Александр Саверский - Камень Шамбалы, или Золотой век
"Действительно, - отвечаешь сама себе, - если умрешь, тебе станет все безразлично, и уж точно не больно, а значит все, что ты чувствуешь, не что иное, как древний, знакомый спутник - страх".
Здесь-то меня и выручают навыки, полученные в школе Ордена. Я переношу свое сознание в мир души, понимая, что с ее - души - точки зрения мои нынешние проблемы - пустяк. Впрочем, я-то знаю, что они пустяк потому, что душа не умирает после смерти тела. Хитрая такая душа: мол, что мне твои, то есть телесные, проблемы, если мне от них ни холодно, ни жарко, но... Но... Но...
Подняв уровень своего сознания, я сразу успокаиваюсь. Душа не только не умирает вместе с телом, по крайней мере, в высшем своем аспекте, но она способна абстрагироваться от земных проблем, не в смысле оторваться от них, а в смысле посмотреть на них со стороны. Этот взгляд обнаруживает, что у меня все не так уж плохо.
Я облегченно вздыхаю и продолжаю идти...
***
Когда прихожу в себя, ощущаю, как ноют нервы. "Жить!" - раздается внутри меня отчаянный вопль, и я впервые понимаю, что готов пожертвовать ради спасения своей жизни миссией, возложенной на меня.
Просто и без сомнений приходят на ум слова правды, как она есть.
"Глупец! Идиот! Самонадеянный болван! В одиночку решил разрушить целую цивилизацию! Вот и подыхай теперь в одиночку!".
В тот же миг я вспоминаю о Том, Кто меня послал сюда. Мысли снова путаются. Его мощь немыслима. Он может все. И я надеюсь на Него и верю в Него.
Но Он виноват передо мной, виноват в том, что я здесь подыхаю, как собака, брошенная своим хозяином. Могу ли я простить Ему это унижение?
Начинается новая буря, но теперь она разразилась внутри меня. И я уже не вижу ничего перед собой, и бреду, не разбирая дороги, ругая Его, свою судьбу, падая и вставая, падая и вставая....
***
На вторые сутки я уже ничего не соображаю. Да и соображать-то нечего и не о чем. Притупились даже инстинкты, уступив место одному желанию: пить!
Связь с душой ослабела настолько, что похожа на пунктирную линию - то она есть, то нет. В этот день я в основном охаю и лежу. Зато на следующее утро случилось маленькое чудо.
Во-первых, вопреки всем ожиданиям, я не умерла. Во-вторых, у меня оказывается полно сил, и я целый день смогла идти, как заведенная. К концу четвертого дня, внутренние ресурсы истощились настолько, что я впадаю в истерику: хохот, слезы, снова хохот, но слез уже нет, поскольку организм полностью обезвожен.
С этого вечера счет времени был потерян. Сколько минут, суток, дней, ночей - не помню. Будто вечный омут забвения поглотил все мое существо.
Я пришла в себя мгновенно от одной простой мысли: дальше ни шагу - ни смысла, ни сил. Вместе с тем появилась невероятная чистота и ясность ощущений. Говорят, такое бывает перед смертью. Я видела каждую песчинку среди барханов, палящее, пустынное солнце превратилось в настольную лампу, я ощущала небо и каждое движение атмосферы.
И в ту же минуту мне почудилось, будто солнце померкло в лучах другого света, более важного, более светлого, более доброго. И это был не физический свет, хотя и был не только внутри меня, но и вокруг.
Я чувствую, как потрескавшиеся губы растягиваются в мучительной улыбке, и тогда...
***
...Через день последняя крошка и последняя капля исчезли в моем бездонном желудке. Я потряс на прощанье флягой и швырнул ее вдаль. Больше рассчитывать было не на что, и, послав вслед за флягой переполнявшие меня эмоции, я снова зашагал вперед.
К этому времени я уже не ждал никакой помощи, никого не винил и ни о чем не думал. Перед моими глазами был только Камень и больше ничего, и я шел к нему, потому что нужно было хотя бы куда-нибудь идти.
Да и не в моем характере лежать, ожидая смерти.
Я шел не меньше недели. И меня удерживала в жизни только одна мысль: я бесконечнее, чем эта пустыня, ведь и у нее есть конец. Это я шел по ней, а не она по мне, это я пройду ее до конца, а она останется лежать здесь, такая же однообразная и никому не нужная, как горсть пепла.
Я презирал ее, как презирал все, что меня окружало и все, что я знал. Я презирал даже Его за то, что он бросил меня, свое дитя. Более того: Его я даже ненавидел. Положив свою жизнь на престол Его славы, что я имею теперь?
Создав меня таким, какой я есть, Он может, конечно, и уничтожить меня, а затем создать кого-то другого, но тогда почему я должен трепетать перед ним? Почему должен просто подарить Ему право распоряжаться моей судьбой?
Или я всего лишь инструмент в Его руках, который можно заменить в любой момент? Так ведь у меня есть и мое собственное "я", и ему совсем не хочется быть чьим бы то ни было инструментом. К тому же, бросив меня на произвол судьбы, Он поставил крест и на своих планах.
Тут логика отключается, однако, гнев мой праведный с каждым шагом впитывает в себя вязкий песок, пока не настает момент, когда я чувствую, что в моей голове взрываются от ярости тысячи кровеносных сосудов, и тогда....
***
Они стояли друг против друга на расстоянии двадцати метров. Она обостренными чувствами не услышала, а скорее ощутила его приближение, и, повернув голову направо, вся замерла, не веря своим глазам.
Он же увидел ее издалека и шел наискось, пытаясь крикнуть, но не мог. Да и узнал-то он ее только теперь, когда она повернулась.
И теперь они стояли, покачиваясь, молча разглядывая один другого.
В глазах Валентайна не было радости, ибо радость стоила бы многих и многих сил. Но раздражение, в котором он находился долгое время, напротив, могло бы их прибавить. К тому же, подсознание его искало сейчас виноватого, врага, на ком можно было бы сорвать злость за свою слабость и неудачу. Это мог быть и друг, но слабый друг, который молча снес бы все оскорбления и обиды, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы двинуться вверх, набравшись сил.
Что же Джой? Она не подходила для этой цели. В ее глазах Валентайн не находил больше той покладистости, которая поддерживала его прежде. Женщина была сдержана и хладнокровна.
Ярость Валентайна вскипела с новой силой, и радость, волчья радость появилась-таки в его глазах, загоревшись лихорадочным блеском.
Джой ждала этой встречи, ждала и боялась ее... Раньше боялась, а теперь внимательно изучала этого человека, как когда-то изучал ее он. Она даже не удивилась силе, которую ощущала в себе. Ей казалось, что этот несчастный, слабый человек с алчным от бессилия и ненасытности взглядом достоин лишь сожаления и участия, но сражаться с ним ей казалось недостойным.
Валентайн оценил этот взгляд, и у него не осталось никаких сомнений в том, что Джой потащилась в пустыню не затем, чтобы помочь ему, а затем, чтобы помешать. И он с яростным хрипом, вырвавшимся из его глотки, швырнул в нее заряд воли и ярости. В ответ ему досталась лишь улыбка в уголках глаз.
