Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн
И стоило мне домечтать до этого места, обнаружилось, что всю работу опять нужно начинать заново! Мне пришли на память авгиевы конюшни, и вот тут чаша терпения моего переполнилась, да так, что из глаз в три ручья потекло!
В комнату вошла мама, и я спросила, «не будет ли мне позволено хоть пару часиков передохнуть?»
И что вы думаете? Она отвечает: «Конечно, милая» и даже не смотрит на меня! Будьте уверены, она и не заметила, что я плачу, а сразу принялась без малейшей необходимости пеленать малыша, которого я только минуту назад обработала! А перед этим сама же немерено времени висела на телефоне, втолковывала кому-то: решено, мол, и подписано, она с Марса никуда не улетает, но тем не менее никакой работы — даже консультаций — не возьмет, потому что ежу ясно, если она хоть на десять минут маленьких оставит, у нее уже душа не на месте!
В общем, ведет она себя в последнее время нелепо до невероятия. Видно, кора головного мозга отключилась полностью, и живет мама одной подкоркой, здорово напоминая кошку по имени Мисс Крапинка, которая у нас жила, когда я была еще маленькой, и ее первых котят. Мисс Крапинка всех нас любила и всем доверяла — во всем, что не касалось котят. Стоило кого-нибудь из них погладить, как она просто сама не своя делалась! А уж если котенка выставляли на пол, на всеобщее обозрение, она тут же выскакивала из ящика, хватала котенка за шкирку и волокла назад, раздраженно размахивая хвостом и ясно показывая, что она думает относительно безответственных людей, которые даже с маленькими толком обращаться не умеют.
Вот и мама теперь точно так же себя ведет. Мою помощь она принимает только по необходимости — одной бы ей ни за что не справиться, — но в глубине души боится доверить мне даже взять младенца в руки без постоянного надзора.
Оставив ее с малышами, я целиком положилась на свою собственную подкорку, и интуиция безошибочно привела меня к дяде Тому.
Дядя Том, как и всегда в это время дня, торчал в Клубе Сохатых, но мне пришлось подождать его в дамской гостиной. Минут через десять он наконец оторвался от карточного столика и пришел, пересчитывая по дороге толстенную пачку денег.
— Извини, задержался, — сказал он. — Там я землячкам наглядно объяснял тонкости теории вероятности. Должен же был гонорар за урок собрать! Ну, душа моя, как делишки?
Я начала было рассказывать, но тут же разревелась. Тогда дядя Том повел меня в парк, что под муниципалитетом, усадил на скамейку и купил себе и мне по пакетику воздушной кукурузы в шоколаде. Я съела свой, почти весь его и уставилась в потолок, густо усеянный звездами, а потом выговорилась, и мне полегчало.
Тогда дядя Том хлопнул меня по плечу:
— Выше нос! Могет быть и хуже!
Он достал из кармана фон, набрал какой-то номер и сказал:
— Давайте, девушка, без протокола. Говорит сенатор Фриз; мне нужен директор, — он пару секунд помолчал. — Хайми? Том Фриз говорит. Как жена, детишки?.. Ну и хорошо. Хайми, я скоро приду и заткну тебя в один из твоих баков с гелием. Часа так в два или чуть попозже. Короче, еще успеешь убраться из города. Все, — он спрятал фон, — айда обедать. На пустой живот вредно из жизни уходить — на пищеварении сказывается плохо.
И повел меня в Клуб Пионеров! Я там раньше только раз была, и теперь клуб показался мне еще солиднее. Там настоящие, живые официанты! Такие старые, что еще сами, наверное, когда-то пионерами были — а то и встречали этих самых пионеров уже на месте! Все вокруг дяди Тома забегали, а он каждого звал просто по имени, и его называли просто «Том», но произносили это словно «Ваше Величество», а еще метрдотель сам лично приготовил мне десерт, а рядом стояли человек шесть, не меньше, и все ему подавали, будто знаменитому хирургу во время операции, где счет идет на секунды…
Наконец дядя Том, прикрывая рот салфеткой, удовлетворенно рыгнул, и я на прощанье всех поблагодарила, а про себя жалела: знать бы наперед — обязательно надела бы то самое платье, которое мама считает до того неприличным, что чуть не заставила вернуть обратно в магазин и запретила надевать, пока мне не исполнится девять. Не всякий же день удается попасть в Клуб Пионеров!
Мы прошли к линии экспресс-туннелей, на станцию Джеймса Джойса Фогерти, и дядя Том всю дорогу просидел, так что мне тоже пришлось сидеть, хотя я прямо извертелась от нетерпения. Я-то лучше прошла бы по дорожке вперед, по ходу — хоть чуточку, но быстрее оказалась бы на месте… Но дядя Том говорит, что получает все необходимые физнагрузки, глядя, как другие по пустякам надрываются.
Я так переволновалась, что только оказавшись на месте, поняла, куда мы направлялись — в Марсополисские ясли. Мы прошли внутрь, остановились перед дверью с табличкой: «Директор. Просьба не беспокоить». Дядя Том сказал:
— Ты побудь пока здесь, скоро понадобишься, — и вошел.
В приемной сидело ужасно много народу, и все журналы, кроме «Наших крошек» и «Домоводства в ногу с веком», были заняты. Я отправилась бродить по коридорам и вскоре набрела на дверь с табличкой «Детская».
Ниже было написано, что посетители допускаются только с 16 до 18.30, вдобавок дверь была заперта. Пришлось идти искать другую, более завлекательную. Таковая почти сразу же отыскалась. Правда, на ней была табличка: «Вход строго запрещен!», но на ней же не было написано: «Тебя это тоже касается!» А дверь была не заперта, и я вошла.
Столько малышей вы за целую жизнь не увидите!
За рядом — ряд; и каждый — в собственной прозрачной ячейке! Мне-то как следует был виден только ближний ряд. Здесь все детеныши были примерно одного возраста и куда приятнее на вид, чем наша троица. Крохотные, милые, как щенята! Почти все они спали, а те кто не спал — брыкались, агукали и хватали ручками игрушки, висящие так, чтобы можно было дотянуться. Не было бы этих стеклянных загородок — я бы две охапки таких малышей набрала!
А еще в комнате было множество девушек — в смысле, уже молодых женщин. Все они возились с маленькими и меня, похоже, не замечали. Но вскоре один из младенчиков рядом со мной завопил. Над его ячейкой сразу же загорелась лампочка, одна из девушек подбежала к нему, открыла крышку, наклонилась к ребеночку, похлопала по попке, и он умолк.
— Мокрый? — спросила я.
Девушка подняла взгляд и наконец-то меня увидела.
— Нет, за этим автоматика следит. Просто компании ему хочется, вот я его и приласкала.
Голос ее, несмотря на стекло, был слышен отчетливо — наверное, тут где-то микрофоны и динамики спрятаны. Она о чем-то тихонько посюсюкала с маленьким, а потом спросила:
— Ты — из нового набора? Заблудилась?
— Нет-нет, — быстро сказала я, — я просто…
— Тогда тебе здесь нельзя — время неприемное. Или ты, — она с сомнением поглядела на меня, — пришла на курсы для молодых мам?
— Да нет же, нет пока! Я приглашена директором.
Это вовсе не было неправдой! Меня пригласил сюда человек, являвшийся гостем и близким другом директора, а это почти — если не совершенно — одно и то же.
Кажется, мне поверили.
— Так что же ты хочешь увидеть? Может быть, я могу быть чем-нибудь полезной?
— Ну, мне нужна только информация. Я делаю нечто вроде исследования. Что делается в этой комнате.
— Здесь у нас малыши, оставленные в яслях по контракту до шести месяцев, — объяснила она. — Через несколько дней их всех уже разберут по домам.
Она поудобнее устроила младенчика в его стеклянной «каютке», дала ему соску, что-то переключила снаружи ящика, отчего подстилка внутри вроде как сгорбилась в двух местах, поддерживая малыша, чтобы не барахтался, пока будет есть свое молочко. Закрыв крышку, девушка прошла к другому кубику.
— Я лично считаю, — сказала она, — что шестимесячный контракт лучше всего. Когда ребенку год, он уже в состоянии осознать перемену. А этим пока все равно, кто подойдет на крик и их приласкает. И в то же время шесть месяцев — достаточный срок, чтобы ребенок уже чему-то научился и чтобы снять с матери самую тяжелую нагрузку. Мы-то уже привыкли с маленькими работать, все о них знаем, да еще работаем в смену, а не «всю ночь на ногах у кроватки его»… И потому мы не вспыльчивы, никогда на малышей не кричим. Ребенок ведь все понимает, хотя и не умеет говорить. Верите? Все-все понимает! И окриками можно так ему психику исковеркать, что потом, когда подрастет, он свои обиды на окружающих выместит, да еще как! Ну что, красавчик, — продолжала она, обращаясь уже не ко мне, — теперь тебе получше? Спать хочешь, да? Полежи, полежи спокойно, а Марта подержит тебя рукой, пока не уснешь.
Она немного задержалась у этого младенца, а потом, забрав у него свою руку, закрыла ящик и помчалась к следующему.
— Малыши еще не знают, что такое время, — сказала она, вынимая из стеклянной колыбельки ее обитателя, который уже заходился в яростном крике. — Если хотят ласки, так прямо сейчас. Они же пока не знают, что…
