Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Таким образом, идеологи общества заражены тем же духом чистогана, что и обычные буржуа. Они «жиреют в совершенном спокойствии совести». То есть у тех, кому предназначено думать о духовности, то же самое «затишье порядка». Зато здесь хоть есть какие-то убеждения.
Собственно католики лишены прочных убеждений. Они действуют иезуитски и меняют убеждения в зависимости от конъюнктуры; Не меняется лишь цель — власть и блага земные. Взять власть и удержать ее любыми средствами — лишь этим заняты католические идеологи. Они боятся, что без опоры «а власть их вера не устоит. «Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор все так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пламенными чувствами народа, все, все променяли за деньги, за низкую земную власть. И это не учение антихристово?» [8, 450 — 451].
Это слова князя Мышкина. Но читавших письма и «Дневник писателя» не надо убеждать, что это и мысль автора. А мысль проста. Оттолкнувшись от учения Христа, прикрываясь авторитетом Христа, делают свои низкие антихристианские дела.
Идея католичества, по Достоевскому, ложная. И как всякая ложная идея не может победить другие идеи в честной борьбе. Ей грозит крах. А потому-то для ее сохранения нужны сила, ложь, демагогия. На них и опирается католичество. О человеке уже не думают.
Вот о чем думает папа: «Это я — царь над царями и господин над господствующими, и мне одному принадлежат на земле судьбы, времена и сроки; и вот я всемирно объявляю это теперь в догмате моей непогрешимости» [1895, 10, 109].
Папа не хочет ждать, когда его объявят непогрешимым. Он объявляет себя сам. Так вернее. Надежнее. Особенно если есть сила, без которой миф о непогрешимости не устоит.
Достоевский замечает, что «продажа истинного Христа за царства земные совершилась» [1895, 10, 109]. Все брошено для самоутверждения. О средствах для достижения своих целей мало кто задумывается в католичестве — хороши любые. «Пусть вся Европа обольется кровью, но зато восторжествует папа, а для римских исповедников Христа это все» [1895, 11, 292].
Католики для достижения своих целей могут опираться на любые слои народа. Исходя из своей выгоды, они легко заключают и расторгают союзы. Связав себя с богатыми, они в нужном случае могут воспользоваться и услугами демоса. Достоевский говорит, что, пользуясь доверчивостью народа, демагоги от католицизма смогут обмануть его, выдав себя за истинных защитников. Очень подробно пишет об этом Достоевский в «Дневнике писателя» 1876 года.
Верящему в бога католики внушают мысль, что богом-то сегодня и является папа. Непогрешимый. В угоду цели перетолкуют учение Христа. В нем есть тезис о смирении. Но теперь иное время, и сам Христос сказал бы, что смирению пришел конец. Пора насаждать братство. Силой. И Христос сейчас, если бы был здесь, опирался бы на силу. Противопоставляя себя социалистам, найдут и общее. Одни, мол, идеи-то. Да продадут вас социалисты. А папа не продаст. Некому. Юн самый высший.
Учение Христа, таким образом, повернут в любую сторону, обоснуют любое, даже диаметрально противоположное его толкование. И все от имени Христа. Но о верности Христу уже никто не думает. Учение Христа, его имя стали универсальной отмычкой для достижения земных блат. Отуманят народ, и он со спокойной совестью йойдет на неправое дело.
Мысль о том, что католичество стремится овладеть четвертым сословием, у Достоевского устойчивая, ее часто можно встретить в «Дневнике писателя».
Католицизм, по Достоевскому, есть аспект европеизма, тесно связанный с буржуазностью общим подходом к человеку — его забытием.
Достоевский находит связи католицизма не только с буржуазностью, но и с социализмом. Иногда он противопоставляет эти явления, иногда говорит о их слиянии. «Католичество умирать не хочет, социальная же революция и новый социальный порядок в Европе тоже несомненен: две силы несомненно должны согласиться, два течения слиться» [ 1895, 11, 391]. Сольются они, по Достоевскому, по той причине, что их цели и средства во многом совпадают. Но не только в этом их связь. Она глубже. Как считает писатель, жатолицизм есть шаг от христианства к атеизму, а на основе атеизма вырастает социализм. Таким образом, социализм есть порождение католицизма.
Об этом, в частности, говорит у Достоевского Мышкин. Он отмечает, что проблемы католицизма не есть лишь проблемы богословия. Они задевают практические интересы людей, ибо католицизм через атеизм порождает социализм, а последний ориентируется на насилие. Мысли князя авторские, их Достоевский высказывал и в «Дневнике писателя».
Из этих размышлений ясно, что Достоевский, хотя и своеобразно, но понимал неслучайность появления социализма, его обусловленность существованием буржуазности. Своеобразие в том, что в качестве опосредующего звена между буржуазностью и социализмом вводится католицизм.
Но социализм — это крайность. Ближайший подступ к нему — либерализм. Много говорится об этом течении. Причем подчеркивается мысль, что русский либерализм вырос не под влиянием отечественных факторов, а под влиянием европейских идей.
В романах Достоевского в разных вариациях повторяется мысль: «Нынче век либеральный, век пароходов и железных дорог» [10, 9, 116]. Этим как бы подчеркивается тесная связь либерализма с буржуазностью. Причем когда герои Достоевского говорят подобное, то чаще всего ссылкой на либерализм оправдывается что-то низкое. И под либерализмом-то здесь понимаются искажение первозданных понятий, вывернутость устоявшегося, общепринятого, общечеловеческого в нравственности.
Либерализм — это социализм без действия, социализм мечты, социализм фразы.
Выросший на европейской почве либерализм представляет в России Европу. С коэффициентом на «русскость». Коэффициент отрицательный. В русском либерализме большая нетерпимость к народу, хотя на словах либерал любит народ. Эту мысль Достоевский «сформулировал предельно четко: «И почему, почему наш европейский либерал так часто враг народа русского? Почему в Европе называющие себя демократами всегда стоят за народ, по крайней мере, на него опираются, а наш демократ зачастую аристократ и в конце концов всегда почти служит в руку всему тому, что подавляет народную силу, и кончает господчиной. О, я ведь не утверждаю, что они враги народа сознательно, но в бессознательности-то и трагедия. Вы будете в негодовании от этих вопросов? Пусть. Для меня это все аксиомы и уж, конечно, я не перестану их разъяснять и доказывать, пока только буду писать и говорить» [1895, 11, 477].
