Филип Пулман - Тень Полярной звезды (Салли Локхарт - 2)
Он взмахнул левой рукой. Покрывало с шелковым кроваво-красным шелестом соскользнуло на пол, и в руке мага вспыхнуло темно-зеленое пламя - изумруд размером с куриное яйцо, мерцающий искрами морских глубин. Публика ахнула. Макиннон бережно положил его на стоявший возле него столик, покрытый черным бархатом.
А затем взмахнул правой рукой. Соскользнувший шелк открыл взглядам поблескивавшее стальное лезвие пятнадцатисантиметрового кинжала. Макиннон держал оружие горизонтально. Левая рука опять взлетела вверх - и в кончиках его пальцев оказался белый шелковый платок.
- Лезвие кинжала такое острое, - сказал он, - что этот практически невесомый платок, упав на него, собственным весом будет разрезан пополам.
Макиннон высоко поднял платок и отпустил его. Платок медленно спланировал на клинок и мгновенно, легко соскользнул с него, разрезанный надвое. Еще одно чуть слышное "а-ах!" публики, на этот раз скорее напоминавшее прерывистый испуганный вздох. Салли почувствовала, что и сама подпала под чары фокусника. Она яростно потрясла головой и крепко сжала пальцы. Где эти люди из ложи? Может, они уже за сценой, поджидают там, за кулисами?
- Смерть, - мягко продолжал Макиннон, - смерть от этого кинжала будет такой же мягкой и нежной, как падение шелка. Подумайте о мучительных болезнях, жалком существовании в старости, беспросветном отчаянии бедности... Все это исчезнет в единый миг, навсегда! Этот дар не меньший, чем тот, первый. А может быть, и больший.
Он положил кинжал рядом с изумрудом и сделал шаг назад.
- Я должен совершить этот поступок, - сказал он, - здесь и сейчас, на этой сцене, перед лицом шестисот свидетелей. И, следовательно, буду повешен. Я это знаю. Я готов...
Он помолчал.
- Поскольку это в высшей степени необыкновенный выбор, я не жду ответа незамедлительно. Даю для решения две минуты. По моим часам.
В темноте позади него ярко высветился циферблат больших часов; стрелки показывали без двух минут двенадцать.
- Сейчас я заведу часы, - сказал он, - и буду ждать. Если за указанное время никто не предложит ответа, я заберу дары и на том закончу мое представление. Завтра я повторю предложение и буду повторять вновь и вновь, пока кто-то не примет его... Итак, посмотрим, найдется ли среди вас тот, кто решится сделать это сегодня... Мне же остается только задать вопрос... Он совсем простой: как меня зовут?
И Макиннон умолк. В театре не слышно было ни звука, кроме шипения газовых светильников и внезапного первого "тик-так", отчетливо услышанного во всех уголках зала.
Тикала секундная стрелка. Никто не двигался. Макиннон стоял как статуя, его тело было столь же неподвижно, как маска на лице. Тишина слышалась отовсюду - из публики, из оркестра, из-за кулис. Часы продолжали тикать. Люди из ложи затаились, вероятно, за кулисами, озадаченные сюрпризом Макиннона; но вечно стоять там они не будут, а одна минута уже прошла.
Ждать бессмысленно, решила Салли. Она посмотрела на Фредерика и Джима.
- Мы должны это сделать, - прошептала она, и Фредерик кивнул.
Она открыла сумочку, вынула карандаш и бумагу, которые всегда были при ней, и стала быстро писать. Рука ее дрожала; она спиной чувствовала напряжение публики, почти убежденной, что изумруд настоящий, что маг действительно воспользуется клинком, что тот, кто выйдет на сцену, окажется перед выбором - жизнь или смерть.
Минутная стрелка подкралась уже к двенадцати. Общий вдох, как шелест, как шорох, - и публика опять затаила дыхание. Салли взглянула на Фредерика и Джима, увидела, что они наготове, и встала.
- Я могу ответить, - громко сказала она.
В следующую секунду раздался бой часов, но никто этого не услышал люди, освобождаясь от непомерного напряжения, шумели, кричали. Все головы повернулись к Салли; она видела в сумраке только белки широко распахнутых глаз.
- Удачи вам! - крикнул кто-то, и возглас был моментально подхвачен хриплыми и насмешливо одобрительными голосами. Салли медленно шла вдоль сцены к конферансье, стоявшему внизу у лесенки. Обернувшись, как будто на аплодисменты, она увидела Фредерика и Джима, которые незаметно проскользнули в дверь, что вела за сцену. Но думать об этом было некогда: она должна полностью сосредоточиться на Макинноне.
Конферансье подал ей руку, и, когда она поднялась на сцену, аплодисменты стихли. Воцарившееся молчание было еще глубже, чем прежде. Салли шла к центру сцены. (Уиндлсхэм тоже где-то здесь, в тени, думала она, и он знает, кто я, даже если остальным это неизвестно...)
- Внимание! - провозгласил Макиннон, когда она остановилась в пяти шагах от него. - Нашелся человек, готовый дать ответ. Эта дама поднялась сюда, чтобы встретить свою судьбу... Итак, мы слушаем: как меня зовут?
Сквозь прорези в известково-белой маске Сал ли видела потрясающую тьму его глаз. Она медленно вынула лист бумаги. Он ожидал, что она заговорит, поэтому чуть-чуть растерялся; впрочем, публика этого не заметила. Так, словно он неделями репетировал это движение, Макиннон с нарочитой, мучительной медлительностью протянул руку, взял листок, повернулся лицом к публике. Салли ощущала ее напряженное присутствие всем своим телом.
Он развернул бумагу, его взгляд приказывал хранить молчание. В целом зале не слышалось ни вздоха - в том числе и Салли. Он опустил глаза и прочитал:
БЕРЕГИТЕСЬ. Люди Беллмана ждут Вас за кулисами. Я Ваш друг.
У нее не было времени написать больше.
Макиннон даже не моргнул. Он просто повернулся к публике и сказал:
- Эта храбрая юная леди написала здесь имя - имя, знакомое каждому в этом зале, каждому мужчине и женщине во всем королевстве. Для меня это великая честь - но это не мое имя.
Все замерли. Он рвал бумагу на мелкие кусочки, и они падали на сцену меж его пальцев. Салли чувствовала себя пойманной, словно маленький зверек, загипнотизированный взглядом змеи. Все ее замыслы, она чувствовала это, были сметены полностью, и вся ситуация перевернулась с ног на голову; еще минуту назад он был в ее власти, но сейчас в его власти она сама. Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, на его маску или красные губы, ее взгляд был прикован к рукам, методически рвущим бумагу в клочки. Красивые, сильные руки. Кинжал - настоящий? Неужто он?.. Нет, конечно, - но тогда что?!
Единственное, что она знала, - его мозг должен сейчас лихорадочно работать. Она надеялась, что он отыщет выход.
Долго это продолжаться не могло. Он взял клинок, подержал перед собой, пристально на него глядя, а потом высоко его поднял. Он держал кинжал над ней, спокойный и холодный, как сталь, как лед...
И вдруг началось что-то невообразимое.
Откуда-то из-за кулис вырвался громкий вопль, что-то с грохотом упало на пол, словно обрушенное в яростной схватке, кулисы раскачивались.
