Олег Ёлшин - Тейа
– Скажи еще, что стала невинной, как Святая Дева! – тоже засмеялся он.
Она строго посмотрела на него, потом улыбнулась, хитро прищурив свои глаза, и ответила:
– Не скажу… Дурак…
– А ты видел там, в баре, этих юношей? Это и есть мои коллеги! Моя команда! Студенты, дети!!! А ребятам по пятьдесят или шестьдесят!
– И как вели себя эти дети – как студенты? – сурово проворчал он.
– Как коллеги, уважающие свою начальницу, – невозмутимо ответила она.
– А как вела себя начальница? – посмотрел он в ее хитрые глаза.
– Хорошо вела себя начальница… Начальница очень скучала… А прошло целых семь месяцев!…
Она остановилась и обняла его. Сейчас он словно держал в руках маленький теплый родной комочек, а там билось крошечное, но такое горячее сердце, и он слышал его сумасшедший стук.
– И я скучал… Только, зачем я теперь такой старый тебе нужен? – спросил он с улыбкой.
– Вот и я думаю, и зачем ты мне такой старый нужен? – засмеялась она. – Я и не подумала об этом? – продолжала веселиться Валери, – вокруг столько молодых мужиков, настоящих красавцев!… Ладно, так и быть! Если ты себя чувствуешь стариком, сделаю тебя молодым! По знакомству! Только…
Она внимательно посмотрела на него, взяла за руки и серьезно спросила:
– Можно тебя оставить пока таким… ну, не надолго… А то, вдруг ты превратишься в ребенка? И что я тогда буду с тобой делать?
– Тебя посадят за растление малолетнего, – засмеялся он, потом добавил: – Можно, пресвятая дева… Делай, все что хочешь, – и подумал: – Господи, как долго он не видел ее! Целую вечность! Миллионы лет!
А она снова и снова рассказывала о чем-то – о своей работе, об острове. Он слушал и не слышал и только любовался ею.
– Особенно поразил результат с Вилли, – продолжала говорить она. – Тот всегда хотел участвовать во всем и страшно переживал, что его никуда не брали. А тут такой случай! Отказать было невозможно. Результат поразил!
– Я встретил его, – очнулся Леонид.
– Встретил? Каков красавец! Он годится тебе в сыновья, а ему уже больше шестидесяти. Вот, юная душа!
– Да, юная, – повторил Леонид.
– А как Юрий, как наш писатель? – внезапно вспомнил Леонид.
– Нестеров, – она задумалась, серьезно посмотрела на него, потом произнесла: – Нестеров не хочет.
– Но ему уже пошел шестой десяток, пора бы сбросить немного, – удивился он.
Валери задумалась, помолчала, потом добавила:
– Он не хочет. Я предлагала. Он такой странный. Сказал только… Дай, вспомню…
Она замолчала, сосредоточенно вспоминая его слова, потом произнесла:
– "Все должно быть так, как должно быть", – и все.
– И все? – удивленно переспросил Леонид.
– Да.
– Я поговорю с ним, – произнес он. Больше они не касались работы, и того далекого будущего тоже, потому что сейчас были вместе, были рядом, и не хотелось думать ни о чем…
Генри был в тупике. Все операции, которые они проводили в настоящем и будущем, превращались в тлен, в отзвуки той реальности, которая и давала им повод задуматься об этой жизни, но не более того. Венцом всему был тот конец, который неминуемо находился где-то рядом, и избавиться, и повернуть все вспять, уже было не дано. В такие минуты он и вспоминал своего великого деда. Этого вездесущего, всепонимающего человека, который мог принять единственно правильное решение и изменить все…
Время шло, оно шло параллельно, и в этом Генри однажды убедился воочию. Не на листке бумаги с формулами и доказательствами, выводами лаборатории времени, а наяву. Его великий дед ушел из жизни двадцать лет назад, и все тосковали без него, его живого ума, безудержной энергии и фантазии этого удивительного человека. И однажды, в тот день, когда Вилли впервые удалось настроить канал и перейти во времени на конкретный отрезок, Генри и принял решение вернуть его, любимого человека, наставника и просто родного деда, назад. Вернуть сюда, в далекое прошлое и его будущее. Он выбрал отрезок времени, который совсем немного отделял старого Ричарда Уилсона от его кончины, и перенес на остров. Собрались все родные и близкие, сын и внук сидели рядом, Вилли, следивший за каналом, тоже находился здесь. Это был один из первых его экспериментов и сразу такой ответственный. Дед расположился в своем любимом кресле, который потомки из уважения даже не передвигали, а прошло уже около 20 лет. Посидел, подумал, выслушал последние новости и произнес:
– Мне безумно приятно видеть снова всех вас. Но, сколько мне осталось там?
Там или здесь… Это было не важно. Время летело параллельно, и события неизменно проходили в том или ином измерении. Все молчали, и никто не решался заговорить.
– Так сколько мне осталось, Генри? – повторил дед. Генри тогда не смог ответить ему и промолчал. А дед подтянулся в кресле, посмотрел на свое потомство, своих далеких внуков и правнуков, и произнес: – Все равно, месяц или день, неделя или год, но мои дни – это дни мои, и я должен прожить их там, в своем времени, сколько бы их не оставалось. Там я полезнее, дети мои, вы понимаете? Срок мой конечен и предопределен, и оставьте его мне. А все это похоже на эксгумацию, не правда ли…
Так было тогда, и Генри смог лишь дать всем увидеться со своим дедом, но теперь… Теперь он отправился к нему снова. И теперь он был один.
– Дед, тебе осталось всего неделя. Сейчас я могу сказать тебе об этом откровенно.
Старый Уильямс потянулся в своем кресле, которое стояло там, в его далеком времени, посмотрел в окошко на небо, на сонный прибой, который успокаивал вечерние волны океана и спросил: – Ты пришел, чтобы сказать мне только это? Но зачем?
И тогда Генри ответил:
– Мы нашли то, что продлит тебе годы и столетия… Мы нашли эликсир молодости и бессмертия, панацею от всех болезней. И теперь я могу подарить жизнь и вернуть тебя к нам. Пригласить в наше и твое будущее. Дед, возвращайся!…
А прибой все разбивал неутомимые волны о берег и скалы. Он настаивал и торопил, он отсчитывал волну за волной и растворял их в желтом песке. И сколько этих волн еще оставалось?…
– Милый мальчик, – ответил тот, – если то, что ты говоришь мне, правда, если это не твоя юношеская фантазия,… я готов. – Он хитро прищурился, посмотрев на него:
– Столетия – нет. Но годы или месяцы, или какие-то мгновения, не отведенные мне этой жизнью… Я готов остаться с вами. Здравствуй, твой новый век…
Вот когда Генри в первый и единственный раз вмешался в свое прошлое и прошлое остальных. Чем все это закончится, он не знал, он не спрашивал об этом в лаборатории времени, но мнение их ему было известно… И только оставил там, в далеком прошлом, записку себе и своим родственникам. Они прочитали ее и поняли все…
