Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать
Я пил кофе, чашка за чашкой, и курил, сигарета за сигаретой. Я все ждал и ждал этой самой минуты появления чуда, но он говорил о земных проблемах, разные страны, какие-то немыслимые профессии (в Каннах, например, он собирал цветы жасмина, за что получал до двадцати франков за смену), изучал языки (японский так и не выучил) и даже какое-то время работал в цирке. Я вздохнул с облегчением, когда он из Китая перебрался в Европу, это случилось два года тому назад, и с тех пор, живя в Париже, мог позволить себе вылетать в другие страны только по собственному желанию, у него теперь был выбор.
- Ты в Париже живешь?!
Я был ошеломлен.
- Почему ты так удивляешься?
Я не удержался, чтобы не рассказать, как всего месяц тому назад, я бродил с Аней по Елисейским полям, как мы с нею путешествовали на автомобиле в Монако, были даже в Ницце и Каннах, и теперь я знаком даже с принцем Альбертом.
- С князем, - поправил он.
- Ну да - теперь, с князем.
- Я знаю, - сказал он, не меняя выражения лица.
А я потерял дар речи: как так «я знаю»! Я налил себе коньяку и сделал глоток.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал я, встав и усаживаясь поудобнее на диване, - давай, рассказывай.
То, о чем он рассказал, меня поразило. Он давно поселился в Париже, и однажды, случайно, встретив Аню, ей не признался. На протяжении этих лет время от времени приходил в кабаре, чтобы видеть ее и, как он признался, наслаждаться ее обществом, разумеется, инкогнито, в парике и с усами, предаваясь ностальгии по прошлому.
- Почему же не подошел?
Никто бы не удержался и не смог сформулировать вопрос по-другому, но он не собирался на него отвечать. Он снова пропал в воспоминаниях, и мне уже трудно было следить за нитью его рассказа. А у него, так во всяком случае я определил, полетели тормоза, он не мог остановиться, его несло, как ту щепку с муравьем, которого он когда-то спас, и я старался помочь ему тем, что всем своим видом изображал внимательного слушателя. Я понимал: он никому так подробно не рассказывал о себе, а во мне он нашел того, перед кем можно было раскрыть хоть какие-то карты. Мне подумалось, что о его похождениях можно было бы написать роман. Мелькнула мысль и о возможном курсе психотерапии. У него и язык, и руки просто чесались. Минута, та злополучная минута в тот вечер так и не наступила. Жалея его, я так и не получил ответ на свой главный вопрос: чем ты живешь? К тому же и джин остался сидеть в своем кейсе. Мы снова ночевали в моем номере, а наутро пошли просто бродить по городу. И я, и он как-то попритихли, поуспокоились, как-то вдруг спало напряжение, и между нами установилась прежняя теплая и доверительная атмосфера. Мы поздно проснулись и поздно позавтракали, настроение было прекрасное, теперь мы брели, не зная куда, затем присели на камни. Он сам начал свое повествование. Он прочитал мне красивую, умную, строгую с приведением конкретного фактического материала лекцию о смерти.
- Я изучил самые знаменитые смерти - фараонов, царей... Александра, Цезаря, Тутанхамона, многих вождей, Ленина, Сталина... Ромео и Джульетты и Ивана Ильича, да, многих... Я добрался даже до Лазаря и до Самого Иисуса Христа. Это были прекрасные годы познания жизни. И смерти, конечно. Стремление познавать - наиудивительнейшая черта человека. Если ты любопытен к жизни, тебе никогда не будет скучно, и она никогда тебе не надоест. Мне надоело...
Юра неожиданно прервал свой рассказ, взял телефон и набрал номер.
- Алло, - сказал он по-русски, - все отменяется, я перезвоню. И выключил телефон.
