

– Превосходно, – обратился он к Марку. – Я велел прокуратору найти кого-нибудь – какого-нибудь преступника, – кто выглядел бы по-настоящему глупо. И вот он. А потом, видишь ли, будет огромный бык…

– Предупреждаю тебя, – монотонно сказал Марк, – император не смеется.

Полководец обернулся. На лице Цината действительно застыло суровое выражение. Он прошептал что-то одному из служителей, а тот, перегнувшись через край ложи, громко обратился к церемониймейстеру:

– Цезарь желает знать, за что осужден этот старик!