Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать
- Ясно, - говорит Лена.
- Если идти, - продолжаю я, - прямо по этому известному всему миру респектабельному шестнадцатому округу, размышлял я, то вскоре попадешь в Булонский лес. Где-то здесь ютилось российское посольство, куда можно было зайти и запросто сказать привычное русское «Привет!» какому-нибудь сонному клерку. С тех пор, как приземлился мой самолет, я не произнес еще ни единого слова. Кроме «pardon, madam» и «Au revoir», которые иногда вырывались из меня невпопад, я знал еще «Селя ви» и «Ищите женщину!». Да, ищите женщину! За этим я сюда и приехал. Аню, Тину... Вообще-то я ехал к Ане. Тина же - мираж, иллюзия... Я это сознавал. И надеялся...На что, собственно?
«...многих ли я свела с ума?
Улыбаюсь. Я хищница. Каждого, на кого охотиться хотелось... Сейчас я «скрадываю» тебя. Забавное ощущение я охочусь на охотника, который не прочь стать добычей... я продляю наслаждение... ммм... ты вкусно пахнешь... но ты пропадаешь... путаешь следы... и вдруг неожиданно появляешься прямо передо мной - вот он я... замираю... трогаю лапой - ну что же ты? - БЕГИ!!!... я не ем НЕЖИВОЕ...».
Брррррррррррррррррррррррр....
Что такое?!
Что за чертовщина?!
Зачем я сюда приехал и что мне здесь нужно, в этом холодном Париже? Аня? Или Тина? Кто меня сводит с ума? «Я хищница». Ясное дело - не травоядное! И никакая не голубая кровь течет по твоим жилам - жаркая, жадная, крррасная, как пожар...
Я думал и думал: как мне вырваться из этого Тининого капкана? Отгрызть себе лапу?
В лес, в лес, решил я, там можно где-нибудь от неё спрятаться...
Хм! «...я не ем НЕЖИВОЕ...». Хм!
Да живой я, живой!.. До последней косточки, до последнего хрящика... Живой! Знай это!..
И не трогай меня своей лапой!
Коготки пообломаю!
Думал я.
Мелькнула мысль: позвонить Юле? И что я ей скажу?
Глава 23
Чтобы вырваться из окружения города нужно пересечь окружную автостраду (Boulevard Peripherigve), пройти по едва различимой среди таинственно замерших высоких деревьев тихой тропинке, и ты выходишь к зеркалу спящего озера. Булонский лес не испугал меня своей настороженной тишиной и тревожным мраком. Пока идешь в этом сказочном царстве, никакого страха не испытываешь. Во всяком случае, по пути к озеру, я старался думать не о его преодолении, а о том, зачем я несу с собой почти пустую бутылку. Как орудие защиты она наверняка мне не понадобится, думал я, но разбить ею зеркальную гладь озера или швырнуть куда-нибудь подальше я не решался. Мало ли кто может внезапно выскочить из-за дерева! Или вынырнуть из воды! Я шел не оглядываясь. Жора бы посмеялся над моими мыслями. Через каких-нибудь пять-шесть часов я буду рассказывать Ане об этой ночи, проведенной в темном лесу. «Ты ночевал в лесу? Зачем?!» Я буду только смотреть на нее и молча улыбаться. Вспомнит она или не вспомнит, как мы когда-то провели всю ночь вдвоем на берегу моря? С тех пор прошла тысяча лет! Мы были молоды, просто отчаянно молоды. Вскоре я добрался до причудливых невысоких зарослей японского садика, пасущегося на берегу озера в белесовато-дымчатом царстве предрассветного тумана. Пугающе-черные контуры камней казались загадочными притаившимися хищниками, готовыми вот-вот наброситься на тебя. Но я знал, что это были лишь камни, поэтому никакого страха не испытывал, и найдя первую же попавшуюся скамейку, с удовольствием плюхнулся на нее. Слава Богу! Мы с Аней тогда всю ночь просидели у костра. Пили вино и ели жареных мидий. Ее признания я пропустил мимо ушей, я словно оглох в тот вечер, а ночью мы плавали на матрасе, резвясь и развлекаясь в воде как дети. Нам было не холодно, а здесь уже через полчаса мне пришлось надеть на себя пуловер. Я потом часто спрашивал себя, что, собственно говоря, Аня имела в виду, когда с дрожью в голосе решилась рассказать о своем отношении ко мне. Ее признания застали меня врасплох и я все превратил в шутку. О той ночи мы потом ни словом не обмолвились. Ни разу. Хотя много лет подряд наши глаза напоминали нам о том костре и мидиях, и ночном купании при полной луне. Мне тогда было тридцать три, а Аня была совсем юной, просто девочкой с большими голубыми глазами и соломенным конским хвостом. Луны нигде не было, шатающиеся звезды уже тускнели, и я наконец допил свое вино. Хотелось спать, больше ничего. Когда я открыл глаза, было тихое ясное летнее утро, вокруг озера в трусиках и майках бегали трусцой красивые люди, солнце выкрасило золотом зеркальную гладь озера, пели птицы...
Пробило семь. Я с удовольствием потянулся, зевнул и подмигнул пробегающей мимо паре. Они улыбнулись в ответ и помахали руками. День обещал быть добрым. Я не знал номер Аниного рейса и решил заблаговременно добраться до аэропорта автобусом. Потом я часа два занимался тем, что вглядывался в лица выходивших из дверей пассажирок, пытаясь угадать в них Аню. Зачем? А вдруг она прилетит раньше. Розы! Как я мог забыть?
- Три, с самыми длинными стеблями, - попросил я цветочницу.
- Il est bon? Берите семь... (Вам нравится? - Фр.)
- It's, okay, - сказал я. - Oh, isn't it lovely! (О, какая прелесть! - Англ.)
Я узнал ее сразу, как только она появилась на пешеходной дорожке. Я не мог ее не узнать! Ее фигура, ее походка, ее поворот головы, когда она о чем-то спросила сопровождавшего ее крепкого парня в желтой безрукавке и линялых джинсах, все было знакомо до кончиков пальцев, до корней волос.
- Познакомься, это Анри, - сказала она, улыбаясь.- Как тебе наш Париж?
Это «наш Париж» прозвучало так вызывающе просто, словно Аня спросила, не простыл ли я.
- Это тебе, - сказал я и протянул ей розы.
Затем я, бросив короткий взгляд на ее спутника, назвал себя и пожал протянутую мне руку. При этом Анри что-то сказал по-французски, на что я только кивнул. Мы пошли по направлению к автостоянке, Анри плелся сзади. Аня сказала:
- Месяц тому назад я не заметила седины на твоих висках. Что-то случилось?
Я улыбнулся.
- Ты к нам надолго?
Улыбка сошла с моего лица, я остановился и посмотрел Ане в глаза.
- Пока не увезу тебя отсюда.
Аня, казалось, не слышала моих слов. Мы прошли несколько метров в молчании, затем она спросила:
- Где ты остановился?
- В Булонском лесу.
Аня как раз искала в сумочке ключи от автомобиля, и на мою шутку никак не прореагировала. Затем сказала:
- У меня к тебе тоже деловое предложение.
Ее запахи меня всегда очаровывали.
- Ты прекрасно выглядишь!
- Скажи это солнцу. А мне мог бы сказать об этом в прошлый приезд.
Она сама села за руль красивой красной машины с открытым верхом. Анри расположился рядом, а я забрался на заднее сидение.
- Так где ты остановился?
- В «Бристоле».
- Перебирайся ко мне.
Меня просто ошеломило ее предложение.
- Этот Анри, - спросил я, - твой... Кто он?
Что это - ревность? Я был убит наповал собственным вопросом.
- Зачем ты спрашиваешь?
- У него есть ты. Я бы с ним поменялся местами.
- Ему нелегко...
Я не отрываясь смотрел на ее роскошные, исхлестанные встречным ветром рыжие волосы (как у Тины?!), на знакомые хрупкие и сильные загорелые плечи, открытую спину с милой цепочкой шелковых позвонков.
Не знаю, отчего мне пришла в голову мысль о Тине!
Наш разговор был ни о чем.
- Нет, я не устал, - сказал я, когда она проявила заботу о моем самочувствии, - ты же знаешь, что я готов работать часами.
- Показывать время?- пошутила она.
Мы уже знали, что только оставшись вдвоем, мы сможем сказать друг другу те слова, которые снова сделают нас близкими, может быть, парой. Нужно было избавиться от Анри, и я понимал, что это случится при первом удобном случае. Он что-то говорил, но Аня, отвечая ему, не слышала его. Поэтому он так часто переспрашивал. Ее неподвижная голова, сжатые губы, чуть выдвинутый вперед подбородок и крепко сжатые пальцы на кожаной желтой оплетке рулевого колеса, все это свидетельствовало о ее продвижении к цели и было хорошо мне знакомо. О чем она думала? И какую цель преследовала сейчас?
Естественно, что о Тине я даже не вспомнил.
- Естественно! - говорит Лена.
Глава 24
Мы доехали до окружной дороги, и как только пересекли ее, Аня припарковала машину у тротуара.
- La sйance est close, - бросила она Анри, не поворачивая головы.
Он сидел и молчал, затем неспешно прикурил сигарету. Я безучастно наблюдал за торопливыми прохожими, рассматривал витрину магазина. Спать не хотелось. О каком совещании шла речь, я понятия не имел.
- Ne m'en veuillez pas, - сказал Анри (Не обижайся, - фр.).
Аня кивнула. Затем посмотрела на него и улыбнулась.
- Опять эти твои русские штучки, - недовольно буркнул Анри на плохом русском и приоткрыл дверцу.
И мне вспомнился день, когда Аня еще там, в полуподвале бани перечеркнула весь наш кропотливый труд, все наши надежды на достижение какого-то очень важного результата. Тогда она вот так же сидела и молчала, не обращая внимания на наши уговоры и устрашения, и когда я, не сдержавшись, попытался заставить ее выполнить какую-то никчемную операцию (не припомню какую), она вот так же посмотрела на меня и улыбнулась. Точно так же. И я тут же понял, что мы проиграли. Тогда все мы потеряли уйму времени лишь потому, что я перешагнул, как потом объяснила Аня, грань дозволенного. Я до сих пор не могу определить эту грань, а кто может? У каждого она своя. Анри, лениво выбравшись на тротуар, не успел встать на вторую ногу, как машина резво сорвалась с места и дверца захлопнулась с помощью инерции. Аккуратно перестроившись в скоростной ряд, Аня сильнее нажала на акселератор.
